Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности - Дмитрий Леонтьев

Скука, тоска.

Жизнь теряет собственную ценность и самооправдание.

Экзистенциальный вакуум.

Ноогенный невроз.

Философский кризис.

Апатия, отстраненность, фатализм.

Отсутствие ценностей.

Десакрализация жизни.

Духовные заболевания и кризисы. «Сухость», бесплодие, застой.

Аксиологическая депрессия.

Желание смерти, сдача на «волю судьбы». Безразличие к собственной смерти.

Чувство собственной бесполезности, ненужности, незначимости. Тщетность.

Безнадежность, апатия, поражение, прекращение совладания, капитуляция.

Чувство полной детерминированности. Беспомощность. Отсутствие ощущения свободы воли.

Абсолютное сомнение. Есть ли хоть что-нибудь стоящее? Есть ли что-нибудь значащее?

Отчаяние, мука.

Безрадостность.

Опустошенность.

Цинизм, неверие, потеря веры в высшие ценности или упрощенное их толкование.

Метажалобы.

Бесцельное разрушение, ярость, вандализм.

Отчуждение от старших, родителей, авторитета, любого общества.

Приведем еще ряд обозначений и классификаций сходных форм психологических нарушений.

Классификацию видов нарушений поведения, могущих при определенных ситуациях привести человека к катастрофе, предлагают Ц.П.Короленко и Т.А.Донских (1990). К ним они относят такие разные явления как аддиктивное поведение, которое выражается в стремлении к уходу от реальности, антисоциальное поведение, проявляющееся в игнорировании законов и прав других людей, суицидное поведение, конформистское поведение, нарциссическое поведение, фанатическое поведение и аутистическое поведение ( Короленко, Донских, 1990, с. 5–6). В этом перечне отсутствует единое основание и содержательные критерии (кроме катастрофических последствий), однако сам по себе неклинический подход к поведенческим патологиям заслуживает внимания в контексте рассматриваемой нами проблемы.

Сходный список нарушений поведения (подпадающих под определение девиантного поведения) предлагает Я.И.Гилинский, особо выделяя «ретритистское поведение» (по Р.Мертону). В концепции «двойной неудачи» Р.Мертона «пьянство, наркотизм, самоубийство как “уход” от чужого, непонимаемого и непонимающего мира (ретритистское поведение) возникает при наличии двух обстоятельств: 1) длительной неудачи в достижении разделяемых обществом целей легальными средствами и 2) неспособности (в силу различных причин) прибегнуть к незаконным способам достижения этих целей» (цит. по: Гшинский, 1994, с. 8). Описанные явления подходят также под определение «саморазрушающего поведения» (см. например, Сидоров, 1991). П.И.Сидоров предлагает использовать понятие «девиантный образ жизни» ( Сидоров, 1991, с. 19), интегральной характеристикой которого является именно «саморазрушающее поведение» во всех его проявлениях. Ю.А.Васильева (1995) также отмечает, что в случаях девиантного поведения правонарушителей мы сталкиваемся с сочетанием в различных пропорциях всех или почти всех описанных видов нарушения поведения «внутри» каждого конкретного случая. Это дает нам основания, относясь в целом с осторожностью к приведенным классификациям, ограничиться в дальнейшем личностью правонарушителей как наиболее общепризнанной моделью для изучения неклинических (социопатических) нарушений (девиаций) смысловой сферы. При этом мы далеки от мысли распространять выводы, полученные при изучении правонарушителей, на другие, менее изученные под данным углом зрения разновидности метапатологий. Так, например, особенности личности, типичные для преступников, с одной стороны, и суицидентов, с другой, не только различаются, но в ряде случаев носят полярно противоположный характер (Ратинов, Ситковская, 1990).

Нашей задачей является, таким образом, анализ особенностей смысловой сферы преступников и правонарушителей как наиболее репрезентативного случая метапатологии смысловой сферы. Сразу подчеркнем, что в данном разделе мы будем рассматривать только случаи, в которых отсутствует традиционная психическая патология, поскольку правонарушения и преступления, совершенные психически больными людьми, хоть и не выводимы непосредственно из факта заболевания, но осуществляются на фоне рассмотренных в предыдущем разделе изменений личности при соответствующей патологии ( Гульдан , 1986; Антонян, Гулъдан, 1991). Поэтому в этих случаях неклинические особенности личности в лучшем случае отодвинуты на задний план и снивелированы, что осложняет их анализ.

