Сумеречные врата - Пола Вольски

Однако вновь обретенный покой оказался недолог. Помеха, вмешательство… опять Джатонди. Она успела вернуть себе кинжал, и тонкое лезвие блеснуло дважды. Последние амулеты упали с одеяния КриНаида.

Всего на мгновение Ренилл ощутил чувство пронзительной потери, охватившее Первого Жреца. Он застыл, содрогаясь — а потом разум вернулся. Лишь свет, лившийся из отверстий золотой маски, освещал Святыню, но и его было довольно. Ренилл зарычал и что было сил ударил пустым револьвером в это зеленое свечение. Рукоять пробила золотой лист, и жрец содрогнулся. Второй удар в лицо, смертельный для обычного человека, заставил КриНаида отступить на два шага. От третьего он пошатнулся, но жизнь еще оставалась в этом чудовищном существе.

— Аон-отец! — Первый Жрец заговорил вслух, и Ренилл с Джатонди вздрогнули. В голосе, хоть и потерявшем силу, звучал прежний неземной гул. — Великий. Услышь своего первенца.

— Он покинул тебя! — Ренилл нанес новый удар. Золотая маска треснула, и жрец упал на колени.

— Аон-отец. Ответь.

— Он не слышит тебя. — Револьвер описал сверкающую дугу. Маска раскололась и упала, обнажив лицо КриНаид-сына.

Это был чудовищно древний лик, повторяющий черты обреченных младенцев, вырванных из лон Блаженных Сосудов. Те же кошмарные глаза, светящиеся зубы. Та же фосфоресцирующая плоть и уродливый череп, те же неуловимо искаженные черты, вопиющие о нечеловеческом происхождении. Так мог бы выглядеть один из принесенных в жертву детей, достигни он зрелости. Всего одно отличие: во лбу КриНаида, глубоко вросший в плоть и кость, сверкал последний, самый большой из талисманов Ирруле.

— Великий. — Мольба стала еле слышной. — Великий.

— Он не вернется. — Ренилл взглянул на Джатонди, и девушка отдала ему кинжал. — Отвернись.

— Нет.

Она, не дрогнув, смотрела, как он опустился на колени и вырезал светящийся шар из гнезда. Крови не было. Ренилл отбросил талисман, и тот сверкнул падающей звездой и погас во мраке.

Слабый свет горел в глазах Первого Жреца. Он заговорил на древнем чурдишу, но голос, был неслышим.

Они прочли по губам.

— Аон-отец, Ты со мной. Ты здесь.

Он умер, и последний свет умер вместе с ним. Святыня погрузилась во тьму.

Ренилл ощупью нашел руку Джатонди. Оба замерли. Окружавшая их тьма казалось тяжелой, и тишина причиняла боль. Быть может, эта небывалая мгла и вызвала поднимавшийся в них ужас. Странно, чего бояться теперь, когда величайшая опасность миновала? Но ужас рос: болезненная дрожь под ложечкой, лед в жилах. Рука Джатонди стала холодной и влажной. Ей тоже страшно.

— Он?

Теперь Ренилл понял, чего боялся. Чушь! Кроме него и Джатонди, в Святыне никого нет.

Выбраться отсюда!

Он поднялся, пытаясь чутьем угадать выход. Ни малейшего представления, придется пробираться на ощупь вдоль стены…

Джатонди ахнула, прервав мысль. Пальцы девушки больно стиснули его руку. Ренилл и сам дрожал, чувствуя, как заколотилось сердце, и поняв причину раньше, чем обернулся навстречу мощному сиянию, загоревшемуся посреди Святыни.

КриНаид не ошибся. Аон-отец был здесь.

Ренилл окаменел, охваченный изумлением, как окаменел бы при виде надвигающейся на него волны цунами. Но все же цунами — земное, доступное разуму, хотя и грозное явление. Отец был чужд, огромен, светозарен: человеческий разум отказывался постигнуть, человеческий взгляд — воспринять и вынести это запредельное сияние. Не удивительно, что его сочли богом.

Глаза горели и слезились, а свет все нарастал, заполняя все уголки Святыни, проникая до мозга костей. Ренилл услышал, как вскрикнула от боли или страха Джатонди, притянул девушку к себе и крепко обнял.

В сиянии выделилось нечто, смутно напоминающее лицо: светящийся овал, в котором горели два пронзительно ярких зеленых луча. Их свет упал на труп КриНаида.

Безмолвный вой Аона взорвал мозг Ренилла, наполнил его мукой и безумием. Целую вечность длился он, и, оборвавшись, оставил его ошеломленным и обессилевшим. В душе еще рокотало эхо отцовского горя. Ренилл покачнулся. Джатонди всхлипывала.

Аон-отец не двинулся, но распространился, заполняя бестелесной материей все пространство. Двое смертных шарахнулись прочь, но Он, казалось, не замечал их присутствия. Маска света, бывшая его ликом, светила лишь на КриНаида, омывая труп сиянием, не встречавшим ответа в мертвом теле и разуме. Лучи окутали тело, обволокли и растворили в себе. Первый Жрец КриНаид-сын исчез.

Снова беззвучный вопль потряс Святыню. Теперь в этом крике горе сменил всесокрушающий гнев. Его стихийная сила давила сознание, губила разум. То бушевало беспредельное безумие Отца.

Каменные стены Святыни содрогнулись, подались и потекли лавой, пол дрожал и подавался под ногами. По залу пронесся шквал.

Отец заметил смертных.

Слева была видна черная дыра. Выход. Ренилл метнулся туда. Он по-прежнему сжимал руку Джатонди, но тащить ее почти не приходилось — девушка двигалась так же быстро, как и он. На мгновение их поглотила темнота, потом замерцал зеленоватый хидриши. Но где коридор, лестница? Их нет.

Не тот выход. Ренилл не знал, где оказался. Джатонди доверчиво следовала за ним. Девушка не догадывалась, что они заблудились в лабиринте темных разветвляющихся переходов.

Воздух за их спинами содрогался, и Ренилл чувствовал, как ярость Отца сотрясает сердце. Их настигали порывы раскаленных вихрей, и стены начали мерцать, но теперь их союзницей стала теснота — здесь не было прохода для огромного существа, каким оказался Аон-отец.

Каменные норы разбегались во все стороны. Ренилл выбрал одну наугад, пробежал до развилки, снова выбрал… Ни следа Сынов: все они сейчас в Собрании, ожидают Первого Жреца… Не дождутся…

Найти бы лестницу, любую, лишь бы вела наверх из недр ДжиПайндру. Пока ни одной не попалось, а шквал набирал силу, пол дрожал, с потолка дождем сыпались камни. Аон-отец рвался в проход, слишком тесный для него, и его усилия сотрясали храм. Долгами выстоит Его Крепость?

Наконец-то впереди лестница — узкий пролет. Они взлетели наверх, и Рениллу послышалось где-то рядом пение жрецов, но свист палящего ветра заглушал все звуки.

Вверх по лестнице, спотыкаясь на раскрошившихся ступенях, к открытому люку наверху — и они оказались на помосте в зале Собрания. За их спинами возвышались витые колонны. Перед ними — алтарь с подушками, и на нем полным-полно варварски разодетых Избранных. Не меньше двух дюжин девочек — все не уместились на алтаре, и три или четыре раскинулись на подушках у его подножия. Не только беременные девочки-подростки — здесь были и малютки, которым еще много лет до женской зрелости. Вот почему опустела спальня-тюрьма. Сегодня все Избранные собрались здесь. Все до одной.