Знак обратной стороны - Татьяна Нартова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ладно, я того, пойду, – вслух же сказал юноша. – Вы сами до квартиры дойдете?
– Конечно, – не очень уверенно согласилась Часовчук. – А, может, в качестве компенсации я тебя чаем угощу. Все-таки на улице холодно и…
– Нет, – отрезал Даня. – Спасибо Людмила Алексеевна, но меня дома ждут дела.
Он развернулся и стремительно заскакал вниз по лестнице.
Чай. На лицо наползла невольная улыбка. На прошлой неделе его также приглашали зайти и чаю обещали.
– Не хочешь ко мне наведаться? – бархатный голос в трубке сладко обволакивал не только ухо Дани, но и его сердце. – Я такой замечательный чай купила.
– Черный, я надеюсь? – уточнил тогда старшеклассник. Он не очень любил необработанное сено, именуемое зеленым чаем. – Или под чаем ты что-то другое имеешь в виду?
– Нет, когда я говорю «чай», это значит исключительно напиток, приготовленный путем заваривания листьев чайного куста. Не люблю эвфемизмы и экивоки. Вообще не люблю любые идиотские слова на «э». А что, ты подумал вовсе не о чае? Извини, но на секс вроде приглашать не принято.
– Так я не понял, – окончательно встал в тупик Рябин, – Ты все-таки, зачем меня зовешь?
– На чай, ангелок… и на секс, – рассмеялась своим неподражаемым смехом Антонина. – Ты меня раскусил. Какая нынче сообразительная молодежь пошла, просто диву даюсь! Придешь?
– Да. Уж больно соблазнительное предложение. Это я о чае, – не остался в долгу парень.
– Теперь мне стало интересно, что ты имеешь в виду под словом «чай»? – уточнила Шаталова.
– То же, что и ты, – не удержался от смешка Даня.
Потом, спустя три или четыре часа они сидели на кухне и пили кофе. Антонина напялила на себя, похожий на кимоно, халат. Рябин ограничился брюками. В квартире было автономное отопление, духота стояла необыкновенная, но женщина наотрез отказалась открывать форточку. Сказала, что после душа его обязательно просквозит.
– Думаю, – отпивая небольшой глоток, решил подросток, – я должен почаще заходить к тебе на чай. Он, и правда, восхитительный.
– Дурачок, – мягко пожурила его Шаталова. – Я тоже тебя люблю.
Даня чуть не поперхнулся. Это было впервые, когда женщина вот так прямо призналась в своих чувствах. Обычно она ограничивалась чем-то вроде: ты очень милый, ты мне нравишься, мне с тобой хорошо. Не зная, как реагировать на такие откровения, Рябин лишь позорно стушевался.
– И я люблю тебя. – Наедине с собой, в тишине чужого подъезда слова дались легко. – Я люблю тебя, Антонина Шаталова.
Птичья клетка
Символ левой руки. Практически противоположен по смыслу пиктограмме «поющая скрипка», хотя и не столь глубинен по психологическому воздействию. В общем обозначает конформизм человека, способность с легкостью принимать чужие идеи за свои, «сливаться с толпой», но при этом без подавления собственного «я», а скорее, по наитию или же просто из-за отсутствия своего личного мнения.
3/12
Этот мальчишка был мне до безумия знаком. И все же я могла дать руку на отсечение, что никогда его раньше не видела. Вот бывает же такое! Отговорка про суп не являлась ложью. На плите томился бульон, довольная куриная тушка распласталась царицей в кастрюле. Я испытывала небольшую зависть: нет головы, нет проблем. А моя вот была просто забита, как старая тележка камнями, разнообразными мыслями.
Прошло уже четыре дня, а мне все никак не удавалось выстроить из них хоть какое-то подобие фундамента. Каменюки гремели на каждой кочке, стремясь превратить тележку-голову в щепу. Уж задал мне Рома задачу, ничего не скажешь! Хотя чего я жалуюсь, сама ведь попросила его об откровенности? Вот художник и разоткровенничался, да так, что от этих откровений у меня теперь все из рук валилось.
– Ты хотела знать о моей татуировке? – спросил тогда Сандерс, поддерживая дверь, пока я выходила из подъезда.
– Вообще-то, я спрашивала совершенно о другом.
Разница между теплой квартирой и продуваемым всеми ветрами двором была разительной. Но сегодня я была в нормальном состоянии, меня не душил страх, так что и на мне поверх теплого свитера был надет демисезонный плащ и вязанная шапочка. Все застегнуто, заправлено и расправлено в нужных местах, а любопытство достигло пика:
– Почему ты прячешь те картины? Почему не хочешь их никому показывать?
– Прежде чем я отвечу на эти вопросы, ты должна узнать о самом главном проекте моей жизни.
– Об очередном наркоманском ежике? Или бездонной вазе, символизирующей тщетность наших деяний в контексте Вселенной? – презрительно поджала я губы.
Сандерс пожал плечами, и ничего на это не ответил. Его автомобиль стоял неподалеку, даже мотор не успел окончательно остыть. Художник сел на водительское сидение, не приглашая присоединиться, и даже вовсе не глядя в мою сторону. Наверное, не успей я забраться на соседнее кресло, он бы так и уехал. От этого странного мужчины можно было ожидать все, что угодно. Из веселой звезды светских вечеринок он за считанные минуты превращался в рефлексирующего творца или своего в доску рубаху-парня, делающего малознакомым девицам ремонт. Но никогда еще я не видела Романа настолько напряженным, полностью ушедшим в себя. Даже его движения стали отдавать какой-то механичностью, шея окаменела, а взгляд голубых глаз не выражал ровным счетом ничего. Пожалуй, именно такими мне всегда представлялись роботы-андроиды. Или киборги.
– Иди за мной, если хочешь жить, – пробормотала я под нос. Бровь Романа чуть приподнялась, но этим реакция и ограничилась.
Чтобы как-то разрушить «очарование» момента, потянулась к радиоле. Из колонок полился какой-то невнятный джаз со всеми этими фортепианными вариациями и хриплыми возгласами саксофона. Я предпочитала что-то более нежное и не настолько древнее. Но лазить по радиостанциям не стала. А то вдруг высадят?
Это напоминало нашу первую встречу с художником. Только сейчас никто из нас не задавал вопросов, но время я, как и тогда, измеряла не минутами, а прозвучавшими композициями. Вот незнакомый джаз сменился блюзовыми нотками. «Your heart is as black as night», ее частенько крутили у нас в магазине. Незаметно для себя я начала тихонько подпевать, словно спрашивая у водителя, насколько черно его сердце?
– У тебя хороший голос, – открыл рот Сандерс так неожиданно, что от испуга я подскочила, едва не стукнувшись макушкой о потолок, и схватилась за грудь.
– Господи, оно может говорить! Серьезно, Рома, куда мы едем?
– Для начала ко мне домой, как я уже говорил.
– А потом? Потом-то куда? – настаивала я.
– Не бойся, нам даже за
