Лики России (От иконы до картины). Избранные очерки о русском искусстве и русских художниках Х-ХХ вв. - Георгий Миронов

Сегодня этот уникальный портрет висит в моём рабочем кабинете в Москве (благодарен сестре за то, что позволила мне эту главную семейную реликвию увезти из Петрозаводска).

Такая вот история портрета. Можно сказать, что вкус мой воспитывался на хороших примерах. Портретистом Сварог был отменным.

Но и о западноевропейской живописи мы с сестрой могли получить представление, лицезрея подлинник, а не чёрно-белую репродукцию в альбомах советской поры…

Портрет деда висел в самой большой комнате пятикомнатной анфилады второго этажа «патрикеевской усадьбы», так называемой «залы».

А в столовой висел пейзаж немецкого живописца начала XIX века Ганса Вебера. Простенький сюжет – ручеёк, деревья, луна. Но со вкусом. Типичная сентиментальная европейская живопись. Когда писал дипломную работу на историческом факультете Петрозаводского университета на тему «Эстетические воззрения Дени Дидро и художников его времени», чтобы проникнуться адекватным настроением, подолгу глубокомысленно рассматривал эту картину. Та моя работа – о Дидро, Шардене, Грёзе – мне до сих пор нравится.

А ещё в доме были иконы. Семейные, намоленные. Они не сохранились. Как сейчас полагаю, XIX века. Не шедевры, с точки зрения истории искусства. Но, думаю, свою роль в эстетическом воспитании нашем с сестрой они сыграли.

Это хорошо, когда в доме есть картины.

Сегодня картины хороших художников XX – начала XXI вв. занимают всё свободное пространство стен в нашем доме. Есть работы известных мастеров. Есть произведения наших современников, наших с женой друзей. Мотивация уже иная – не эстетическая, не интерьерная. Картины друзей в доме – часть нашей жизни. Как будто и сами эти друзья в гости пришли, ведут с нами неторопливую беседу.

Все профессии уважаю. Но профессия художника вызывала у меня с детства особое восхищение. Волшебники, остановившие мгновение!

Художники в нашем доме

Первым художником, появившимся в нашем доме на Набережной, был не профессионал, а любитель. Это был Михаил Ильич Шумилов. В годы войны он учился в школе г. Каргополя у моей мамы и, вместе со своей одноклассницей Ириной Покровской, ставшей его женой, на протяжении многих десятилетий был другом нашей семьи. Михаил Ильич стал доктором наук, ректором Петрозаводского университета.

Шумилов страстно увлекался живописью. В нашем петрозаводском доме до сих пор висит его очень органичный осенний пейзаж. Человек «дядя Миша» был улыбчивый, а картины у него были грустные. Тема отдельного эссе или даже романа.

На дне рождения у «дяди Миши», ещё, будучи в раннем отроческом возрасте, я познакомился с первым в моей жизни профессиональным художником – Суло Хейнкиевичем Юнтуненом. Потом он станет Председателем Союза художников Карелии и на доме, в котором он жил, будет установлена мемориальная доска. Человек он был малоразговорчивый, как и большинство финнов, но картины свои показывал охотно.

Надо сказать, что карельские художники сыграли в формировании моих пристрастий в живописи немаловажную роль. Мне был интересен и строгий, изысканный академизм Георгия Стройка, и радостный, но по северному сдержанный колорит Юнтунена, и мажорный, упругий живописный стиль графика Алексея Авдышева.

Позднее, когда я работал главным редактором кинопроизводства Карельского телевидения и наша группа во главе с моим другом, главным режиссёром студии телевидения Юрием Зайончковским снимала в Обонежье телефильм «И встретились в Кижах века», с Алексеем Авдышевым меня свяжут и дружеские отношения.

Начал я работать на студии телевидения ещё в студенческие годы в качестве редактора, – вначале детского вещания, потом – литературно-драматического. Ретрансляции из Москвы ещё не было в конце 50-х-начале 60-х гг., и петрозаводская студия показывала своим телезрителям много телеспектаклей, передач о писателях и художниках.

Поскольку готовились телеспектакли самой студией, задействованы всегда были художники-постановщики. И в штате студии постоянно пребывали профессиональные живописцы. Со всеми у меня сложились дружеские отношения… Юра Гусенков, Женя Фадеев, Юра Черных, Володя Иваненко… Дружба на десятилетия, с Володей Иваненко, который потом был и главным художником города, и Секретарём Союза художников республики, – и вообще на полвека. До сих пор их картины висят на стенах не только нашей московской квартиры, но и квартиры сестры в Петрозаводске.

