Тридцать лет на Cтарой площади - Карен Брутенц

«Вопрос о недопустимости культа личности – принципиальный вопрос для всего нашего движения, в особенности для правящих коммунистических партий. На современном этапе он был поставлен в связи со Сталиным, но относится не только к нему и имеет более широкое значение. Суть дела не в его личности, а в том, чтобы никогда не применялись те методы решения вопросов, те формы руководства, те порядки, которые при нем процветали (выделено мной. – К. Б.)

В области политической культ личности означает искажение принципов строительства социализма, принижение роли партии и народных масс, свертывание их творческой инициативы.

В области экономической культ личности порождает субъективизм и произвол в управлении народным хозяйством, игнорирование объективных экономических законов, пренебрежение экономическими стимулами развития производства, увлечение административными методами.

В области внутрипартийной жизни культ личности означает нарушение ленинских норм партийного строительства и коллективного руководства, подмену методов убеждения и воспитания методами командования и принуждения.

В области государственной и общественной жизни культ личности ведет к свертыванию демократии, к единоличному решению важнейших вопросов страны, злоупотреблению властью и попранию социалистической законности.

В области национальных взаимоотношений культ личности сопровождается оживлением великодержавных и националистических тенденций, ущемлением прав отдельных национальностей.

В области теории культ личности ведет к застою творческой мысли, к отрыву ее от практики, к догматизму и цитатничеству…

Культ личности не был бы самим собой, если бы не создавал в партии и в стране атмосферу приниженности человека, подавления самодеятельности масс и воспитания в них привычки к слепому послушанию, обстановку запугивания и расправ над всеми, кто не готов бездумно следовать «предначертаниям» вождя… (выделено мной. – К. Б.). Понятно, что такое слепое послушание нельзя обеспечить иначе, как создав обстановку запугивания, всемерно расширяя аппарат контроля и принуждения».

И на полях добавление, сделанное, насколько помнится, рукой Андропова: «Нет, не пуританское единообразие, не пепельно?серый покров унылого уравнительства, а многообразие, богатство всех форм жизни, широчайшее развитие творческих возможностей общества – вот что отличает подлинный коммунизм. Это высокоорганизованное общество, в котором сплоченность основана на сознательной активности всех, на динамической силе творческих отношений… Социалистическая плановость и организованность враждебны мелочной регламентации».

Как видно, статья энергично отвергала сталинизм в его многообразных ипостасях и определенно высказывалась за демократические порядки в рамках социалистического общества. Между тем уже через месяц?полтора подобные положения было бы нелегко, если вообще возможно, найти в наших официальных заявлениях и прессе.

Еще один блок был посвящен защите Хрущева – похвалам в его адрес. Делалось это, на мой взгляд, не только и не столько из?за уже возникавшего «мягкого» культа личности Никиты Сергеевича, сколько из?за того, что сталинистские атаки Пекина все чаще приобретали форму личных нападок на Хрущева как главного инициатора и вдохновителя советского «ревизионизма».

В статье говорилось: «Хорошо известно, какую огромную роль и какое мужество революционера?ленинца проявил товарищ Н.С. Хрущев в борьбе за торжество ленинских норм государственной и партийной жизни. Историческая заслуга Никиты Сергеевича Хрущева состоит в том, что он возглавил борьбу за ленинский курс XX съезда КПСС, за ликвидацию тяжелых последствий культа личности Сталина, за творческое развитие ленинизма применительно к новым условиям. Наша партия, весь советский народ тесно сплочены вокруг ленинского Центрального Комитета КПСС во главе с товарищем Н. С. Хрущевым».

Однако не пройдет и нескольких недель, и Хрущев будет освобожден от занимаемой должности «по болезни» и «в связи с преклонным возрастом», а на деле смещен своими коллегами по Политбюро, сговорившимися за его спиной. Под словами об «огромной роли», «мужестве» и «исторической заслуге» Никиты Сергеевича Хрущева я подписался бы и сейчас. По сути дела, отстранение Хрущева явилось победой советской «китайщины», которая преградила путь процессу реформирования и либерализации системы, имевшему, очевидно, большие шансы на успех, чем 20 лет спустя. О «времени Хрущева», а значит, и о нем самом прекрасно сказал Игорь Дедков – талантливый, честномыслящий и чистый человек: «Время Хрущева – время укрощения сталинской гидры. Придумай те что?нибудь посерьезнее этого дела, предположите что?нибудь потруднее освобождения миллионов людей из темниц, из?за колючей проволоки, придумайте что?нибудь посложнее сокращения штатов госбезопасности и смены ее начальствующего состава.

Время Хрущева – время молодости нашего поколения. Это время предопределило всю дальнейшую жизнь многих из нас. В сущности, все брежневские годы и прочие мы продолжали жить, храня ту энергию того первотолчка…

Время Хрущева – это непрошедший страх, но это и веселый озноб весны, возбуждения, надежды, непреходящее ощущение все еще длящегося, неиссякшего прорыва к свободе».

Для меня несомненно: независимо от двигавших им личных мотивов, от пределов его реформаторского потенциала и относительной скромности намерений, не затрагивавших саму систему, независимо от его метаний и «волюнтаристских» решений именно с Хрущевым связана едва ли не самая трудная часть пути, пройденного страной к демократическому обновлению. Без февраля 1956 года был бы невозможен ни март 1985?го, ни август 1991?го. К сожалению, сегодня это понимают немногие. Для одних он «недопил», а для других – «перепил». Сегодня нередко поют бесстыдную хвалу царям, Хрущева же обходят даже вниманием. Остается уповать па Время, которое, конечно, все расставит но своим местам.

Наконец, в статье китайские руководители обвинялись в «переходе на гегемонистские националистические позиции». На этом моменте есть смысл остановиться: речь тогда шла о некоторых сторонах политического курса Китая, не утративших своего значения и но сию пору. Фразеология этой статьи, как и других материалов той полемики, вроде бы подтверждала распространенное, если не общепринятое мнение о том, что движущей силой ссоры были идеологические мотивы.

Разумеется, идеологическая несовместимость играла огромную роль. Не говоря уже о наличии такого крупногабаритного вождя, «вождя?монстра» (что никогда не проходит безнаказанно для любой страны), как Мао Цзэдун, Китай был на другом этане общественного процесса, чем Советский Союз. Его руководству куда нужнее, чем советскому, была идеология осажденной крепости и гражданской войны и куда менее – относительная открытость, разрядка вовне и внутри. Но не менее важным были межгосударственные противоречия, столкновение великодержавных претензий: улучшение советско?американских отношений (на фоне продолжавшегося непризнания Китая Соединенными Штатами и их политики остракизма в отношении его), предложение Хрущева о создании совместного советско?китайского флота, его отказ передать Китаю атомные секреты и т. д. Показательно в этом отношении, что, хотя с уходом Хрущева по крайней мере часть идеологических мотивов, которые разделяли руководство Москвы и Пекина, потеряла прежнее значение, острота в советско?китайских отношениях сохранилась.