Вихри Валгаллы - Василий Звягинцев

Но теперь жалеть было поздно, приходилось пользоваться тем немногим, что у него осталось.

Да и интересовали сейчас Андрея в сталинской личности только дипломатические способности, политическая хитрость и коварство. Нет, еще, конечно, абсолютная непреклонность в достижении цели, умение абстрагироваться от кажущихся непреодолимыми препятствий, ощущение сверхценности каждой собственной мысли и каждого замысла. Под должным контролем все эти качества незаменимы для политического деятеля, которым Новиков сейчас вынужден был стать.

Оставив Сильвию в Лондоне выполнять возложенную на нее часть общего плана, он экспрессом выехал в Париж. Явился в бывшее российское, ныне врангелевское посольство на авеню дю Гренель, предъявил послу Маклакову свои полномочия.

Опытнейший дипломат, действительный статский советник, занимавший этот пост уже четыре года, посол после октября семнадцатого влачил довольно жалкое, двусмысленное существование. Огромный трехэтажный особняк был практически пуст, средств на его содержание не имелось, пришлось уволить в бессрочный отпуск две трети сотрудников. Французы скорее терпели этот «обломок империи», чем принимали его всерьез. Утомлял и нервировал затянувшийся конфликт с военным атташе графом Игнатьевым, который, выжидая, чем закончится гражданская война, отказывался выделить из лежащих на его личном счете астрономических сумм на оплату вооружений для царской армии какие-то жалкие тысячи франков на содержание посольства и жалованье дипломатам. Лишь последний месяц жизнь здесь начала оживать. Франция еще не признала Югороссию как новое независимое государство, но сигналы из Елисейского дворца были обнадеживающие.

После того как Новиков небрежно вручил Маклакову чек на миллион франков и дал понять, что отчета в расходовании этих средств с него требовать не будут, однако порекомендовал при этом придать посольству блеск, соответствующий положению Югороссии как правопреемницы Российской империи, разговор приобрел совершенно конструктивный характер. Посол сообщил Андрею, что Клемансо крайне недоволен Версальским миром, который не дал Франции того, на что она рассчитывала. Не удалось раздробить Германию на несколько слабых государств и тем навсегда устранить германскую угрозу, не удалось создать Рейнскую республику под протекторатом Франции, сумма репараций с Германии вылилась в совершенно смехотворную сумму, вдобавок без твердых гарантий их получения, и так далее. В случае возникновения опасности новой европейской или мировой войны Франция рисковала остаться без сильного союзника, поэтому сближение с новой Россией было бы для нее весьма желательно.

— Итак, мы можем считать, что предложение о немедленном признании Францией Югороссии в обмен на выплату процентов по долгам и заключение, вернее, возобновление франко-русского союза с включением в него ряда секретных протоколов будет встречено благожелательно? — спросил Новиков за ужином, который устроил для него посол.

— Безусловно. А уж если начало платежей будет предшествовать подписанию договора, реакция населения и прессы будет не просто благожелательной, она будет восторженной. Французы это скрывают, но они панически боятся Германии после поражения, может быть, больше, чем до войны.

— Отчего бы это? — спросил Новиков, хотя ответ был почти очевиден. Не зря он изучал историю дипломатии по невероятной толщины серому трехтомнику. И знал, в отличие от Маклакова, все предстоящие события на шесть десятилетий вперед, в том числе и личные судьбы нынешних хозяев Европы и мира.

Посол подробно и доходчиво объяснил коллизии и перипетии межгосударственных отношений за последнее время.

— Каждый хоть немного мыслящий француз понимает, что население Германии 60 миллионов, а Франции — 40, что немецкая промышленность сохранилась в целости, что немцы унижены и жаждут реванша. Франция спаслась на этот раз только потому, что боролась в коалиции с Англией, Россией и САСШ. Все понимают, что такая коалиция — исключительный случай и в будущем вряд ли еще сложится. При любом другом раскладе европейских сил поражение неизбежно. Что в случае нейтралитета России или Англии, что в случае перехода любой из них на сторону Германии. Она же, Германия, остается врагом постоянным и неизбежным.

— Отлично, Василий Алексеевич! В таком случае примите поручение Верховного правителя. Зондаж настроений в Елисейском дворце начать немедленно. При условии немедленного подписания договора можете соглашаться практически на любые условия: выплата долгов, предоставление концессий, обязанности по взаимной обороне…

— На любые? — удивился посол.

