Воспоминания о Корнее Чуковском - Коллектив авторов

Я проговорил половину отведенного мне времени, когда через дальнюю боковую дверь в зале возник Корней Иванович. Стройный, в элегантном сером костюме, он под доброжелательное оживление и веселые аплодисменты легким широким шагом направился к столу президиума и сел слева от меня. Я так и не спросил его ни тогда, ни после, почему он передумал. Могу лишь строить догадки: либо его уговорил Виталий Михайлович, либо он сам «вошел в мое положение» новичка в ЦДЛ. Во всяком случае, это было очень приятным сюрпризом для меня (присутствующим Корней Иванович был обещан в пригласительном билете).

Не помню, кто говорил после. Корней Иванович слушал и что-то черкал в блокноте. Потом, улыбаясь, показал мне. Это был рисунок, изображающий меня в профиль.

Корней Иванович попросил слова. Начав с того, что сюда он «приехал из деревни» и что сразу после выступления должен будет уехать, он сказал, что «дорогой наш товарищ Ханпира» не всегда прав в своей критике, принимая за ошибки вполне художественно оправданные вещи. Это было продолжением того, о чем мы говорили с ним два дня назад. Потом он рассказал о злобном письме, полученном им после его статьи «Сыпь»[39]. Под хохот зала он прочел то место из письма, в котором ослепленный ненавистью корреспондент обозвал его сифилитиком. «Если кто из молодых хочет посмотреть на этого человека, то вот его адрес», — сказал Корней Иванович и назвал адрес. Закончив, он поклонился и пошел к выходу. К нему ринулись и окружили какие-то пожилые женщины.

Мой однокашник, сидевший в зале, сказал мне, когда мы расходились, что Корней Иванович не принял в принципе моей критики писательских языковых ошибок, а не только отверг частности.

Я решил узнать, так ли это. Подобрал еще несколько примеров и написал Корнею Ивановичу письмо; 20 или 21 марта пришел ответ.

«Дорогой Эрик Иосифович!

Спасибо за дружеское письмо. Конечно, мне и в голову не приходило порицать то, что Вы говорите об ошибках газетной прозы. Здесь Вы в своей стихии, и каждый пример свидетельствует о Вашей лингвистической зоркости. Вы необыкновенно чувствительны ко всякому словесному ляпсусу. Но когда Вы говорите о стихах, Вы не учитываете особых привилегий поэтов — отклоняться от синтаксических норм. Здесь я иногда не согласен с Вами. Так и поняла мое выступление аудитория Дома литераторов. Думаю, что Ваш однокашник единственный, кто придал моим словам такое неверное толкование.

„Ищут намертво пули“ вовсе не описка, не неряшество, а нарочитый сдвиг, и, мне кажется, Ваш протест против подобных оборотов только ослабляет Ваши позиции, которые я считаю очень сильными…»

В годы, прошедшие с той поры, я много занимался окказиональными словами (тем, что в школе и в литературоведении называют неологизмами), а также другими видами окказионализмов (в том числе смысловыми). И я понял: по существу Корней Иванович был прав.

В мае 1961 года я неожиданно получил бандеролью новое, пятнадцатое издание «От двух до пяти» с дарственной надписью. В июне или июле вышел номер «Нового мира», в котором был напечатан отрывок из книги Корнея Ивановича о языке. Я откликнулся письмом, где между прочим оспаривал квалификацию Корнеем Ивановичем выражений «милостивый государь», «Ваш покорный слуга» и подобных как унизительных. Я ссылался на то, что они были в свое время просто нормой языкового этикета, и приводил примеры.

Передо мной ответ Корнея Ивановича:

«14 июля 1961

Милостивый Государь

достолюбезный, почтеннейший

и проч.

и проч.

и проч.

А в общем

Дорогой Эрик Иосифович!

Спасибо и за хвалу и за брань.

Вторая мне весьма пригодилась. Пожалуйста, не забывайте меня и впредь. Если какая из Ваших работ вышла в свет, пришлите, пожалуйста. Сделайте меня абонентом своих сочинений. В защиту своей статейки скажу, что в натуральном виде она имеет 89 стр. (на машинке), а в печать попало 63.

Ваш удар по пуристам использован в следующей порции книги.

Сердечно благодарный Корней Чуковский, Ваш, покорный слуга».

В конце августа я отправил Корнею Ивановичу свою рецензию на первое издание книги Л. Борового «Путь слова». 8 или 9 сентября получил письмо от него (против обыкновения, конверт был надписан не его рукой).

«Дорогой Ханпира!

Спасибо за рецензию. Она превосходна. У Вас острый глаз и железная логика. Очень бы мне хотелось, чтобы Вы прочитали мою книжку о языке, прежде чем она появится в печати. Там есть целая главка, порожденная Вашей статьей о горе-пуристах. Рукопись находится уже в типографии. Когда получится корректура, разрешите послать ее Вам. Издательство Вам уплатит гонорарий. Пишу карандашом, так как болен: лежу в постели.

Затевается (по секрету) некий журнальчик о языке. Я назвал Вас как одного из самых желанных сотрудников.

Сердечный привет!

К. Чуковский. 1 сент. 1961»

Корней Иванович не забыл про мое желание получить постоянную работу. Я поблагодарил его и рассказал, что собираюсь в двухгодичную аспирантуру Института русского языка АН СССР (куда принимали тех, кто имел печатные работы и сданные экзамены кандидатского минимума). В конце сентября после собеседования (которое заменяло поступающим в двухгодичную аспирантуру приемный экзамен) я известил Корнея Ивановича, что, видимо, принят и что по окончании буду оставлен в Институте.

6 или 7 октября пришло шутливое поздравление:

«Дорогой Ханпира!

Конечно, я не сомневался, что Вы будете приняты. Будь моя воля, я сразу дал бы Вам звание академика — или хотя бы члена-корреспондента.

Приветствую Вас от души — и поздравляю! (Поздравляю не Вас, а то учреждение, где Вы будете работать).

Книжка моя набирается. Чуть получу корректуру, сейчас же попрошу Вас просмотреть ее. Уверен, что это принесет ей великую пользу».

28 или 29 октября пришла открытка.

«Милый Эрик Иосифович!

Получена корректура моей книжки о языке. Не приедете ли Вы в воскресенье или в понедельник после часу просмотреть этот шаткий опус?

Ваш К. Чуковский».

Это была моя вторая поездка к Корнею Ивановичу.

Клара, узнав, что я еще не обедал, усадила меня за стол.

Мы поговорили о заканчивавшемся как раз в этот день XXII съезде партии. Корней Иванович вспомнил о грузинских поэтах — Тициане Табидзе и Паоло Яшвили, с которыми он был хорошо знаком. Чувствовалось, однако, что Корнею Ивановичу не терпится подняться наверх — к корректуре.

— Что вам еще должны принести? Кофе? — спросил он, когда Клара вышла.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});