Жизнь Марианны, или Приключения графини де *** - Пьер Мариво

— Да, матушка,— таким же тоном подтвердил Вальвиль.— Всего сразу не сделаешь.

После обеда госпожа де Миран направилась в свою спальню, мы последовали за ней. Из спальни она прошла в маленький кабинетик и позвала меня туда. Я прибежала.

— Дай-ка твою руку,— сказала она.— Посмотрим, впору ли тебе будет это кольцо.

Кольцо было с ценным брильянтом, и, когда она примерила его на мой палец, я ответила:

— А вон там висит портрет (это был ее портрет), и мне в тысячу раз больше хотелось бы получить его, нежели это прекрасное брильянтовое кольцо, да и любые самые красивые драгоценности. Давайте обменяемся, матушка: отдайте мне портрет, а я вам верну кольцо.

— Потерпи немного,— сказала она.— Я велю повесить его в вашей спальне, когда вы поселитесь у меня, а ведь этого недолго ждать. Где вы держите свои деньги, Марианна? — продолжала она.— Мне думается, у вас нет кошелька.— И она тотчас открыла ящик стола.— Вот возьмите кошелек. Очень изящная работа, не правда ли? Пользуйтесь им.

— Спасибо, матушка,— ответила я.— А где же я буду хранить всю свою любовь, все свое уважение и всю признательность к моей дорогой матушке? Право, у меня их столько, что они не вмещаются в моем сердце.

Матушка улыбнулась на мои слова. Вальвиль, стоя в дверях, восторженно слушал то, что мы говорили друг другу с такой непринужденной и ласковой шутливостью. Он сказала нам:

— Поместим же вашу дочку как можно скорее в ту спальню, где вы хотите повесить портрет, тогда ей будет не так трудно нести бремя своей любви к вам и удобнее прибегать сюда, чтобы излить ее в беседе с вами и тем облегчить свое сердце.

— Вот об этом мы сейчас и поговорим,— ответила госпожа де Миран.— Пойдемте, я хочу показать Марианне покои, которые я занимала при жизни твоего отца.

Тотчас же мы вышли в большую переднюю, которую я уже видела, в ней была дверь на другую половину дома. Там и находились покои, которые мать и сын хотели мне показать. Они были просторнее и убраны наряднее, чем теперешние комнаты госпожи де Миран, окна их тоже выходили в прекрасный сад.

— Ну как, дочка? — смеясь, спросила она.— Как тебе здесь нравится? Надеюсь, ты не будешь тут скучать? Может быть, станешь с сожалением вспоминать о своем монастыре?

Я заплакала от восторга и бросилась в ее объятия.

— Ах, матушка! — воскликнула я в глубоком волнении.— Какая радость для меня! Подумать только, из этих покоев я смогу проходить в вашу половину!

Едва я промолвила это, как раздался свисток, возвещавший, что кто-то приехал с визитом.

— Ах, боже мой! — воскликнула госпожа де Миран.— Какая досада! Я только что хотела позвонить и распорядиться, чтобы никого не принимали, как будто меня нет дома. Вернемся на мою половину.

Мы направились туда.

Вошел лакей и доложил о каких-то двух дамах, которых я совсем не знала; да и они ничего не слышали обо мне; они усердно меня рассматривали, но, должно быть, приняли меня за родственницу хозяйки дома; сами же они пожаловали с визитом скуки ради, как это водится у дам, когда они, приехав к знакомым на полчаса и поболтав о ничтожнейших пустяках, равнодушно расстаются с хозяевами, больше и не думая о них.

Чтобы позабавить вас (а я лишь для того и пишу), скажу только, что из двух приехавших дам одна говорила очень мало, почти не принимала участия в разговоре, и все вертела головой, изменяя ее положение, стараясь принять наиболее выигрышную позу, и думала только о себе и о своих прелестях; правда, она была недурна собою и могла бы нравиться, не будь у нее тщеславного стремления пленять, но ее тщеславие все портило, ибо совершенно лишало ее естественности. На свете много таких женщин, как она, и, право, эти особы были бы привлекательны, если бы могли забыть, что они миловидны. Та, что приехала к госпоже де Миран, лишь для того и бывала в свете, чтобы показать свою персону и как будто сказать людям: «Посмотрите на меня». Она только для этого и жила.

Должно быть, я показалась ей хорошенькой, так как она лишь мельком поглядывала на меня и всегда искоса. Она явно давала понять, что считает меня ничтожеством и даже не замечает меня, ибо трудно обратить внимание на девицу столь заурядной наружности.

Но одно обстоятельство выдавало ее: она не сводила глаз с Вальвиля, наблюдая, на кого он больше смотрит — на меня или на нее, так что косвенно она удостаивала меня внимания и боялась, как бы он не отдал мне предпочтение. Другая гостья, постарше, была дама весьма серьезная и вместе с тем весьма легкомысленная, то есть она очень важно и с большим достоинством говорила об экипаже, который заказала себе, о званом обеде, который недавно дала, об ответном визите, который ей вчера пришлось сделать своим знакомым, о происшествии, о коем ей рассказала маркиза такая-то. А потом пошли разговоры о герцогине де ... : герцогиня чувствует себя лучше, но, представьте, слишком рано вышла на воздух, за это она, ее подруга, журила, журила герцогиню, просто ужас как! Затем последовал рассказ о том, как она, гостья, благородно и прилично срезала вчера госпожу такую-то, которая иногда забывается, так как очень много возомнила о себе из-за своего богатства и не чувствует разницы между нею и женщинами, умеющими держать себя. Предметами беседы были и другие столь же пошлые пустяки, а тут приехали другие особы, с такими же скучными визитами, и было уже поздно, когда мы избавились от посетителей, так что пришлось, не теряя времени, отвезти меня в монастырь.

— Мы увидимся завтра или послезавтра,— сказала мне матушка.— Я пришлю за тобой. Поедемте скорее, я очень устала и, как только вернусь, тотчас лягу в постель. А вы, сын мой, останьтесь дома, вы нам сейчас совсем не нужны.

Вальвиль посетовал на такое решение, но послушался, и мы с матушкой сели в карету.

Вот наконец мы прибыли в монастырь, одну минутку поговорили с настоятельницей в ее приемной. Матушка сообщила ей, чем кончилось мое приключение, а затем я вернулась к себе в комнату.

Через два дня госпожа де Миран приехала за мною в полдень — она ведь обещала взять меня к себе. Я обедала у нее вместе с Вальвилем; зашла речь о нашей свадьбе. Как раз в это время выхлопатывали для Вальвиля важную должность, она была ему твердо обещана — до назначения оставалось ждать недели три, не больше, и матушка объявила, что мы поженимся, лишь только это дело будет закончено.

Решение вполне определенное. Вальвиль себя не помнил от радости, а я не знала, как и выразить свое счастье, растеряла все слова и только смотрела на матушку.

— Это еще не все,— сказала мне она.— Нынче вечером я на неделю, дней на десять уеду в свое имение, хочу отдохнуть от всего тяжелого, что случилось после смерти брата, и я думаю взять тебя с собою, а мой сын тем временем побудет в Версале — ему необходимо туда поехать. Ты ничего не захватила с собою для этого маленького путешествия, но я дам тебе все, что понадобится.