Другое оружие - Ариша

— Можно.

— А можно буду пить, развлекаться и рассказывать мужу, как я его люблю?

— Можно, всё можно, — с усталой улыбкой разрешил Скайуокер, — только гимн Республики в фонтане на главной площади петь нельзя.

— А просто в фонтане купаться можно? — с улыбкой уточнила Падме, поправляя кулон на его шее.

— Можно, — повторил он, — Марк, — позвал он помощника в комлинк на руке.

— Слушаю, Милорд.

— Подключись к городским голозаписям, я назову сектор, подчистишь всю информацию о нашем с Леди присутствии.

— Будет сделано, сэр.

— Вот теперь всё можно.

Это была главная её установка на сегодняшнюю ночь. Она растянулась в удобном кресле чёрного флаера, освободив голову от ежедневных проблем, пытаясь вспомнить, что ей так понравилось после последних посиделок в баре с сестрой, и только неповторимая манера вождения Скайуокера не дала ей заснуть по пути.

— Три по тридцать текилы, — сказала она супругу, когда они присаживались на высокие стулья у барной стойки какого-то ночного заведения. Приятная музыка и толпа на танцевальной площадке – её вполне устроили.

Бармен эффектно налил спиртное в три шота перед Энакином, тот неприязненно взглянул на них и отодвинул к жене. Падме тоже внимательно посмотрела за прозрачную жидкость в рюмке и, не думая, выпила все три по очереди. Горький алкоголь мгновенно обжёг горло, оставляя специфический привкус.

— Повтори.

Она помнила интересную гамму чувств в синих глазах любимого. Ей тоже было бы интересно понаблюдать за ним после такого, но эта мысль исчезла в приятном медленном ритме музыки. Она открыла глаза уже в танцующей толпе напротив барной стойки, за которой сидел Энакин. Танцуя так, как не положено женщине в её статусе, но супругу, похоже, это нравилось, и эта мысль тут же затерялась в плавных движениях рук, манящих любимого к себе. «Я люблю тебя», — эта громкая мысль пропала в страстном поцелуе, во время совместного танца в темноте незнакомого помещения.

Приятную бессознательность охладила вода. Сознание вернулось, когда она стояла по колено в прохладной воде, опустив в неё руки. Она подняла голову, чтобы осмотреться, рядом с ней стоял Энакин. Он резко вскинул руки с водой, она, смеясь, закрыла лицо, но брызг не почувствовала. Наверное, она уже спит, потому что, обернувшись, обнаружила, что вода каплями застыла в воздухе. Падме коснулась одной капельки, и та разбилась на ещё более мелкие. Она громко засмеялась и провела по остальным. Капли летали, как в невесомости, а потом начали плясать около неё, меняя форму, выстраивались в разные фигурки, картины.

Хороший был сон, такой весёлый, приятный и даже счастливый, но наутро ей стало стыдно. Как назло, Скайуокер не собирался сбегать с утра пораньше, и ей пришлось, скрывая опухшее лицо под растрёпанными волосами, лечь ему на плечо, пряча глаза.

— Это всё ты виноват.

— Я? — искренне удивился Скайуокер.

— Да, — утвердительно заявила она, — это ты сказал про фонтан и про то, что всё можно. Теперь фонтан именуют Амидалиным.

— Тогда уж Вейдеровым, — усмехнулся Энакин, — я же тоже в нём стоял.

— Точно, фонтан имени Лорда и Леди Вейдер! — со смехом заявила она.

— Ага, а на верхушке поставят наши странные силуэты…

— И освятит его сам Император…

— Ну, только если ты его попросишь лично.

— Я думаю, что он уже знает о моём непозволительном поведении…

— Не знает, все записи стёрты, свидетелей не было. Я позаботился.

— Как я всё-таки тебя люблю, — она растянулась на его груди, продолжая скрывать лицо.

— И я тебя, родная. Кстати, нужно будет текилу в домашний бар приобрести.

— Не смей!

Недели сливались в один длинный день, месяца – в такие же длинные недели. Его бессонница, похоже, хотела стать хронической, отступая только перед запредельной усталостью, которая бывала не так часто, чтобы высыпаться, но достаточно чтобы заставлять нервничать Ангела. Полтора года назад он вёл одновременно три крупных проекта, и считал, что это предел его возможностей. Год назад у него уже было их семь, и, порой, ему казалось, что не вытянет. Но вот уже в течение полугода он ведёт двенадцать, и осознаёт, что это не предел. Только остановить поток мыслей стало практически невозможно. Энакин зарёкся приводить мысли в порядок рядом с супругой, даже спящей. Она демонстрировала способности эмпата даже во сне, иногда просыпаясь. И это мешало ему. Впрочем, ему мешали постоянное давящее ощущение присутствия Императора, и ещё пара миллиардов живых существ на этой планете, хроническая усталость в теле и бесконечная череда важных вопросов. Но сейчас от этого всего можно абстрагироваться, сесть на мягкий ковёр на прохладной веранде и очистить голову от нескончаемых проблем, закрыть глаза и, в бесконечном движении Силы, в этом не останавливающемся потоке жизни и времени, просто услышать тишину. Почувствовать приятную пустоту внутри себя, освободиться от тягостей шумного движения, пульсации нитей и паутин в глубине собственного тела. Просто быть. Не считая времени и даже Вселенной, в один миг, как глубокий вдох впустить в себя весь мир сразу. Раствориться и потеряться в бесчисленных движениях небесных тел, живых существ на них, утонуть в ровном звуке биения неисчислимых сердец, что слышаться в Силе. Просто стать миром, позволяя Силе распоряжается собой, а затем снова вернутся домой, на прохладную веранду и на мягкий ковёр. Только его мир сузился и уменьшился, и поместился в маленькой статуэтке из прозрачного материала, полой внутри. Хрупкий, декоративный предмет завис перед ним, тихий в Силе, но в нём, как и во всей Галактике, чувствовались медленные потоки сияющей паутины. В ней не было пульсации и скоростного движения, как в живом объекте, она была проще, но по сути такой же для Силы, которая медленно текла в структуре неживого предмета. Он видел каждую ниточку в ней, чувствовал каждый миллиметр прочного стекла, внешне она была цельной, но он разделил нити Силы, и предмет пошёл мелкими трещинами, распадаясь на кусочки, но форму не потерял, продолжая висеть перед ним цельным. Энакин внимательно рассмотрел статуэтку, в которой мгновенно каждая частица стала самостоятельным объектом. Он попытался соединить нити Силы вместе снова, но каждая частица отказалась терять независимость. Внешне статуэтка казалась целой, но стоит ему отпустить её, и она распадётся на тысячи мелких частиц. Интересно. Энакин рассматривал структуру снова и снова, поднимая в памяти печальные воспоминания о смерти матери и тех, кто пал от его руки. Сравнивал и анализировал слова Сидиуса, данные из архивов, теорию лекарей, всё, что у него было в доступе. Осколки статуэтки меняли форму, изменялись и складывались в лица, места, слова… Но во всей имеющейся у него информации была нестыковка. Где-то ошибка или ложь. Размышления, где наиболее точная информация – в закрытых архивах джедаев или в словах Палпатина – рисовали не очень приятную, но весьма правдоподобную картину. На краю сознания что-то засветилось чуть ярче. Ему казалось, что он близок к ответу, не акцентировался на маленькую звёздочку в Силе. Надо идти от обратного: от создания жизни. А этот процесс ему был знаком, и результат этого опыта упорно пытался вылезти из своей кроватки. Может быть, ответ именно в них?