Древние тюрки - Лев Гумилев

Новые силы обрел халифат, зажатый крепкой рукой Мансура; кончилось засилье арабских племенных вождей, и персы, получив доступ к власти, открыли новые перспективы развития культуры Багдадского халифата. За исключением Испании, отпавшей в 756 г., централизованная система объединяла земли от Гибралтара до Памира, и никто не мог предвидеть ее грядущего распада.

Победоносная Византия, остановив арабский и болгарский натиск, была охвачена лихорадкой иконоборчества. Опираясь на малоазийскую культурную и военную традицию, Константин Копроним истреблял последние следы эллинства, и, казалось, ничто не могло бы ему противостоять.

На путь подъема встала Западная Европа: франкский король, объединившись с римским папой, стал там гегемоном. Напрасно сопротивлялись осколки великого переселения народов — лангобарды, авары и саксы; их дни были сочтены, и Карл Великий, вступив на престол в 768 г., предпринял создание разноплеменной империи, как за 140 лет до него Тайцзун Ли Ши-минь. Пусть попытка Карла Великого оказалась бесплодной, — она ознаменовала выход Европы из варварства на широкую дорогу оригинальной культуры. А в дремучих лесах от Лабы до Днепра и Оки копили силы славянские племена, для которых все было впереди.

Такова была мировая обстановка, окружавшая расцветавшую Уйгурию.

Глава XXIX. ТИБЕТ В VIII в

Война 767–781 гг. Для изучения каждой отдельной эпохи нужен особых ключ. Если в первую половину VIII в. определяющим моментом политической истории Азии было сопротивление тюркского каганата всепоглощающим тенденциям империи Тан, то после гибели тюрок и восстания Ань Лушаня политической доминантой сделалось возросшая активность Тибета.

После того как имперская армия легла на полях Хэбэя и Хэнани, а тюркская орда рассеялась, тибетское войско оказалось самой грозной силой, которой не могли противостоять ни толпы мобилизованных китайских крестьян, ни многочисленные отряды уйгуров, тем более что Китай и Уйгурия после заключения временного соглашения в 765 г. отнюдь не стали искренними союзниками.

Этой ситуацией воспользовался талантливый и энергичный цэнпо Тисрондецан и возобновил завоевание Западного края. В случае успеха он надеялся получить в свои руки караванные пути и стать хозяином всей торговли Востока и Запада. Материальные возможности, вытекающие из этого выгодного положения, позволили бы Тибету стать гегемоном Центральной Азии, каким раньше был тюркский каганат.

Не менее активно рвались тибетцы и на юг, где они находили поддержку в царстве Наньчжао, родственном им по крови и стремившемся сохранить свою независимость от Китая. Это было небольшое, но крепкое государство, и ориентация его правителей обеспечивала либо успешное продвижение тибетцев, либо полное спокойствие южнокитайских провинций. Здесь успех зависел от дипломатии.

Осенью 767 г. двадцатитысячная тибетская армия двинулась на север вниз по течению Хуанхэ и осадила крепость Линчжоу. Го Цзы-и имея 30 тыс. отборных войск отбросил тибетцев. Однако те отступили с ничтожными потерями и на следующий год возобновили осаду Линчжоу. Китайцев спасла отставка тибетского главнокомандующего «за старостью»[1543]. Думается, что старость была в этом случае предлогом, а решающую роль сыграла борьба партий при дворе Тисрондецана. Но как бы то ни было, новый главнокомандующий изменил направление наступления. Вместо обходного движения на степь он ударил в центральную часть фронта, т. е. провинцию Шэньси (Хачьжоу, Лунси, Биньчжоу и Нинчжоу). Но там население состояло из пограничных китайцев, потомков головорезов царства Цинь, заклятых врагов тибетцев. При их помощи регулярные китайские войска дважды разбили тибетцев, не имевших опоры в населении. Так же не удачно было вторжение тибетской десятитысячной армии в Южный Китай. Стратегия прямого удара не оправдала себя.

В 773 г. 60 тыс. тибетской конницы ворвались в северную Ганьсу и вытоптали хлеба на полях. Затем они снова бросились снова на центральный фронт. Две китайские армии были сильно потрепаны, но оправились и, перейдя в контрнаступление, вытеснили тибетцев. При отступлении тибетцы потеряли всю добычу, включая пленников. Истерзанный минувшей гражданской войной Китай хотел мира. В 774 г. произошел обмен посольствами между воюющими сторонами, что приостановило военные действия. Однако переговоры не имели успеха и в 775 г. война возобновилась.

Пять лет китайцы и тибетцы обрушивали друг на друга жесткие удары, но баланс побед и поражений сохранялся. Сначала княжество Наньчжао поддерживало Китай, но в 778 г. перекинулось на сторону Тибета. В 779 г. китайцы разбили тибетцев на юге и парализовали их наступление[1544]. Но конфликт Китая с Уйгурией позволил тибетцам развить наступление на севере. В то время, когда уйгуры вторглись в Северный Китай и связали китайскую армию[1545], тибетцы прошли вдоль северных склонов Наныпаня на запад и осадили Дуньхуан.

