10 гениев живописи - Оксана Балазанова

Мотив выбора дороги вообще важен для Ван Гога – пусть всегда в гору, главное, чтоб была надежда достичь цели. Столь же близка ему тема моря, с его вечно чередующимися бурями, безднами, приливами и отливами.

Конечно, он сразу с гордостью сообщил Тео о своей первой проповеди: «Отныне, куда бы я ни попал, я буду проповедовать Евангелие».

Но семья не так представляла будущее своего Винсента. Когда в 1876 году он, как обычно, приехал к родителям на Рождество (уже в Эттен), на семейном совете было решено, что Винсент попытается продолжить карьеру продавца – на этот раз в книжном магазине в Дордрехте, которым владел связанный с семейством Ван Гогов давними деловыми и дружескими связями Братт. Молодой человек не слишком упирался – он соскучился по Голландии и не прочь был оказаться поближе к семье. Работу воспринял как временную – этап на пути к будущему проповедничеству. На рабочем месте почти все время стоял за стойкой и читал книги (главным образом Библию), переводил ее тексты на английский, французский и немецкий, иногда рисовал. Через два месяца Винсент снова заговорил о желании быть проповедником – хочет, мол, продолжить дело отца и деда.

Хотя Теодор Ван Гог хотел бы, чтобы его старший сын стал преуспевающим, как сейчас говорят, бизнесменом, но, тем не менее, вместе с матерью поддержал Винсента в этом благородном стремлении. Единственно, на чем они пока не сошлись – какой именно род деятельности избрать. Отец хотел видеть сына дипломированным теологом где-нибудь на столичной кафедре, а не бродячим проповедником, поскольку на собственном опыте убедился, каково быть сельским священником. Сын же рвался к беднякам. Но опять (и это уже в последний раз) Винсент послушался отца и стал готовиться к поступлению на теологический факультет Амстердамского университета. В то время необходимо было пройти двухгодичную подготовку, потом предстояло еще шесть лет учебы. Разумеется, на все это нужны были деньги и немалые. На помощь пришли родственники. Дядя Иоханн Ван Гог, директор амстердамских верфей, предоставил жилье в своем доме и питание. Дядя Стриккер, пастор, женатый на сестре матери Винсента, согласился руководить подготовкой племянника и платить учителям. Молодой человек, чувствуя, скольким обязан семье, хотел, чтобы все это поскорей закончилось и он смог оправдать возлагаемые на него надежды. В 1877 году Винсент переехал в Амстердам и, поселившись у дяди Яна, принялся зубрить латынь, греческий, историю, математику.

Сначала он с рвением взялся за учебу, готов был заниматься круглые сутки. Дядя запретил работать по ночам, но Винсент все равно не гасил свет до полуночи, обдумывая планы на следующий день. Из окна, у которого он корпел над книгами, открывался вид на верфи, вдали виднелся лес мачт, тополиная аллея вела к складу. Каждый день Винсент наблюдал из окна, как дядя Ян, поднимаясь рано утром, делает обходы, рабочие направляются на работу и возвращаются с работы, и, опуская голову к книгам, продолжал зубрить. Его уроками, кроме пастора Стриккера, руководил молодой (почти ровесник Винсента), но высокообразованный раввин Мендес да Коста.

Через некоторое время в письмах к Тео появились нотки нетерпения и раздражения: «Старина, занятия скучны… Но нужно проявлять упорство», «Уроки греческого в сердце еврейского квартала Амстердама, жарким летним полднем, в предвидении висящих над головой трудных экзаменов… куда более душны, чем поля Брабанта, которые сейчас, должно быть, прекрасны». «Иногда спрашиваешь себя: Где я? Что я делаю? Куда я иду? И ощущаешь головокружение».

Большинство биографов Винсента утверждают, что ему плохо давались науки. В их оправдание стоит сказать, что так считал и репетитор Ван Гога Мендес. Но согласитесь – это странно: человек, свободно владевший тремя языками, не считая родного, всегда отличавшийся усидчивостью, успевший прочитать массу книг французских, английских, немецких и даже американских авторов, проштудировавший труды Тэна, Прудона, Гизо, не смог осилить обычной университетской премудрости. Дело, пожалуй, все-таки в том, что Винсент воспринимал изучение наук и искусств как путь становления универсальной духовной личности, ему хотелось получать знания, которые можно применить в жизни. А вот академические сухие знания раздражали, зубрежка мертвых языков была тягостна.

Тем не менее, если бы он захотел проявить упорство (как раз это он умел как никто другой), то так бы и сделал. Но у него уже пропало желание поступать в университет. И теперь возникла проблема: как избежать теологии, никого не обидев, не показаться неблагодарным, ведь столько людей возлагают на него надежды, вложено столько сил, да и денег. И душевная деликатность подсказала ему выход – он предпочел показаться тупым. Лет через пять он написал: «Я считал тогда, что они слишком поторопились осуществлять этот проект, а я соглашаться на него; к счастью, он не был доведен до цели – я сам, добровольно, подготовил свою неудачу и устроил так, чтобы стыд за нее обрушился только на меня одного и ни на кого больше. Ты должен понять, что я… вполне мог одолеть эту несчастную латынь и прочее, но я заявил, что отступаю перед трудностями. Это было ни чем иным, как уловкой: я в тот момент предпочитал не говорить моим покровителям, что считаю ун-т, вернее факультет теологии, непристойным притоном, рассадником фарисейства».

Но это он сказал позже. А в 1878 году благовоспитанность еще не позволяла ему употреблять такие резкие выражения.

Интересно наблюдать, как в его письмах постепенно уменьшается количество библейских цитат, вытесняясь советами читать Мишле и других авторов, далеких от богословия. Теперь Библия разжалована из книги для души в учебник. Но это не значит, что Ван Гог отказался от идеи стать проповедником. У него сложился свой взгляд на миссионерство.

В течение пятнадцати месяцев Винсент с успехом доказывал полное «отсутствие способностей», и приведя в качестве довода против продолжения занятий денежные затруднения семьи, отказался от дальнейших занятий и с согласия отца отправился в Бельгию. Там в городе Лакене располагалась Брюссельская миссионерская школа. Срок обучения в ней всего 3 года, не требовалось знание древних языков, а к практической деятельности разрешали приступать уже через 3 месяца (параллельно с дальнейшими занятиями). Как раз три месяца Винсент там и пробыл, не нашел общего языка с товарищами и руководителем школы – пастором Бокма и решил немедленно перейти к практике.

В окрестностях Брюсселя, где располагалась школа, было множество угольных шахт. Жизнь горняков проходила, можно сказать, перед его глазами. Именно им Винсент и решил нести луч надежды. Ему казалось, что работающие во тьме больше восприимчивы к свету и, следовательно, более чутки к истинам Евангелия. Порывшись в географическом справочнике, он нашел сведения о центре добычи угля на юге Бельгии – Боринаже и решил, что это самое подходящее место.