С каким трепетом нёс я домой подаренные старшими товарищами картины, ощущая свою личную полную бездарность в живописи и тем большее уважение к созданному профессионалами. Одну из работ – огромный дивной красоты карельский пейзаж мы унесли с автором Юрой Черныхом – прямо с выставки Союза художников в выставочном зале на ул. Карла Маркса, не дожидаясь её официального закрытия. Так с картиной и зашли в ресторан гостиницы «Северная» – в пяти минутах ходьбы от выставочного зала, чтобы отметить факт дарения.

А написанную Володей Иваненко «по заказу» к моему дню рождения картину «Райские яблочки» я унёс со студии телевидения, не дожидаясь, когда высохнет краска. На картине, которая до сих пор висит в гостиной квартиры сестры в Петрозаводске, виден след моего пальца в правом углу…

Они умели писать картины, а я нет. Но любили мы живопись одинаково самозабвенно. Сколько же часов за десятилетия дружбы мы проговорили о живописи: о Ван-Гоге и Эль Греко, о Борисове-Мусатове и Сурикове, о Джотто и Мунке.

Друзья – художники стали моими самыми благодарными слушателями, когда в 60-е годы я стал выступать как автор сценариев телепередач об искусстве, телепортретов художников…

Началось всё с детектива. С трудом выпросил у директора Студии Н. Магницкого разрешение сделать передачу «Тайны картин Третьяковки».

Тема казалась легкомысленной, далёкой от «прокрустова ложа» социалистического реализма. Передача удалась и была встречена с осторожной и сдержанной критикой. Однако ж старшие товарищи посоветовали быть ближе к жизни народа. А у народа тайн нет.

Сделал передачу о Сурикове, который с тех пор – один из наиболее близких мне художников. Приняли, но посоветовали быть ближе к современности.

И тогда я задумал серию телепортретов карельских художников.

Это были мастера разного уровня таланта. Но люди, как мне до сих пор кажется, в равной степени хорошие.

В нашем доме стали появляться новые друзья. И новые картины.

Интересной, спустя почти полвека, мне до сих пор кажется телепередача о живописце Буторове. Его яркие и задумчивые пейзажи я сопроводил стихами за кадром. Получился любопытный контрапункт.

Не сразу, но выстроились сценарии телефильмов о самобытных скульпторах-братьях Лео и Гене Ланкинен, о живописце Фолке Ниемминене…

Жанр телепортрета художника мне продолжал казаться интересным и спустя годы, уже в Москве. Вначале 70-х гг. XX в. я работал сценаристом Главной редакции народного творчества Центрального телевидения. На моих глазах на телевидение пришёл «цвет». Цикл телефильмов о русских художниках, мастерах национальных республик для телевидения принёс мне дружбу с замечательными людьми.

В нашем доме появлялись новые работы, новые люди. Тесная дружба связала меня с героями моих «телепортретов».

Белорусский художник, мастер «выцинанок» – картин, вырезанных из цветной бумаги, позднее – известный белорусский писатель Вячеслав Дубинка. Он не только подарил нам с женой свою дружбу, но и обучил меня в Минске приёмам народных белорусских мастеров и… научил готовить картофельные оладьи – «драники».

Латышский скульптор и ювелир Зигмар Курш. Я прожил неделю в его мастерской в центре Риги. Он обучил меня работе с металлом и янтарём, и своими руками я сделал янтарные гарнитуры для мамы, жены, тёщи, сестёр…

В нашем доме, теперь уже в Москве, с начала 70-х гг. появлялись всё новые картины, всё новые художники. Жена, историк и искусствовед, умножала мои усилия. Она много лет работала директором Советского, затем Российского Фонда культуры. К ней в особняк на Гоголевском бульваре тянулись интересные люди. Художники дарили ей свои работы. Я писал о них статьи и рецензии. Они становились друзьями. До сих пор считаю своими творческими удачами очерк об уральском народном мастере, самобытном скульпторе Николае Зыкове, узбекском скульпторе Расулове, грузинском графике Володе Месхи.

О Володе Галатенко, тонком и оригинальном живописце, поэте-лирике в живописи, я написал очерк в начале 90-х гг. Этому искусствоведческому эссе уже больше двадцати лет, а оно не утратило своей актуальности. Недаром заслуженный художник России, член-корреспондент Академии художеств В.И. Галатенко включил этот очерк в свой юбилейный альбом 2012 года.

Иначе сложился диалог с замечательным рисовальщиком и живописцем, профессором (на протяжении ряда лет – и проректором) Академии художеств имени В.И. Сурикова Сергеем Сиренко. Так вышло, что не я о нём (это ещё впереди, надеюсь), а он обо мне написал очерк для моей книги «Обретение гармонии» (М., 2007), «Русские художники в литературных портретах Георгия Миронова». Сергей Сиренко, его очаровательная жена и чудная дочь, ставшая за годы нашей дружбы профессиональным искусствоведом, – частые гости в нашем доме. Картины Сергея Анатольевича прочно вошли в «основную экспозицию» нашего семейного собрания.