Одиночество-12 - Арсен Ревазов

К упряжи привязано несколько старых ковров, тюк с запасной шерстяной одеждой – из которой главные – белая длинная накидка, почти белая и шитое золотом покрывало для головы. На четвертом верблюде – небольшой тюк с каменной и деревянной посудой, ступкой, мешалкой, светильниками, и прочей кухонной утварью, а также два бурдюка – один огромный с водой, другой поменьше с вином. И конечно два холщовых мешка с пшеницей и один кожанный – с вяляным мясом. Благовония, приправы, трава для заварки и прочие мелочи хранятся в ларце из слоновой кости, который запрятан под остальные мешки.

За верблюдами покорно бредут двенадцать овец и две лохматых собаки. Время от времени одна из овец начинает тревожно блеять. Караван движется в Египет. Авраам спасается от голода поразившего землю, которую Господь обещал отдать ему и его потомству.

Авраам думает, что когда-нибудь все это имущество, целое состояние по мерками пустыни, включая несколько золотых и медных украшений, которые сейчас на Сарре отойдут к его наследнику. Почему-то Авррам знает, что сколько б у него не было сыновей, но наследник будет один. Но когда? Аврааму в голову не приходит, что ждать еще двадцать пять лет, но все равно он знает, что его главная задача – дожить до того времени, когда сын сможет владеть всем его имуществом, имуществом, которое он еще надеется приумножить, разбираться в овцах, баранах и ослах, потому что это будет его хлеб насущный, в звездах, чтобы отыскивать путь в пустыне от колодца до колодца, в населяющих пустыню и окружающих ее семьях и народах, чтобы избегать опасности и правильно торговать, в хитросплетениях родственных связей Авраама, чтобы хранить историю рода. Он научит наследника, как и где ставить жертвенники, что и зачем приносить в жертву. Потом наследник должен будет научить этому совего наследника. А потом начнется чужая жизнь. Жизнь потомков. Она будет не сладкой. Да и вообще жизнь – не мед. И не молоко. У Авраама она, что – лучше?

Авррам думает о последнем разговоре с Богом, в котором Бог сказал ему уходить из Харрана. «И Я произведу от тебя великий народ, и благословлю тебя, и возвеличу имя твое и будешь ты в благословление… и благословятся от тебя все племена земные». Он не то, чтобы колеблется, нет. Он выполняет все распоряжения Бога медленно и спокойно. Но он чувствует, что этот разговор будет не последним. Что Бог еще будет говорить с ним, будет говорить неоднократно – и это большая честь, но это и большая ответственность. Авррам не помнит, чтобы Господь говорил напрямую с кем-то из его знакомых. Да и вообще хоть с кем-то, память о которых дошла до него…

Авраам думает о Сарре. Слишком она красива. А вдруг какой-нибудь знатный египятнин влюбится в нее, а Авраама захочет убить… Не назвать ли ее сестрой? Так будет гораздо спокойнее. Назвать ее сестрой… Назвать ее сестрой…

Назвать жену сестрой, – это я еще понимаю. Но мне предлагалось что-то совсем обратное. Нет… Да и в любом случае, на Авраама и Сарру мы с Диной не походили, о чем я и сообщил ей в самых мягких, даже теплых выражениях. Я считал правильным щадить ее самолюбие. Вообще обижать Дину мне не хотелось. Дина, как любая женщина, восприняла мягкость за слабость и продолжала настаивать.

– Такого брака на Земле не было со времен Хатшепсут.

– Хатшепсут была хорошей, – зачем-то сказал я. – А ты, Дина… Нет, ты не плоха. Я тебя не осуждаю. Просто ты выполняешь свою функцию. А я люблю чтоб все развивалось… Ну немножко само собой.

– Не бывает «само-собой», если ты добиваешься бессмертия. Иосиф, пойми, я предлагаю тебе вечность!

Мне показалось, что в глазах у Дины стоят слезы.

– Дина, милая, прости! Но люди не влюбляются из благодарности, как говорила доведенная вами до самоубийства Лиля. И потом: какая к чертовой матери вечность? А третий закон термодинамики? Тем более, что если был Большой Взрыв, значит будет и Большое Схлопывание.

– Третий закон термодинамики не применим в биоэнергетике.

– Не применим? Ну… Не знаю… Кстати, ты собираешься отправить в параллельный мир еще 6 миллиардов душ. На них же тоже нужна энергия?

Дина словно махнула на меня рукой. Явно я спрашивал не о том. В ее голосе появилась усталость.

– Принцип Кем-Атефа о канализации энергии. Основная энергия Ка достанется хатам.

– Но хоть что-то вы душам простых людей даете?

Дине показалось, что я готов начать издеваться над ней, но она решила пока не обращать на это внимание.

