Страна Печалия - Софронов Вячеслав

—

Так где диакон твой? — спросил Струна, не желая отступать от своего, решив довести начатое до конца.

—

Где ему должно быть, там он и находится, — ответил протопоп, поигрывая посохом. — Ты, песий сын, должен был поначалу меня пригласить, рассказать, в чем вина его, доказательства представить, а уж я бы решил, как поступить с ним, поскольку и есть главный его начальник.

—

Ишь ты, начальник выискался! Дома у себя над своей попадьей командуй, а тут повыше тебя начальники найдутся. Зови диакона, а то придется мне силу применить. — И Струна оглянулся в сторону закрытых дверей и сделал шаг по направлению к ним.

Аввакум же зашел с другой стороны и, выставив грудь, стал напротив, не давая тому прохода.

—

Давай показывай силу свою. — И слегка двинул посохом в лоб дьяка. Тот взвизгнул, ухватился за посох, пытаясь вырвать его из рук протопопа. Но Аввакум держал его крепко, а потом и вовсе ловким движением освободил свой жезл из рук Струны и, размахнувшись, хотел побольнее ударить приказного.

Струна, поняв, что одному с протопопом не совладать, кинулся вглубь храма, намереваясь выскочить наружу через другую дверь, но навстречу ему вышел Антон Чучерилов с напрестольным крестом в руках и угрожающе взмахнул им.

—

Изыди прочь, нечистая сила, — закричал сзади почти догнавший приказного Аввакум. — Будешь знать, как со мной связываться!

Дьяк метнулся в противоположную сторону, но, запутавшись в полах своего кафтана, упал навзничь, чем и воспользовался протопоп, мигом оседлавший его, навалившись всем телом и для верности схватив приказного за косицу.

—

Поди сюда, — позвал он Антона, — попридержи его чуть, а я сейчас покажу ему, как в моем храме вести себя подобает. — С этими словами он снял с себя широкий сыромятный ремень, стянул с дьяка кафтан, а потом чуть приспустил подвязанные кушаком штаны и изо всех сил хлестнул того по голым ягодицам.

Дьяк взвыл, принялся выкрикивать угрозы, в ответ на которые Аввакум лишь еще яростнее стал нахлестывать беспомощного приказного, лежащего лицом вниз на холодных досках пола. Вскоре угрозы сменились мольбой, а потом из горла наказуемого вырывались лишь злобный рык и тонкие всхлипывания. Его помощники, оставшиеся на улице, слыша крики своего начальника, принялись беспорядочно колотить в дверь, безуспешно пытаясь открыть ее. Но толстенные створки выдержали напор, и вскоре стук прекратился, и лишь чьи-то зычные голоса слышались снаружи. Однако Аввакум никак на них не реагировал и закончил порку, лишь когда изрядно устал и взмок. Он глянул на дело своих рук и убедился, что ягодицы приказного, испещренные длинными багровыми рубцами, являли собой весьма неприглядное зрелище. Тогда он удовлетворенно хмыкнул, надел ремень обратно на себя, подобрал посох, прошел к дверям и скинул крючок. Тут же навстречу ему с улицы ворвалось несколько человек, но, увидев лежащего на полу своего заголенного начальника, в недоумении остановились, и кто-то шепотом произнес:

—

Это что же такое? Неужто убили Ивана Васильевича?! — И они в смятении посмотрели на протопопа, стоявшего с победным видом у стены под образами.

—

Заберите падаль эту, — указал он им на тихо постанывающего Струну, — и чтоб впредь ни одного из вас здесь не видел, а то каждого таким же способом вразумлять стану.

Антон Чучерилов, от греха подальше скрылся в ризнице, а может быть, и сбежал уже через черный ход, а потому Аввакум остался в храме совсем один, но ни малейшей боязни не испытывал. Да и мужики, пришедшие со Струной, оставшись без начальника, и не помышляли о расправе над ним, а торопливо подхватили того с пола, оправили одежду и потащили к выходу. Аввакум же со вздохом перекрестился и, обратясь к иконе Спаса, негромко спросил:

—

Неужто, Господи, не по заветам твоим поступил я? Не так ли Ты отхлестал и выгнал торговцев из храма? И я, верный слуга Твой, достойно наказал того, кто с мирским неправедным делом под покров сей явился. Кто осудит меня за это?

