Идиотка - Елена Коренева

Вечером Убер расспросил меня, как я провела день, сделал какое-то замечание насчет шкафа, который я не закрыла как следует, затем пустился в пространные рассуждения о путешествии по миру и пользе самостоятельного изучения нового города, каким для меня в данном случае был Париж, подчеркнув, что я должна быть более самостоятельна. Он дал понять, что сознательно бросил меня «плавать» в одиночку, так как я уже не в Москве и должна привыкать обходиться без посторонней помощи. «Ты слишком избалована, наверное, тебе во всем помогает твой муж, — добавил мне он, — в Америке надо быть более жесткой и решительной». Он пригласил меня поужинать вместе с ним и Катрин в ресторане. По дороге он объяснил, что купил недавно квартиру — деньги на нее заработал за два года службы в загородной клинике — теперь там надо многое перестраивать, делать ремонт, поэтому он живет у родителей и не может показать мне пока свой дом. Но вот мы подхватили Катрин, которая в вечернем свете казалась более загадочной и интригующей, чем днем. В ресторане я заказала огромную тарелку зеленого салата, чем вызвала усмешку Убера: очень по-американски, — а Катрин попросила устриц и белого вина — «Наверное, очень по-французски», — подумала я. Перед тем как ей принесли заказ, она раскрыла свою сумочку и, протянув руку под столом, что-то то ли взяла, то ли передала Уберу, затем поднялась с места и вышла. Ее некоторое время не было, а когда она вернулась и села, Убер внимательно посмотрел ей в лицо. Она ответила ему тем же, потом вынула сигарету из пачки, прикурила и, взглянув куда-то вдаль, мечтательно заметила: «Я так люблю завтракать в „Ла Куполь“, давай сходим, мы там давно не были».

После непродолжительного ужина Убер предложил мне поехать в гости к Катрин, а сам покинул нас, сославшись на усталость и какие-то дела. И я отправилась к ней. Она жила в небольшой квартирке, полной разбросанных журналов, книг, ее фотографий, а также декоративной рухляди. Катрин приготовила мне кофе, затянулась сигаретой и начала рассказывать. Фотографии были сделаны ее бывшим женихом, с которым она жила на Гавайях. Она говорила, что была там счастлива больше, чем в Париже, и больше, чем с Убером. Жаловалась на него, жалела, что тратит время впустую, ведь она журналист по профессии… И вообще, старше Убера, гораздо более начитанная, и ей пора подумать о семье, а он все тянет, и так далее и тому подобное. Я молча слушала ее рассказ и только поддакивала иногда в знак сочувствия или согласия. «А он тебя любит и чувствует себя виноватым, что не женился, — откровенничала со мной Катрин, — мой брат считает, что Убер поступил не по-мужски, бросив тебя в Москве после всего, что у вас было». Мое лицо не изобразило никаких эмоций, а она продолжала: «Я его очень к тебе ревновала. Помню, лежим мы с ним в постели, а на стене у него советский календарь с твоим портретом. Так он все смотрел на него и вдруг набрал Москву и прямо из постели начал разговаривать! Нет, ну разве так можно, прямо после любви и всего?» Я улыбнулась в ответ, успокоила ее: «У нас все в прошлом, а телефонные разговоры между Парижем и Москвой — это пустяк, просто по-дружески».

Вскоре она предложила подвезти меня обратно на квартиру к родителям Убера. Перед тем как расстаться, мы расцеловались в знак женской солидарности. Той ночью Убер не ночевал у родителей. А наутро я позвонила нашему приятелю, журналисту Марку, которого знала по Москве, и мы договорились встретиться и посидеть где-нибудь в городе. После ланча с Марком мы вернулись обратно в квартиру. Дверь открыл Убер. Он холодно поздоровался со мной и стал что-то нервно объяснять Марку по-французски. Затем вдруг обратился ко мне по-английски вперемежку с русским, стал кричать, что я оставила открытой кофемолку или что-то еще на кухне. Его лицо побелело, он заводился все больше и больше, то отбегая от меня, то возвращаясь, чтобы привести новые аргументы, подтверждающие его правоту и мое неправильное поведение. Марк вступился, резко закричал на Убера, взял меня под руку. Я что-то бормотала в ответ, совершенно сбитая с толку: что с ним происходит и в чем причина агрессии? Но он вдруг подлетел ко мне с криком: «Не надо плакать на плече у Катрин, жаловаться на свою жизнь!» — и принялся боксировать меня в грудь кулаками. Марк оттащил меня от него, заслонил своей спиной и начал что-то выговаривать Уберу. Я бросилась в комнату собирать свои вещи. Затем обратилась к Марку с мольбой: «Прошу тебя, позволь мне переночевать в твоей квартире, я не могу здесь оставаться». Он поколебался, но затем подхватил мой чемодан, и мы ушли.

На следующее утро, проснувшись, я стала соображать, куда бы мне переехать — оставаться у Марка было неловко. Еще я обнаружила, что у меня пропал голос, вернее, я могла говорить только каким-то низким шепотом. «Стервы, — думала я про француженок, — какие же они все стервы! Ведь я ни слова не сказала Катрин о себе и о своих чувствах к Уберу! Она жаловалась мне на него, а потом перевернула все наоборот, вот это да… Ну, будет мне урок». На самом деле у меня был шок из-за Убера. «Что с ним, — глотая слезы, бормотала я осипшим голосом Марку, — он какой-то бешеный, как будто заболел чем-то. В Москве говорили о его вспыльчивости, но чтоб так… не понимаю». Марк вздыхал, но ничего не смог мне объяснить. К вечеру позвонил Убер, поинтересовался, как дела и собираюсь ли я вернуться на квартиру. Я ответила: нет. Он попросил прощения за вчерашнюю вспыльчивость и поинтересовался, что со мной. Когда я напомнила ему, что он бил меня, то он не поверил, решив, что я выдумываю. Посоветовав мне принимать для восстановления голоса какие-то лекарства и сказав, что перезвонит, он повесил трубку.

Вечером я переехала к Миланке — той самой югославке, художнице-модельеру, которую знала через Андрона. Она предложила остаться у нее, сказав, что сама уезжает на десять дней и мне будет у нее просторно. «Здесь в одной из комнат остановилась еще Лана Волконская, вы с ней не знакомы? Она из Нью-Йорка, знает Андрона, очень милая. Тебе не помешает ее компания», — сказала Миланка и уехала. Единственное, о чем она еще предупредила — о ее работнике, старичке-черногорце, который приходит по утрам и убирается в квартире: «Он не говорит ни слова ни по-английски, ни по-французски, ни по-русски, так что не удивляйся его безмолвию». Осмотревшись вокруг, я начала потихоньку успокаиваться. Казалось, что я нахожусь в надежной крепости среди элегантных миланкиных вещей, ваз с цветами, роялем и мебели. Все здесь говорило о художественном вкусе хозяйки, и даже благозвучное имя тихой улочки, на которой она жила — Рю де Флер — и то источало аромат. Совершив несколько вылазок в город, к памятникам архитектуры и Эйфелевой башне, я почувствовала, что возвращаюсь к нормальному ритму жизни цивилизованного туриста.