Монах - Мэтью Грегори Льюис

в горах Сьерра-Морена. Амброзио спасся от инквизиции, но блаженной свободы пока не ощущал. Проклятый договор тяготил его; недавние события, в которых он был главным действующим лицом, оставили на его сердце болезненный и смутный отпечаток.

Пейзаж, который открывался перед ним в свете полной луны, плывущей среди облаков, не способствовал обретению покоя, столь необходимого монаху. Расстройство его воображения усилилось из-за дикости окружающей природы. Мрачные ущелья, трещины, крутые скалы, одна выше другой, вздымающиеся до облаков; разбросанные там и сям рощицы, где ночной ветер хрипло и печально вздыхал среди густого переплета ветвей; пронзительные крики горных орлов, свивших гнезда среди необитаемых пустошей; оглушительный рев потоков, разбухших от недавних дождей, которые рушились водопадами в бездонные пропасти, – безрадостная картина… У подножья скалы, где стоял Амброзио, тихая река медленно катила темные воды, слабо отражавшие лучи луны. Аббат испуганно оглянулся. Его адский спаситель стоял рядом и рассматривал его со смешанным выражением злобы, удовлетворения и презрения.

– Куда ты меня доставил? – сказал монах наконец тихим, дрожащим голосом. – Зачем мне быть в этом унылом месте? Унеси меня отсюда побыстрее! Я хочу встретиться с Матильдой!

Демон не ответил, но продолжал молча рассматривать его. Амброзио не выдержал этого взгляда и отвернулся.

– Итак, он в моей власти! Этот образец набожности! Безупречное существо! Простой смертный, считавший, что ничтожные добродетели поставили его вровень с ангелами. Он мой! Мой безвозвратно, навсегда! Сотоварищи моих страданий! Обитатели преисподней! Как вы будете благодарны мне за такой подарок!

Он помолчал, потом снова обратился к монаху:

– Хочешь встретиться с Матильдой? Несчастный! Скоро вы свидитесь! Ты вполне заслужил место рядом с нею, ибо во всем аду не найдешь мерзавца большего, чем ты. Послушай, Амброзио, в чем на самом деле ты повинен!

Ты пролил кровь двух невинных; Антония и Эльвира погибли от твоей руки. Антония, которую ты изнасиловал, была твоей сестрой! Эльвира, убитая тобою, родила тебя на свет! Трепещи, распутный лицемер! Бесчеловечный убийца матери! Насильник-кровосмеситель! И ты-то полагал, будто неподвластен искушению, избавлен от человеческих слабостей, свободен от ошибок и пороков! Разве гордыня – добродетель? Бесчеловечность – не грех?

А теперь узнай, тщеславный человечек, что я давно уже избрал тебя своей добычей. Я следил за движениями твоего сердца; я увидел, что ты добродетелен не из принципа, а из тщеславия, и выбрал подходящий момент для соблазнения. Я заметил, что ты преклоняешься перед образом Богоматери, как язычник перед идолом. Я велел одной из своих подчиненных, ловкой демонице, приобрести такой же облик, и ты легко поддался обольщениям Матильды. Ее подобострастие тешило твою гордыню; твоей похоти нужен был лишь удобный случай – и ты попал в ловушку, как слепой, и не посовестился совершить проступок, за который так бездушно осудил другого человека.

Это я поставил Матильду на твоем пути; я открыл для тебя двери в спальню Антонии; я позаботился о том, чтобы тебя снабдили кинжалом, которым ты пронзил грудь своей сестры. И я же предупредил Эльвиру во сне о том, что ты замыслил сделать с ее дочерью; она помешала тебе воспользоваться сном девушки, и это побудило тебя добавить насилие и инцест к списку твоих преступлений. Слушай, слушай, Амброзио! Если бы ты посопротивлялся мне лишь на одну минуту дольше, то спас бы и тело свое, и душу. Стражники, которые открыли дверь и собирались войти в твою тюрьму, несли тебе весть о помиловании. Но я уже восторжествовал! Мой замысел уже осуществился. Я не успевал подсказывать тебе преступления – ты поспевал совершить их раньше.

Ты мой, Амброзио, и небеса не спасут тебя от моей власти. Не надейся, что раскаяние поможет аннулировать наш договор. Вот обязательство, подписанное твоей кровью; ничто не возвратит тебе прав, от которых ты так глупо отрекся. Ты полагаешь, что твои тайные мысли от меня ускользают? Нет, я легко читаю их! Ты верил, что у тебя еще будет время, чтобы покаяться. Я распознал твою уловку, понял, что она фальшива, и с удовольствием обманул обманщика! Мне уже не терпится начать расправу, и ты не уйдешь с этой горы живым.

Амброзио молчал, ошеломленный речью демона, но последние слова возмутили его.

– Не уйду с этой горы живым? – воскликнул он. – Вероломный, что ты имеешь в виду? Разве ты забыл наш договор?

Ответом ему был злорадный смех:

– Наш договор? Разве я не исполнил свою часть? Разве я обещал тебе что-то еще, кроме освобождения из тюрьмы? Может, скажешь, что я этого не сделал? Ты ведь теперь в безопасности от инквизиции, не так ли? В безопасности от всех, но не от меня! Глупец, ты доверился дьяволу! Почему ты не оговорил другие условия – жизнь, власть, наслаждение? Все это было бы тебе даровано; однако ты поздно спохватился. Негодяй, готовься к смерти; немного часов осталось тебе прожить!

Потрясение злосчастного грешника было ужасно! Он пал на колени и воздел руки к небу. Дьявол угадал его намерение и вмешался.

– Как? – вскричал он, пригвоздив монаха яростным взглядом. – Ты еще осмеливаешься просить Предвечного о помиловании? Ты намерен изобразить раскаяние, ты снова играешь роль лицемера? Хватит, мерзавец! Я забираю свою добычу!

С этими словами он вонзил свои когти в бритую макушку монаха и спрыгнул вместе с ним со скалы. Горные вершины и пещеры откликнулись эхом на вопли Амброзио. Демон воспарил над горами, а потом, поднявшись на большую высоту, отпустил страдальца. Монах пролетел головою вниз сквозь воздушную пустыню и ударился об острый выступ скалы; дальше он покатился по каменистому склону расщелины, пока не рухнул на берег реки, избитый и искалеченный.

В его исковерканном теле еще теплилась жизнь; он попытался подняться, но вывихнутые и сломанные конечности отказались служить ему, и он не смог сдвинуться с того места, куда упал. Между тем солнце поднялось над горизонтом; его палящие лучи ударили в голову умирающего грешника. Тучи насекомых, пробужденных дневным теплом, набросились на Амброзио; они пили кровь, сочившуюся из его ран, а он не мог их прогнать, и они жалили его тело, ползали по нему тысячами, причиняя изощренные и невыносимые муки. Жгучая жажда также мучила его; он слышал журчание реки совсем рядом, но тщетно пытался дотянуться до нее. Потом орлы слетели к нему со скал, они вырвали своими кривыми клювами куски его плоти и выклевали глаза. Слепой, искалеченный, беспомощный, он выражал свои отчаяние и ярость в кощунственной брани, проклиная жизнь и все же страшась прихода смерти, которая означала для него начало гораздо больших мук.

Шесть жутких дней еще протянул негодяй. На седьмой разыгралась сильная