Сибирская жуть-5. Тайга слезам не верит - Андрей Буровский

— А ты выйди, парень, выйди! Так и быть, ничего тебе плохого не сделаю!

— Что, боишься?! — дразнился, обзывался Голос. — Поджилки трясутся, да?! Где уж тебе быть шаманом, глупая девчонка!

Всякий знал, что говорить с Голосом нельзя, ничего делать нельзя, а уж тем более нельзя выходить. Все, кто собирался в пещеру, видели тех, кто нарушил правила: безумцев с пустыми глазами и дико перекошенным ртом, из которого течет слюна. Все знали, что поутру придут те, кто ждет в трех верстах, в удобном месте, у источника. Все знали, что надо петь песни, вести разговоры с невидимым собеседником (не с Голосом). Но выдерживали-то не все…

После той пещеры-испытания, здесь все уже казалось чепухой. В темноте, приспособив глаза, Андрей Иванович шел, как по тайге, — по приметам, как велено отцом. Третий коридор… зал с падающей водой…

Нужное место все ближе.

ГЛАВА 23

Поиски пропавших

18 августа 1999 года

Надо отдать должное Динихтису — он был очень деловым человеком, тут спору нет. И конечно же, он не мог не заметить обезумевшего вида Стекляшкиных, вломившихся в его ограду. Посетителей пошатывало после жуткой дороги; измотанные лица, синяки под глазами, одежда в небрежности. Что-то неуловимое в облике давало понять, что им плохо не только физически.

А Динихтис как раз обтесывал плашку, чтобы починить забор, в его желудке плескался литр борща, а юная жена пропалывала огород под бдительным оком супруга.

Цвел лимонно-розовый закат. Динихтис находился дома, посреди необозримых просторов своего хозяйства, и ни в ком и ни в чем не нуждался. А эти двое явились неизвестно зачем за тридевять земель, и им зачем-то нужен был Динихтис — второй раз за шестой день. Уже из этого одного со всей очевидностью вытекало, что Динихтис главнее этих людей, что они от него зависят, и что если вести себя умно, то от Стекляшкиных много чего можно получить. А вести себя умно Динихтис умел, и даже непревзойденно.

Стекляшкины вломились в ограду, и Динихтис, опустив топор, посмотрел на них приветливо, но и с некоторым изумлением — как на людей, нарушающих правила вежливости. Хоть бы спросили, можно ли войти! Им не до того?! А ему вот очень до того, и значит, он-то и главнее.

— Сергей Владимирович… Беда. Дочка у нас пропала.

С видимой неохотой, с мукой даже Динихтис опустил топор.

— Ну может быть, еще придет… Где она пропала-то?! В лесу?

— Хуже, Сергей Владимирович… Ирина пропала в пещере.

— Пропала… — пожевал губами Динихтис. Он все время сохранял такое выражение, что вот-вот заговорит, и тем не давал никому вставить слово, тянул время и тянул. — А как она туда попала?

— Ирина… Моя деточка… — начала было Ревмира истерически, но Владимир сделал неуловимое движение рукой, и Ревмира, к собственному изумлению, заткнулась.

— Наша дочь Ирина приехала от нас тайком. Она сразу же пошла к Мараловым, и они с другом отправились в пещеру. Как я понимаю, они там искали одну вещь…

— Какую вещь? Отделочный камень? В Пещере нет отделочного камня. Хороший отделочный камень есть в ста верстах отсюда, в Пчелиной пещере, годится и на могилки, и на панели для кафе, и вообще для всего.

Видно были, что Динихтис может трепаться бесконечно.

— Сергей Владимирович, они искали не поделочный камень…

— А что же? Яшму? Нефрит? Жадеит? Но и этого там тоже нету. Жадеит — это надо идти в Улий грот. Если нефрит, то по течению Черного ключа есть целые глыбы…

— Нет, они не искали нефрит, — перебил Владимир Павлович, уже откровенно невежливо, — да не важно, что ни искали. Важно, что дочка пропала, ушла в боковой ход, и не вернулась.

Динихтис разводил руками. Динихтис даже притопнул от удивления. Динихтис раза два начинал говорить и был не в силах слово молвить:

— А как же Мараловы отпустили ее в этот самый… в боковой проход?!

— Она была здесь вместе со своим парнем, — тяжело вздохнул Владимир Павлович. — Они шли вместе по пещере, вместе свернули не туда.

— Может быть, они как раз увидели то, чего искали? — проявил любопытство Динихтис.

— Не думаю… Сергей Владимирович, вы бы не взялись нам помочь?

— Но я ведь даже не знаю, что они искали… Как же я смогу найти?

Стекляшкин опустил глаза — чтобы не смотреть в светло-невинные, ангельски непонимающие гляделки Динихтиса. Только сейчас он понял, что Динихтис играет, и начал понимать, какой будет ставка в игре.

— Сергей Владимирович, надо искать людей… Вы же прекрасно знаете, что в пещере они могут жить только очень недолго. Надо спасать, а у нас нет ни снаряжения, ни оборудования, чтобы искать. И я, откровенно говоря, в пещерах разбираюсь мало и ходить по пещерам совсем не умею.

Стекляшкин прервался на мгновение, сделал паузу. Динихтис таращился непонимающе.

— Мы очень просим вас помочь… — подвякнула Ревмира где-то сбоку, и Стекляшкин пережил приступ строго желания придушить неверную супругу. «Еще и дура…» — мелькнуло, и вполне несправедливо. Вслух же Стекляшкин поморщился и произнес, раз уж Ревмира начала:

— Конечно, мы просим вас быть проводником.

— Но не могу же я бросить хозяйство, — обвел руками двор Динихтис. — Август месяц… Я даже за нефритом не ходил. Не время… Ну совсем не время…

Динихтис тяжело вздохнул.

— Мы заплатим, — пискнула Ревмира. В глазах Динихтиса полыхнул хищных блеск, а Стекляшкин повернулся к ней всем телом. Минуты полторы было совсем тихо. Динихтис прилично вздыхал, потупившись долу. Ревмира открывала и закрывала рот, молча уставившись в лицо супруга. Стекляшкин смотрел задумчиво, грустно.

— Давай я буду вести переговоры.

Сказано было тихо, вежливо, но Ревмира окончательно заткнулась. И уже Динихтису, так же вежливо и тихо, сам не понимая, откуда он берет такие изысканные выражения:

— Сергей Владимирович… Примерно какую сумму вы потеряете, если в течение дня или двух будете моим проводником в пещере? Я готов, без сомнения, и восстановить ущерб, и оплатить ваш труд.

— Но ведь кабачки могут погибнуть… — прошептал в ужасе Динихтис.

— Кабачки мне предлагали вот такие (Стекляшкин показал, какие ему предлагали кабачки) по три рубля самый большой. Триста рублей за кабачки хватит? Только за кабачки?

Динихтис мотал головой.

— Кабачки — никакие не деньги… Кабачки — моя жизнь… Это еда… Их поливать (Динихтис стал загибать пальцы), их пропалывать, их собирать, их — на икру! Вот сколько дела, чтобы зимой была еда, видите?

Динихтис загибал пальцы с видом некоторой скорбной отрешенности, свойственной полоумным, и Стекляшкин временами почти принимал все это за чистую монету.