А.Г.Белобородов (1999) отмечает раздвоенность смысловой сферы преступников, в которой существуют разные представления о должном для себя и для других. Он говорит о специфической ценностно-смысловой системе, формирующейся в преступной группе. «Преступное сообщество, криминальная субкультура имеют свои четко зафиксированные языковые (преступный жаргон) и символические (татуировки, рисунки) носители смыслов, производные от особенностей активности преступных групп и связанные со спецификой отражения тех объектов действительности, которые значимы с точки зрения групповых целей и мотивов… При вхождении в преступные группы новых членов такие смысловые измерения могут транслироваться и оказывать деформирующее влияние на их сознание» ( Белобородов, 1999, с. 13). Выполненное А.Г.Белобородовым эмпирическое исследование образа права у преступников и его динамики на протяжении срока отбывания наказания свидетельствует об изменениях в направлении удаления образа права впервые осужденных от образа права законопослушных граждан и сближения его с правосознанием опытных преступников. Это согласуется и с более общими выводами Л.А.Волошиной (1990) о том, что среда исправительно-трудовых учреждений углубляет процесс социальной дезадаптации личности, вооружает ее сознание элементами криминальной субкультуры, отучает ее от ответственности и активного выбора, углубляет негативные характерологические черты, формирует «образ агрессивной среды». Процесс адаптации несовершеннолетних правонарушителей к специфической среде исправительно-трудовых учреждений был подробно рассмотрен В.И.Олешкевичем и Ю.К.Александровым (1999). Эти авторы, в частности, анализируют ритуалы приобщения новичков к тюремной жизни через своеобразные испытания как разновидность обряда инициации, в котором происходит «разрушение внешнего и проявление внутреннего», когда после «очищения сознания», расчистки места в нем, «на это чистое место, в очищенное сознание вводятся новые смысловые понятия и ценности» (Олешкевич, Александров, 1999, с. 42).

Таким образом, анализируя особенности личности правонарушителей, необходимо четко различать те личностные особенности, которые, входя в структуру соответствующей метапатологии, выступают в качестве предпосылок девиантного пути личностного развития, и те, которые являются следствием вторичной криминальной социализации. Исходя из этого, наиболее адекватным объектом для изучения метапатологий смысловой сферы являются лица, впервые привлеченные к ответственности за правонарушения и не имеющие тюремного опыта, который сам по себе накладывает на личность очень сильный отпечаток.

В отечественной криминологической и судебно-психологической литературе в последнее время уделяется особое внимание проблемам мотивации преступного поведения как на ситуативном уровне, так и на уровне устойчивых особенностей мотивационной сферы личности ( Волков , 1982; Гульдан, 1986; Кудрявцев В.Н., 1986; Лунеев, 1986; 1991 и др.). При этом справедливо подчеркивается относительность разделения мотивации противоправного и правомерного поведения: «Один и тот же мотив, в зависимости от ситуации, может быть побуждением к преступлению, к иному правонарушению или даже к правомерному действию» (Кудрявцев В.Н., 1986, с. 13). Это же подчеркивает и В.В.Лунеев: антиобщественных потребностей и мотивов как таковых не существует. «Преступный путь выбирается правонарушителем тогда, когда он, в рамках усвоенной системы ценностей субъекта, представляется ему более коротким, экономным и выгодным по сравнению с правомерными путями достижения тех же целей» (Лунеев, 1986, с. 33).

Как отмечают Ю.М.Антонян и В.В.Гульдан (1991, с. 74), личностный смысл большинства преступлений состоит в самоутверждении, подтверждении собственного биологического и социального бытия. Несмотря на это, статистический анализ позволяет говорить об определенной специфике мотивации правонарушителей, которую можно рассматривать как предпосылку выбора криминального пути решения жизненных проблем. В частности, характеризуя мотивационную сферу правонарушителей через призму предложенных А.Н.Леонтьевым (1977) трех параметров анализа личностной структуры, В.В.Лунеев отмечает, что у правонарушителей мотивационная сфера уже и беднее. «У большинства изученных правонарушителей… отмечается полное отсутствие или зачаточное состояние развития потребностей культурных по происхождению и духовных по форме: нравственных, эстетических, творческих, познавательных, образовательных, научных и т. д. Небезосновательно считается, что такой мотивационный вакуум опасен. Это лишает жизнь смысла, большой значимости, демобилизует, деморализует личность, создает неуверенность, сужает проявление творческих возможностей, низводит мотивацию до узкоситуативных побуждений текущего момента. Именно это и наблюдается у правонарушителей» (Лунеев, 1991, с. 114). У большинства лиц, совершивших преступления впервые, наблюдается невысокая степень иерархизации побуждений, нет устойчивой направленности. Это не относится к рецидивистам, иерархия побуждений которых, напротив, весьма жестка (там же, с. 115).