В ледовитое море. Поиски следов Баренца на Новой Земле в российcко-голландских экспедициях с 1991 по 2000 годы - Япъян Зеберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полярная станция на мысе Желания была оставлена в 1995 году, когда пожар, случившийся в канун Нового года в разгар полярной ночи, уничтожил двигательную установку. Дэвид и я были там три года спустя: по всей станции были расставлены миниатюрные искусственные елки и развешаны елочные гирлянды. Поскольку всё было оставлено внезапно, мы обнаружили личные вещи, по-прежнему лежащие на столах. Фотографии, сигареты, кофейные чашки стояли рядом с открытыми блокнотами, в одном из них был всё еще вложен карандаш. Постели были раскрыты, как будто кто-то встал только вчера, в нескольких зданиях на столах стояли тарелки, кастрюли с остатками еды до краев заросли грибами. Ковры, занавески, книги, постели, скатерти, обои и одежда – всё было покрыто толстым слоем плесени. На полках и столах в больших количествах стояли различные лекарства: таблетки и ампулы с порошками. Люди запаслись всем, что может понадобиться в одном из самых удаленных мест на Земле. На одной из стен висела карта мира, на которой Новая Земля возвышается над Евразийским континентом. Тут и там были развешаны изображения цветов и деревьев и всего прекрасного, что лежит за пределами пустынного горизонта. Для украшения комнат годились любые женственные образы с хотя бы малейшим намеком на обнаженное тело и чувственность. Их вырезали из газет и прикалывали на стены. Снаружи были устроены дорожки через сырую почву из досок и снятых радиаторов. Невдалеке от зданий видны пять могил – тела просто завалены камнями. Повсюду валялся мусор: собачьи черепа, сапоги, куртки (стеганные и джинсовые), книги и папки с таблицами, содержащими многолетние наблюдения, 10 тысяч стеклянных консервных банок и зеленых бутылок, сложенных в большие тележки, из которых они вываливаются; коробки, полные невскрытых, ржавых банок сгущенного молока, персиков и кукурузы; медвежья лапа, похожая на огромную руку, все костяшки по-прежнему связаны сухожилиями. Незаезженные, заполненные водой следы гусениц, рассекающие темную грязь, казались совсем свежими, но стоявшие рядом тяжелые машины, которые их оставили, были красно-коричневыми от ржавчины. Брызги океана и снежные бури не оставили на них ни пятнышка краски. Мы с Дэвидом пробыли тогда на станции пару дней, заселившись в одно из зданий. Мы заблокировали вход в вестибюль оставшейся мебелью, чтобы наши белые мохнатые друзья не могли застать нас врасплох, но, честно говоря, я больше боялся, что нас съедят грибы. Полуостров был усыпан бочками из-под горючего, сложенными длинными рядами у мелкой лагуны. Их стальные шумы сигнализировали о наступлении ночной прохлады.
Пока от пограничников нет никаких вестей о разрешении начинать работы на острове, но я не теряю надежды, что уже следующей ночью смогу отоспаться в палатке. Позади останется этот пол, плакат с нарисованной рыбкой, к которому я могу сейчас прикоснуться, окна с тонкими занавесками в цветочек. Я слышу, как снаружи кричат крачки и как бьется мое сердце, – так и проходит весь этот день. Дэвид хочет прочитать еще несколько статей и отредактировать свои записи, поэтому я выхожу прогуляться перед сном.
Станция Фёдорова расположена на крошечном островке с крутыми скалистыми берегами, на которые раз за разом пытаются взобраться не знающие усталости волны. Они накатывают со стороны Карского моря, собираются с силами и яростно обрушиваются на обрывистый берег, разбиваясь на столбы белых брызг. Их львиный рык вызывает благоговение. В море я замечаю моржей, их головы показываются над водой в промежутках между волнами, пока я прохожу мимо. Я взбираюсь по выветренным скалам к самому краю мыса, куда только можно добраться, – это узкая скала, где меня то и дело окатывают брызги морской воды. Окруженный набегающими волнами и двухметровыми пенистыми бурунами, я наблюдаю, как туман снова наползает на бушующую, покрытую белыми шапками воду – такую синюю, какой может быть только вода арктических морей. Симпатичный пес, который увязался за мной, сидит и терпеливо ждет, когда мы вместе с ним пойдем дальше, а потом срывается с места и пускается в погоню за гигантским арктическим зайцем, убивая его для своих щенков. За три часа мы успеваем обойти весь полуостров. Над обрывом за станцией построен неказистый деревянный туалет, стоящий на четырехметровых столбах. Когда морю случится разгуляться, как сегодня, мать-природа убирает все нечистоты. С другими отходами, которые, похоже, десятилетиями собирались в открытом стальном контейнере, всё не так просто. Контейнер за много лет заполнился доверху, и высыпавшийся через край мусор разносится по всему полуострову. [110]
8 августа. Официально пошел отсчет дням. Делать особо нечего, остается только читать и смотреть на море. За обедом (суп, макароны с сыром для души) мы обсуждаем нашу самую эффективную тактику на оставшиеся 12 дней: приложив столько усилий, чтобы добраться до этого острова, мы должны извлечь из этого максимум. Вчера вечером майор неожиданно явился на гусеничном вездеходе и предложил нам съездить на рыбалку на озёра, где водится арктическая форель. Теперь мы знаем, что нас окружают многие мили болот. У нас больше всего шансов в скалистых районах на юго-востоке острова, и мы должны пренебречь всем остальным.
Пока я пишу это, лежа на кровати, громко говорит радио. Это майор, который прошлой ночью высадил нас на берег, теперь спрашивает, нормально ли вернулись геологи. Похвальная заботливость.
Полярная станция Вайгач
Провели два дня на месте заброшенной полярной станции «Вайгач». Один день выдался солнечным, второй – туманным. Девятого августа майор лично отвез нас на 12 километров к юго-западу от станции Фёдорова. Теперь у нас появился новый участник экспедиции – Пётр, который прилетел на вертолете. Небо было ясным, весь пейзаж залит солнцем. Черная собака бежала за нами всю дорогу, все 12 километров. У Петра с собой ружье, возможно, из-за того, что невдалеке
