БП. Между прошлым и будущим. Книга 1 - Александр Половец

Начали мы, как говорят, с текущего момента.

— Из всех нынешних кандидатов в президенты США Клинтон кажется Аксенову приемлемым более других, — напомнил я писателю наш недавний разговор. — Нет ли здесь противоречия образу «нового американца»? По устоявшемуся стереотипу выходец из России должен быть консервативен и, соответственно, тяготеть к правым республиканцам. Клинтон же плоть от плоти либеральной части американской господствующей верхушки. Вероятно, твой выбор выражает определенное мировоззрение, сформировавшееся в эмиграции…

— Да нет тут никакого особенного мировоззрения-то, Саша, — не согласился Аксенов. — Во-первых, я не очень консервативен, как мне кажется. Но и не особенно либерален — в том смысле, который этому придается чаще всего.

Я бы сказал, что я либеральный консерватор. Или консервативный либерал, — рассмеялся он. — А что касается Клинтона — как-то в Америке уж принято, что президент остается на второй срок. Хотя совсем какой-нибудь никудышный не остается… — поправил себя Аксенов. — В этом заключается, если хочешь, некий элемент стабильности системы.

И когда на Клинтона сейчас навешивают всех собак, — продолжал он, — я, честно говоря, удивляюсь. Понимаешь, я стараюсь подходить ко всем делам — сейчас ты можешь в меня швырнуть свой магнитофон! — с физической точки зрения. Например, мне не нравится физиономия Гингрича. Ну — не нравится! Вот смотрю на него — и не верю ни одному его слову. А Клинтона физиономия мне нравится. И он играет на саксофоне — к тому же, очень недурно: у него неплохой свинг. Да и вообще он какой-то… — Аксенов запнулся, подыскивая правильное слово.

— Свой парень? — подсказал я.

— Ну, не то чтобы «свой парень»… Знаешь, есть у него слабина, конечно. Да и ведет он себя не как президент, надо сказать. Я помню этот скандал в аэропорту Лос-Анджелеса — с его стрижкой. Когда на него все набросились, стали за ним ходить сворой, подкарауливая — вот он не так ступит, не так чихнет — и когда начали цепляться с этой стрижкой, он оправдывался… А ему надо было не оправдываться, ему надо было гаркнуть что-нибудь такое: «Я президент этой страны, вы что, не понимаете? Меня избрал народ и пока он меня еще не выгнал, вы не имеете права всякую чепуху на меня вешать! Где хочу — там стригусь!».

Или, например, недавно сенатор Доул без стеснения назвал его «ненастоящим президентом»… Сенаторам не пристало оскорблять президента своей страны! И еще: Клинтону задают вопрос на пресс-конференции о ком-то из его близких сотрудников, и опять он оправдывается — вместо того, чтобы стукнуть кулачищем по столу и сказать: «Не имеете права!».

Но, как ни странно, в этом вот «непрезидентском» поведении для меня есть какая-то притягательность: все-таки не вызверился человек, не замонументировался — а ведет себя, как, в некотором смысле, не привыкший к вашингтонскому политикантству провинциал, понимаешь? Это даже симпатично…

— И правда, если говорить о состоянии страны, о балансе политических сил — неплохо было бы Клинтону остаться на второй срок, — без особого энтузиазма согласился я с Аксеновым. При том, что республиканская идея мне, в принципе, ближе, но коль у них большинство в Сенате, может, президентом лучше иметь демократа: возникает противостояние, борьба полярных идей, что и способствует справедливому устройству общества.

Кстати, на приеме в Белом доме мне довелось стоять с Клинтоном и его супругой, что называется, плечом к плечу. И, не смейся, первое, на что я обратил внимание — у него совсем не такой нос, каким его изображают на карикатурах. Ну нет у него на носу этой шишки! Да и сам он показался симпатичным. И то, что он говорил, звучало вполне логично и правильно. И мне нравилось, как он вел себя — просто и нормально…

— К тому же, — продолжал свою мысль Аксенов, — все эти «двухсрочные» президенты редко проводят оба срока ровно. У одного хорошим оказывается первый срок, а второй идет как бы в упадок. У другого — наоборот. Скажем, Рейган провел блестяще первый срок, второй же срок был, в общей его оценке, спадом. А вот Клинтон может, как ни странно, второй срок провести на подъеме. Что же касается баланса сил — знаешь, в основном меня окружают демократы: и в университете, и мои знакомые американцы в большинстве — демократы…

— Естественно: университетская среда, писательская — традиционно примыкает к демократам, — заметил я.

— Да, да… И я понимаю, что они имеют в виду, когда говорят об этих «зубрах» Республиканской партии. Со своей стороны, я также понимаю, что если это движение ведут такие, как Ньют Гингрич и некоторые другие физиономии… Опять же подчеркиваю: я стараюсь относиться к этому физиономически — ибо в данном случае другого мне не дано. Да и вряд ли я когда-нибудь разберусь во всем этом… Добавлю — и совершенно не собираюсь разбираться, это совсем не мое дело. Республиканцам тоже есть что сказать против демократов. Словом, обе партии могут друг другу дать поддых, указать на слабости своих политических оппонентов. В принципе, это хорошо — но все упирается в то, что нет ничего третьего.

— То есть нет третьей партии?

— Да. Той, которая была бы альтернативной этим двум. А пока они, являясь альтернативой друг другу, устраивают бессмысленное перетягивание чаши весов.

— Видимо, так думают и многие американцы: когда возник в политике Росс Перо, вдруг стало казаться, что они только и ждали возможности проявить к кому-то третьему свои симпатии.

— Точно. Когда я приехал в Америку, третьим шел Андерсон — и им интересовались, потому что он был третий…

— Нынешней осенью, — переменил я тему, — мы празднуем юбилей «Панорамы». Пятнадцатилетие нашей газеты вполне совпадает с соответствующей датой Аксенова — приездом в США. Тогда, кажется, на втором году твоей жизни в Штатах, ты показывал мне Вашигтон. Помню забавно оформленный мебельный магазин: в нем «жили» такие стилизованные, но очень выразительные роботы: в гостиной, в столовой, даже в спальне — имитируя супружескую ночную жизнь… У меня их фотографии сохранились.

15 лет назад… Предшествовали им месяцы мотания писателя с семьей по Европе — при весьма скромных средствах и отсутствии ясных перспектив. Лишь потом возникло приглашение на временную работу в Южнокалифорнийский университет… И — лишение гражданства, о чем Аксенов узнал много позже. Следом за ним были лишены советского гражданства Войнович и Копелев. «Человека можно лишить прав — но не страны, где он родился, — возмущенно говорил писатель. — Я же — не иммигрант и даже не беженец, но просто высланный!»