Змеиный Зуб - Ирина Сергеевна Орлова

и всё это великолепие было увенчано пышным жабо. Что же до Фины, то с ней и так всё было понятно: Эпонея накрасила девушку так, как красила бы себя, если б имела на это право. Змеиную дворянку в ней было теперь не узнать, с её розовыми щеками и обрамлённым рюшами декольте.

Сама же Эпонея, к своему сожалению, ограничилась еловым платьем Вальпурги, а на голове сумела соорудить лишь слабое подобие её кос. Ей это не шло, как не шло и самой Вальпурге; но старание приветливых глаз и мягких черт должно было делать своё дело даже так.

– Что-то вы, баронесса, не тех себе друзей заводите, – крякнул Бен и поднял выше густую чёрную бровь. «Тебе, слуга, мне указывать», – сердито подумала Эпонея в ответ, но постаралась улыбнуться ещё шире:

– Тем не менее, мне сказали, что я приглашена вместе с друзьями.

– Ладно, ваше право, – и Бен открыл им створки массивных дверей. Они миновали запустевшую гостиную, в которой ободрали картины со стен и растоптали солдатскими сапогами красный ковёр, и прошли в левое крыло. Там разрушения, по крайней мере, не бросались в глаза. Небольшие танцевальные каблуки звонко отстукивали по начищенному до блеска полу. Многочисленные слуги семьи Хернсьюгов в поту спешили кто куда с подносами с угощениями и бокалами виски, напоминая о лучших из балов в Ририи, и лишь музыка не соответствовала привычным Эпонее канонам. Скрипочка подыгрывала вистлу и лютне, а пианист отдыхал, ожидая, когда традиционные плясовые песни сменятся вальсом. Под такое Эпонея не знала, как танцевать; разве что как крестьянка, встав в круг с односельчанами, скакать и не считать тактов. И то следовало сначала представить себе, на что будут похожи танцы, если все аристократы сперва испробуют крепкого алкоголя.

Но Фина не была смущена. Она тут же развернулась к Лукасу и крепко сжала его запястье своей ручкой в кружевной перчатке. И посмотрела на него многозначительно. Ему ничего не оставалось, кроме как сказать:

– Разрешите пригласить вас на танец, миледи, – и Эпонея удовлетворённо наблюдала за тем, как они отправились в вихрь подолов и плащей. Она упросила Лукаса оказать честь девочке, которая мечтает о кадрили со столь известным рыцарем. Но после обещала ему не покидать его до упаду, пока не стихнет мелодия и пока не закончится последняя бутыль коньяка. Пора было привыкать к грубым нравам местного высшего общества, их примитивным пляскам, их крепкому алкоголю; Эпонее это давалось непросто.

Она обошла залу по краю, пока задорный мужичок запевал:

– Не буди меня так рано, не буди меня с рассветом,

Я вчера напился пьяным, я кутил и пел фальцетом,

Я с красоткой танцевал, я бросал ужа в кольцо,

Я так счастлив был тогда, провести бы там лет сто!

В углу пожилых дам Эпонея увидела знакомую леди Нур Одо, которая так старательно обмахивалась веером из страусиных перьев, что, должно быть, только-только отходила от танца. С ней на диванах переводили дух ещё несколько леди. Вместе их расцветка напомнила Эпонее бледные вечерние цвета. Здесь ни одно платье не было красным, или розовым, или синим; они все казались приглушёнными, словно смотришь на них через туман. Женщины оживлённо, пускай и безрадостно, беседовали. И при её приближении тут же притихли.

– Добрый вечер, дамы, – вежливо поздоровалась Эпонея. – Как ваши дела? Как здоровье? Здесь прекрасно угощают, как я вижу!

– Испробуйте, милая, – предложила ей леди Инга Гардебренд. – Коньяк «Старый Брендамский» бордери, коньяки семейства Умбра из винограда монтиль, марочный коньяк «Томпсон», отличный виски, добрый бренди от Умбра, портвейн…

Между ними завязалась светская беседа, и тогда Эпонея подсела к ним, устроившись меж их узких юбок. И, разогревшись глотком портвейна – единственного, что хоть как-то соответствовало её представлению о питье, – намекнула вполголоса:

– У меня есть небольшие новости о нашем общем знакомом.

Леди Одо окинула взглядом периметр, который стерегли чёрные мундиры, и поманила её к себе. Эпонея села вплотную к старушке. И зашептала ей на ухо:

– Новые вести от Адальга. Ему уже известно о том, что герцог Видира попал в плен. И он сказал, что не будет штурмовать остров, пока мы не освободим его. Потому что они его прирежут, если будут проигрывать, а он против этого; никакие деньги не заставят этих преступников передумать, ведь для них главное – свершить свою гнусную месть.

Она отстранилась и попыталась скрыть торжество у себя на лице. Конечно, она врала, но она собиралась сделать всё, чтобы спасти отца. А леди Нур громко ахнула и манерно захихикала. Чтобы всем было ясно, что они просто секретничают.

– Ну и ну, – покачала она головой, и чёрно-белые перья заболтались туда да сюда вместе с её косами. – Это просто чудеса! Неужели его никак не переубедить?

«Ах ты старая кошёлка, плевать тебе на собственного сюзерена?» – зло подумала Эпонея и промурлыкала слащаво:

– Нет, никак! Я его так давно знаю, что можете не сомневаться; когда он что-нибудь такое скажет, его слова как камень; из них целую крепость возвести можно, век простоит!

– Какое досадное недоразумение, – леди Нур уже с трудом изображала радость, её улыбка выглядела как оскал. – Какое отвратительное… обстоятельство.

Эпонея подняла глаза к хрустальной люстре и тоже раскрыла бумажный веер Вальпурги. На нём пестрили, змеясь, узоры аспидов всех цветов радуги. Она была готова слушать возражения, но не принимать их. Однако они не успели последовать; кто-то сказал с лестницы: «Да вон, вон твоя баронесса!», и раздался нарастающий топоток. Все заговорщицы тут же обернулись и увидели мальчишку, бегущего к ним.

Он мчался так быстро, что едва не налетел на одну из танцующих пар. А затем ворвался в их круг и, тяжело дыша, во все глаза уставился на Эпонею. Надежда сменилась разочарованием в его больших жёлтых глазах, а затем превратилась в досаду и стыд.

– Ты чего носишься, Сеп… Виль? – выругалась перепуганная леди Нур.

– Хотел увидеть баронессу Моррва, – смущённо ответил мальчик и потупил взгляд в свои ботинки. «Ты сын Вальпурги», – поняла Эпонея, и сердце её сжалось от жалости. Она сочувственно улыбнулась Сепхинору, но отвела взгляд, не зная, что сказать. Вслед за ним подошла нарядная крупная девочка, которая остановилась у края дивана. И ребёнок спешно заметил:

– Но если так, то вы не говорите ей, что я здесь. Не беспокойте её. Пусть думает, что я в Эдорте.

Эпонея раскраснелась и коротко кивнула. Она хотела найти слова утешения, слова поддержки; но ей всегда было трудно с детьми. Особенно такими, которые кажутся серьёзными как взрослые. И вновь ей не пришлось направлять беседу самой. Плечистая тень пала на женское общество, и ярко-синий спенсер не оставил сомнений: сэр Лукас.

– Простите, дамы, что врываюсь, – уже подогретый питьём, обратился куртуазный рыцарь. – Но баронесса имела