Уйгуры ушли, но тибетцы остались, и в 780 г. Дуньхуан пал[1546].

По сути дела, Китай проиграл войну, и это понял новый император, Дэцзун. Он собрал тибетских пленников, которые были, кстати сказать, не военнопленные, а задержанные члены посольств, и, одарив их платьем, отпустил домой. Посланный для сопровождения их чиновник передал Тисрондецану предложение заключить мир.

Тибетское правительство сначала не поверило своему счастью[1547], но затем продиктовало условия мира. Требования тибетцев сводились к территориальным уступкам и признанию равенства Тибета и Китая. Условия мира были позорны для Китая, но Дэцзун принял их. Да он и не мог поступить иначе: избиение уйгурских купцов, произведенное одним из пограничных чиновников в 780 г., подняло в седла всю Уйгурию. Хан грозил войной, а на северную границу войска не хватало, так как их поглощала западная. Мало того, в феврале 781 г. вспыхнуло восстание в Хэбэе. Его подняли чиновники, требовавшие закрепления должностей за их потомками[1548]. Престол снова зашатался, и поэтому любые условия мира с непобедимыми в конечном счете тибетцами оказались приемлемыми.

Мирный договор был заключен на берегу реки Цин. Он был скреплен кровью жертвенных животных — собак, свиней и овец, а потом присягой в буддийской кумирне, построенной рядом с жертвенной. Договор был ратифицирован императором в Чанъани в «Великом Храме Западного Предградия»[1549]. Это был не только мир, но и союз.

Победа Тибета была поистине грандиозна: в руках тибетцев оказался важный отрезок караванного пути и полная возможность распространяться в сторону Хотана и Кучи. Вражда между Китаем и Уйгурией делало обе эти страны бессильными, а хэбэйское восстание и преданность Наньчжао открывали Тисрондецану перспективы дальнейшего расширения границ. Тибетская мощь достигла своего зенита.

Уйгурия. Благодаря походам Моянчура Уйгурия оказалась в исключительно благоприятных условиях: она не имела сильных врагов вокруг себя. На востоке кидани, на севере кыргызы были подчинены уйгурскому хану. На западе с 766 г. усилились карлуки, но они сосредоточили все свое внимание на юго-западе и не переходили естественной границы — Тарбагатая. На юге лежали в развалинах Китай, но, несмотря на это, китайские гарнизоны стояли в Куче, Карашаре, Хотане, Кашгаре и в Бэйтине. Эти крепости были буфером между уйгурами и тибетцами, захватившими в 755–760 гг. северо-западный угол Китая (провинция Ганьсу и Шэньси) и преступившими теперь к завоеванию Западного Края.

Китайцы и тибетцы были заклятыми врагами, и уйгурам надо было сделать выбор между ними. На Китай уйгуры смотрели как на дойную корову и старались вытянуть из него как можно больше, но в союз с Тибетом они никогда не вступали. Слишком велики были идеологические противоречия между манихейством и буддизмом; недаром, по словам их манихейских учителей, тибетцы «называли черта буддой».

Невероятное ожесточение, которое проявили обе стороны в последующей войне имеет глубокие корни. Религиозные войны в Средней Азии имеют сходство не с реформацией, а с расколом церквей и последующей эпохой крестовых походов, когда латиняне, греки, карматы и мусульмане, даже иногда заключая политические союзы, были психологически настолько чужды друг другу и взаимно враждебны, что никакие компромиссы не были возможны, исключая частные случаи ренегатства, причем последнее никак не определяло характер эпохи. В некотором отношении Азия опередила Европу на триста лет: Тибет уже в VII в. стал теократической державой, а Уйгурия сделалась ею во второй половине VIII в.

Несмотря на активность манихейских проповедников, Уйгурия взяла новый политический курс не сразу. Первые ханы, создатели уйгурской державы Пэйло (744–745), Моянчур (745–759) и Идигань (759–780), опираясь на свое племя, пытались подражать ханам голубых тюрок. Ограбив Китай во время гражданской войны, они вообразили себя там хозяевами. Приезжая в Чанъань, они хватали на базаре девушек, отнимали казенных лошадей и всячески безобразничали. По договору 762 г. уйгуры получали замаскированную дань: за каждую пригнанную лошадь им платили 40 кусков шелка. Уйгуры пригнали однажды вместо 6 тыс. хороших лошадей 10 тыс. кляч, но им было отказано в уплате. Уйгуры убили на базаре чиновника. Их схватили и осудили на пожизненное заключение; тогда уйгурский старшина явился с войском, ворвался в тюрьму и освободил своих соплеменников, а тюремную стражу уйгуры избили и изранили[1550]. Не только населению столицы, но и самому китайскому правительству стало ясно, что так продолжаться не может.