Вечный колокол - Ольга Денисова

Млад посмотрел на женщину внимательней: так это посадница?

- Да, - он смущенно кивнул, - спасибо тебе.

- Ты пришел к кому-то? - спросила она деловито, и Млад вдруг заметил, что в палате кроме нее еще пять женщин. Они, по всей видимости, ухаживали за ранеными.

- Да, там мой ученик. Ему отрубили руку.

- Ширяй? - спросила посадница, и Млад едва не раскрыл рот от удивления: в больнице было не меньше трехсот человек, неужели она знает каждого?

Он растерянно кивнул.

- Я знаю всех, - посадница словно прочитала его мысли, - их имена сами собой откладываются у меня в голове. И имена, и лица. И не заметить шамана я не могла. А ты тот самый волхв, что предсказал войну? Сын Мстислава-Вспомощника?

Млад снова удивился: неужели Ширяй оправился настолько, что начал говорить обо всем подряд, как обычно?

- Да. А откуда ты узнала об этом?

- В новгородском ополчении только один волхв, а волховскую силу я чувствую. Иди к мальчику, он нуждается в учителе, а не в нашей заботе и жалости.

В других палатах тоже было много женщин - кто-то сидел возле раненых, кто-то проходил мимо с корытом в руках, кто-то разносил воду и чай.

Ширяй дремал, но открыл глаза, как только услышал шаги Млада. Тюфяк, на котором Млад проспал половину ночи, заботливо свернули и положили к стене, доспехи же - и Млада и Ширяя - спрятали под нары. Он присел рядом с парнем и посмотрел ему в лицо - хотел понять, что происходит у того внутри. Лицо Ширяя оставалось бесстрастным, и только в глубине глаз шевелилась горечь - он давил ее, прятал от самого себя. Он хотел плакать, но не плакал.

- Сейчас я чай принесу, - Млад погладил его по плечу.

- Принеси, - ответил Ширяй.

- Ты согрелся?

- Наверно. Я хотел встать, но голова кружится - сразу упал. И дышать тяжело почему-то, воздуха не хватает.

- Это пройдет. Пей побольше и ешь. Тебя покормили?

- Да. Здесь хорошая еда. Мне мяса дали. Женщины приходят, жалеют, - Ширяй говорил односложно, словно выдавливал из себя слова.

Млад направился в угол палаты, где на столе кипел трехведерный самовар, но его опередила какая-то бойкая девчушка - кинулась ему навстречу с кружкой в руках, словно ждала.

- Вот, с медом, сладкий и крепкий, как велел доктор Мстислав!

- Спасибо, - кивнул ей Млад. Ее готовность быть полезной тронула его до слез.

Он хотел помочь Ширяю сесть, но тот сказал ему: «Я сам», - и начал неловко приподниматься, толкаясь левой рукой.

- Все равно надо учиться, - парень посмотрел на учителя исподлобья, когда, запыхавшись, оперся спиной на стенку. Лицо его скривилось от боли, и Млад спросил:

- Болит?

- Не поверишь, Мстиславич… - глаза Ширяя на мгновение расширились и стали испуганными, - пальцы болят.

- Сильно?

- Ага. Сильней, чем рана… Как будто отмороженные.

- Такое бывает, - Млад покачал головой: говорили, от такой боли нет лекарства.

Удержать в руке кружку оказалось Ширяю не по силам.

- Ты не можешь найти мне деревянный ящик? - спросил он, сделав два глотка.

- Зачем?

- Не твое дело, - ответил парень.

- Найду, - пожал плечами Млад, догадываясь, о чем тот ведет речь.

- Только ты сейчас найди, ладно? Я сам хотел, но не смог встать.

- Ты чай допьешь - и пойду искать, - кивнул Млад.

Ширяй помолчал, а потом спросил - несмело, тихо:

- Мстиславич, а как же я наверх буду теперь ходить?

Млад потрепал его по плечу:

- Нормально будешь ходить. Научишься. Ничего в этом сложного нет.

- Я в университет хотел, - Ширяй сжал губы и отвернул голову.

- Никуда от тебя университет не денется.

- А писать?

- Научишься писать. Всему научишься.

Ширяй всхлипнул и скрипнул зубами.

- Она теперь на меня и не посмотрит… - сказал он надломленным голосом, но сдержал слезы.

- Дурак ты, парень, - Млад сунул кружку к его губам. - Она еще больше будет тебя любить.

- Почему? - он спросил это от любопытства, испытующе глядя на Млада.

- Они почему-то любят нас… такими…

- Да, я заметил, - согласился Ширяй со знанием дела, - добрыми становятся сразу. То все ломаются, а потом вдруг - раз! Вот Дана Глебовна, все строит из себя что-то, а как тебя любит, оказывается.

- С чего ты взял? - Млад не хотел обсуждать с учеником свои отношения с Даной, но Ширяй явно ожил, когда переключился с мыслей о своем увечье на отвлеченный вопрос.

- Сам ты дурак, Мстиславич, - проворчал он, - так только с любимыми прощаются.