— Я не совсем точно выразился. На любые, но не выходящие в своей политической части за рамки прежнего франко-русского договора. В финансовых вопросах мы имеем возможность пойти на более значительные уступки, тем более что как раз по ним можно торговаться и после подписания основного соглашения. Так, пожалуй, будет даже лучше. Но непременным нашим условием будет согласие Франции признать все, я подчеркиваю — все заключенные между нашими странами в ходе войны тайные договоры.

Посол приподнял бровь, но не стал из врожденной сдержанности уточнять смысла этого категорического высказывания.

Уже в конце ужина спросил как бы к слову, не сам ли Андрей Дмитриевич является ближайшим кандидатом на пост министра иностранных дел? Причем не поинтересовался, чего Новиков все время ждал, откуда он вообще возник на дипломатическом поприще, абсолютно новый в этом деле человек. Югороссия все же не совдепия, где полпредами и наркомами назначают чуть ли не бывших дворников и аптекарских учеников.

— Это маловероятно, Василий Алексеевич. А вот то, что в случае успеха на этом посту можете оказаться вы, вероятно в гораздо большей степени.

Кроме официальной части, визит Новикова в Париж включал и неофициальную. Не зря прошлым летом в Стамбуле он занимался не только вербовкой офицеров в батальон спецназа. Тогда он встретился с многими представителями российского посольства и чинами международного дипломатического корпуса, просто опытными, авторитетными и пребывающими в стесненных финансовых обстоятельствах людьми. Многих из них он снабдил значительными средствами, посоветовал сменить не слишком здоровый малоазиатский климат на гораздо более подходящий европейцам парижский, заручившись в обмен на добрый совет обещаниями дружеской помощи в дальнейшем. Сейчас пришло время предъявить векселя к оплате.

Утром следующего дня Новиков имел продолжительную беседу с графом Игнатьевым, еще не написавшим свой знаменитый труд «50 лет в строю». В реальной жизни генерал выглядел не столь хрестоматийным «рыцарем идеи без страха и упрека», но человеком воспитанным и в своем деле компетентным — вполне. Речь шла о том, что хватит графу колебаться и ждать, какая из противоборствующих сил победит и легитимизирует свое право выступать от имени русского народа, служить каковому генерал считал своим нравственным долгом. К месту вставленные цитаты из еще не существующей, но несколько раз читанной Андреем книги поразили Алексея Алексеевича. Сколь же умен и тонок, оказывается, его собеседник, раз он так четко формулирует, а главное — полностью разделяет волнующие его мысли, причем в большинстве своем никому пока не высказывавшиеся вслух.

— Так что вопрос, на чьей стороне «народ», можно считать более не имеющим смысла. Скажем так: математически он отныне некорректен. И на его месте возникает другой: на стороне какой части этого народа вы видите себя? Той, которая ради осуществления сомнительного с экономической точки зрения лозунга: «все отнять да поделить» готова уничтожить всех с ним несогласных, что и делала старательно три минувших года, или той, которая своей героической борьбой не допустила этого на большей части европейской России? Или, выражаясь еще проще, кто из революционеров вам ближе — те, которые хотят, чтобы в России не было богатых, или те, которые желают, чтобы в ней не было бедных? Интересная дилемма, да, Алексей Алексеевич?

— Допустим. Допустим, вопрос стоит именно так и не иначе, — отвечал Игнатьев, пощипывая чуть тронутые сединой усы. — Остается только убедиться в окончательности его решения. То есть насколько устойчивым является нынешнее положение вещей и не изменится ли оно в ближайшее время кардинальным образом?

— Заключение мирного договора между Советской Россией и Югороссией для вас не есть показатель окончательности?

— В какой-то мере. Да, лишь в какой-то.

— А признание данного «модус вивенди» великими державами, в частности Францией?

— Это было бы гораздо более серьезным подтверждением…

Новиков не совсем понимал ход мыслей графа. Даже несмотря на знание его книги. На самом ли деле он так озабочен проблемой законности власти в своей стране? А чем еще в таком случае? Денег, которыми он вправе распоряжаться бесконтрольно, у него достаточно. Желание получить генеральское звание теперь уже от советской власти? Так он его получит только в тридцать седьмом году и знать об этом сейчас никак не может. В отдельных источниках Новикову попадалась информация, что Игнатьев был завербован ГПУ. Так ведь тоже могло это случиться гораздо позже, и по-прежнему непонятно, для чего это понадобилось блестящему аристократу и весьма неглупому человеку? Загадка, которая лучше всего объяснялась гипотезой русского национализма, безотносительно к политике. Какая власть обеспечит России былую мощь и статус великой державы, ту и примем. Тоже цинизм своего рода.