Он чуть постоял, словно ждал ответа на свой вопрос, потом накинул на плечи полушубок и через главный вход вышел во двор. Чуть постоял и, ничуть не опасаясь за последствия произведенного им наказания, отправился домой, находясь в душевном равновесии с самим собой и со всеми окружающими, думая про себя, что бич Божий иногда должен быть таковым в полном смысле этого слова.

* * *

А они ненавидят обличающего в воротах

и гнушаются тем, кто говорит правду.

Монастырское предместье в вечернюю пору представляло собой довольно унылое зрелище, поскольку низенькие домишки обывателей уже после Рождества оказывались почти наполовину занесены снегом и лишь остроконечные крыши выглядывали меж сугробов, словно перевернутые на берегу лодки. Ближе к вечеру по улице прекращалось всяческое движение, жизнь замирала и даже скотина в хлеву не подавала голоса и, лишь иногда, по улице со стороны реки проносился редкий возок, и воздух оглашался истошными криками возницы, спешившего добраться до ночлега. Аввакум не любил ночную пору, когда со всех углов надвигались тени, словно густой черный деготь, покрывая неосвещенную часть комнаты. Свет шел только от углей, теплившихся в глубине печи, да от коптящей лучины, сгорающей быстро и с треском, озаряющей неровным пламенем сидящих поблизости людей.

Дети их к этому времени уже лежали на теплой печи, дружно, посапывая носами, и никто не мешал мужу и жене заниматься своими делами. Анастасия Марковна к вечеру обычно заканчивала работу по дому, ставила на завтра квашню, а потом бралась прясть, пристроившись к стене на лавке возле окна, и молча наблюдала за мужем, сосредоточенно читающим какую-нибудь из церковных книг.

Смотреть за Аввакумом было интересно уже потому, что при чтении он запускал левую руку в густую бороду, а правой водил по строчкам и вполголоса произносил каждое прочтенное слово. При этом морщины у него на лбу обозначались еще резче, и пламя от лучины делало его похожим на библейских пророков, какими их часто изображают на иконах. Иногда он отрывался от чтения и, задумавшись, смотрел в темный угол. Так он мог просидеть, погруженный в собственные мысли, довольно долго, пока Анастасия Марковна не окликала его:

—

Где ты есть, Аввакумушка? Не улетел ли куда часом?

Он не слышал ее вопроса или делал вид, что не слышит, и продолжал сидеть в той же позе, пока вдруг не вздрагивал и, спохватившись, обводил горницу бессмысленным, отсутствующим взглядом, а потом опять принимался читать, словно и не улетал минуту назад в мыслях своих неведомо куда.

Аввакум не стал рассказывать супруге о сотворенной им порке Ивана Струны, считая, что лучше ей о том вовсе не знать, поскольку она и без этого, помня о прежних его ссорах с властями и прихожанами, каждый раз с опаской вслушивалась в долетающие с улицы звуки, стоило лишь кому-то пройти мимо их дома. Поэтому, когда возле ворот остановились розвальни, на которых сидело несколько человек, и один из них держал зажженный фонарь, то она тут же переменилась в лице, испуганно глянула на мужа, спросила:

—

Неужто к нам кто приехал? Ждешь кого?

Аввакум неторопливо поднялся с лавки, приоткрыл дверь и внимательно вгляделся в людские силуэты, среди которых не признал никого из знакомых, тихо ответил:

—

Да вроде никто не обещал быть, пойду узнаю…

—

Не ходи, — бросилась к нему Анастасия Марковна, — чует мое сердце, недобрые то люди. Кто в ночную пору может явиться незваными? Ты лучше скажи, случилось что? Ты ведь как давеча пришел, сразу все поняла, неладно с тобой что-то, хоть ты и не сказал ни словечка. Да я и так сама все вижу. Расскажи, добром прошу.