- Много ты в этом понимаешь, - Млад отвел глаза.

- Да уж побольше тебя… Я давно хотел тебе сказать, да все повода не было.

Млад понял, что задумал Ширяй и для чего ему деревянный ящик, поэтому не стал его искать, а направился к плотникам, сколачивавшим щиты из бревен возле стены. Те, конечно, тут же отослали его к столярам, в мастерскую, находившуюся неподалеку.

- Домовинку, говоришь? - усмехнулся столяр, выслушав сбивчивый рассказ Млада. - Сделаю. Через пару часов зайди.

И через два часа действительно сделал - без прикрас, как Млад и просил, но добротно, из сухого толстого теса, с двухскатной кровлей и петушком на коньке.

- Не удержался, - улыбнулся столяр, когда Млад перевел взгляд с петушка на него. - Без петушка как-то не смотрится.

- Ладно. Пусть будет с петушком.

По дороге в больницу Млад еще подумывал петушка отломать, но потом решил, что столяр прав: домовина так домовина. В больничном дворе он набрал сена и набил им ящик доверху - это немного расходилось с обрядом, но ему показалось соответствующим настроению Ширяя.

В больнице все удивленно оглядывались, когда он прошел через палаты с домовинкой под мышкой.

- Мстиславич, ты что-то долго как, - вздохнул Ширяй - без упрека, скорей с беспокойством. - Ты хоть пообедал?

- Да, я пообедал, - кивнул Млад, поставив домовинку на пол.

- Это чего? - спросил Ширяй, свешивая голову вниз.

- Ящик, - Млад пожал плечами. - Ты ж просил.

Парень с минуту пристально смотрел вниз, а потом откинулся на подушку и поднял лицо повыше, закатывая полные слез глаза к расписному потолку. Млад испугался, что сделал что-то не так, и опустился на нары рядом с Ширяем.

- Мстиславич, - всхлипнул тот, хватая Млада за руку, - я думал, никто не поймет… Я думал, смеяться будут…

- Да что ты, мальчик мой… Что же в этом смешного? Давай-ка положим ее на место. Не под одеялом же, право, ее столько времени держать.

Ширяй кивнул и проглотил слезы.

- На мороз надо потом вынести, - сказал он, хлюпая носом, - но я боюсь, собаки утащат.

Вечером Ширяй отправил Млада в терем, к студентам, чтобы тот спал нормально, а не на тюфяке на каменном полу. Млад начал собирать доспехи, вытаскивая их из-под нар, когда понял, что брони, подаренной Родомилом, под нарами нет. Он посмотрел вокруг, нагнулся, глядя под соседние нары, но ничего похожего не увидел.

- Ширяй, а ты не помнишь, я броню где снимал вчера? - спросил он, сев на пол, и тут же подумал, что глупо спрашивать об этом шаманенка.

- Не, Мстиславич, я ничего про вчера не помню толком.

- Здесь ты ее снимал, - отозвался студент с соседних нар, - я помню. Красивая броня, я давно ее приметил.

- Куда ж она подевалась? - Млад снова полез под нары.

- Может, переложили куда-нибудь. Тут же пол два раза в день бабы моют. Надо у них спросить, - посоветовал студент.

- Ты у доктора Мстислава спроси, - включился другой. - Если ее убрали, то сначала ему показали: тут бывает, если умирает кто, доспехи остаются, он их хранит.

- Ты, Мстиславич, всегда бросаешь вещи где попало, - кивнул Ширяй. - Бросил в проход - и никто не знает, чье это.

- На себя посмотри, - ответил Млад и пошел искать отца.

Но ни отец, ни женщины, с которыми он говорил на следующее утро, не видели его брони. Отец сходил с ним в сарай, где хранил доспехи, оставшиеся без хозяев, но и там они ничего не нашли. Получалось, с тех пор, как он ее снял, никто вообще ее не видел! Не могли же ее, в самом деле, украсть! Это было бессмысленно. Во-первых, любой, кто наденет броню на себя, тут же будет изобличен как вор. А во-вторых, Млад никогда в жизни не слышал, чтоб у воина кто-то посмел украсть доспех. Они не запирали дверей и не сильно присматривали за своими вещами: никому и в голову не могло прийти опасаться воров!

На третий день Ширяй поднялся на ноги, и они с Младом сложили недалеко от стены погребальный костер - маленький настолько, что никто не догадался, чем они заняты.

- Ландскнехта я теперь не смогу убить… - вздохнул Ширяй, неловко ковыряя ложкой застывшую на морозе кутью.

- Знаешь, в мести как таковой смысла очень мало, - ответил Млад, - тем более в прямой мести. Ландскнехт - воин, как и мы. Он виноват в том, что убивает нас, ровно столько же, сколько ты виноват в том, что убиваешь их.

- Не столько же. Я свою землю защищаю, а он за деньги воюет!

- Это не его вина, это его ремесло. Как у наших дружинников.

- Все равно… - Ширяй опустил голову. - Я к однорукому кудеснику поеду. Он теперь меня послушает, как ты считаешь?