– Что-то даем. Минимум. Но ты пойми: мы защищаем своих. Мы воюем за своих. Что в этом аморального?

– Методы, – не задумываясь сказал я. – Правила войны. Вы – военные преступники.

– Извини, – сказала Дина уже довольно жестко. Нам нужна победа – любой ценой. Как и всем остальным сторонам, участвующим в войне. Ты же знаешь: добро всегда побеждает зло. Кто победил, – тот и добрый. Но в человеческой цивилизации все устроено точно также. Просто я с тобой говорю чуть откровенней, чем это принято в вашем обществе.

Я вдруг подумал, что этические расследования Канта – схоластика вроде средневековой, хотя, конечно, гораздо более продвинутая. С одной стороны – все умно. Но с другой – все ясно. Зло – это просто прямое зло. Боль, кровь, смерть, энтропия. И здесь все просто. И нечего философствовать. И обсасывать особенности зла волка, гоняющегося за полусъеденным зайцем, тем более, что какое там зло – у зверей. Интересней обнаруживать тонкое зло. Спорное зло. Не очевидное зло. И еще я подумал, что зло – некрасиво.

– Знаешь, Дина! Послушать тебя и получается, что хаты тянут на воплощение коллективного Сатаны. Что-то вы, ребята, Бога совсем не боитесь.

– Степень вмешательства Бога в судьбу наших миров, как и вектор этого вмешательства, не кажутся мне ясными и определенными.

Передо мной опять стояла хорошо знакомая Дина. Умная, жесткая, решительная.

– К черту вектора. На самом деле, все довольно просто. Ты предлагаешь мне сменить веру или отдать жизнь. Обычная история. Происходила много с кем. Немного устаревшая, конечно, для 21 века, но в общем не новая. И говоришь, как Генрих IV перед Варфоломеевской ночью, что Париж стоит мессы.

– Этот Париж действительно стоит мессы.

– Дина. Я не хочу менять веру.

– Почему?

Мне показалось, что она, действительно, меня не понимает.

– Не знаю. Не хочу и все. Это иррационально. И слава Богу, что так. Расскажи лучше, если хаты такие могущественные, зачем убивать Матвея с Антоном?

– Есть правила братства. Есть коллегия хранения знаний. Я не могу действовать против законов, которым три с половиной тысячи лет. И я не одна в братстве. Пойми, я действительно не могу.

– А что скажет мама?

– Почему я должна ставить интересы матери выше интересов братства?

И в самом деле почему, если эмоции у хатов уплощаются?

Мне стало как-то невесело. Дина тоже была грустна. Но у меня кроме грусти было желание еще немного побороться. Так, на всякий случай, может, хоть что-нибудь удасться спасти. В настоящую победу я верить перестал.

– Иосиф! Я жду от тебя окончательного решения.

Динина грусть, казавшаяся мне до сих пор довольно светлой, постепенно сменялась черной тоской.

– Ты его услышала.

– Это конец.

Ее черные глаза почернели окончательно.

– Что ты, Дина! Какой конец! Все только начинается.

Дина по степени серьезности напоминала египетскую мумию. Мне даже показалось, что черты ее лица чуть притупились – как у трупа. Это ей – не шло.

– Боюсь, что при всей твоей непонятно откуда взявшейся смелости, все уже кончилось.

– Воля твоя. Но в такой опасности, как сегодня, братство хатов не находилось последние три с половиной тысячи лет.

– Дорогой брат! Мне кажется…

– И я, при всей моей смелости, которой успел набраться за эти три месяца, благодаря вам, скажу честно, что боюсь только одного.

– Хорошо, хоть чего-то.

– Твоей ошибки.

– Ошибки?

– Да-да. Не успеешь ты нас уничтожить, как достоянием узкой, но высокопрофессиональной общественности станет Великий Секрет. Он же – главная слабость Братства. Он же – подарок от Хатшепсут благодарному человечеству. Он же – смерть Кащея Бессмертного, которая на конце иглы, которая в яйце, которое в утке, которая в зайце, который в сундуке, который на дубе, который на острове, который хер знает где. После раскрытия Великого Секрета вы будете уничтожены в два счета. Не русскими спецслужбами, так американскими.

– Хотелось бы поконкретней. И поскорей.

– Тогда вернемся к моим друзьям.

– Один на один – страшно?

– Понимаешь, дорогая, у нас – концессия. «Одиночество-12». Поэтому решения принимаются коллегиально.

– Иди. Я должна отдать несколько распоряжений.

Дина подошла к тому что могло называться кафедерой или алтарем и, наклонившись, начала что-то говорить. Я вернулся к ребятам.

– Есть идеи? – дружелюбно спросил Антон?

– Никаких, – также дружелюбно ответил я.