Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре. - Тиа Атрейдес

— Разумеется, Ваше Высочество, — лорд Рустагир сдержанно поклонился. — Я буду счастлив поведать вам все, что только вы захотите, — он вложил в эти слова как можно больше страсти и обещания.

— Вы не боитесь, что я поймаю вас на слове? — кокетливая улыбка и легкая хрипотца в голосе Регентши недвусмысленно намекали на её намерения.

— В сиянии ваших прекрасных очей разве можно чего-то бояться? Для вас, о несравненная, любой мужчина пойдет на все, — многозначительный взгляд, соответствующий тон. Нести полагающуюся по пьесе под названием «придворный флирт» слащавую чушь было просто и привычно.

— О, ну что вы. Не стоит преувеличивать, — она так и лучилась самодовольством. Требовать от мужчин все и ничего не давать взамен, отправлять на смерть и забывать об этом через секунду — Её Высочество явно не сомневалась, что имеет на это полное право. И на все, что только захочет. Великолепный, неприкрытый эгоизм избалованной красивой женщины.

— Ни в коем случае, Ваше Высочество. Созерцать вашу божественную улыбку, слышать ваш волшебный голос… одно это стоит всех сокровищ мира.

— Ах, лорд Рустагир, хватит лести, — Регентша слегка шлепнула его по руке веером. — Лучше расскажите мне, правда ли вы бывали в самом Пандистане?

— Разумеется, правда, Ваше Высочество.

— А правда ли, что тамошние женщины красят ладони в красный цвет, а губы в черный?

Развлекая Её Высочество забавными историями и не забывая восхищаться и кидать на неё страстные взгляды, лорд Рустагир обдумывал, насколько полезна ему окажется столь тесная связь с Регентшей. И, хоть знойная красавица не совсем соответствовала его идеалу, по всему выходило, что отказаться от предложенной чести занять место фаворита не представляется возможным. Если, конечно, жизнь ещё дорога. Опять-таки, неплохая возможность договориться — как ни крути, у них есть общий интерес. И весьма существенный. Так почему бы не совместить приятное с полезным? Как показала практика, найти с женщиной взаимопонимание в постели несравненно проще, чем любым другим путем. А принцесса достаточно хороша, чтобы это самое достижение взаимопонимания доставило удовольствие им обоим.

Парк погружался в тишину, меркли волшебные фонарики, никто больше не танцевал на полянках, не слышалось смеха. Только несколько парочек, слишком занятых собой, чтобы обращать внимание не то что на подозрительные тени, но и на окончание бала, шебуршились в темных ротондах. Никого, кроме угрюмого дворника, выметающего конфетти перед террасой, не встретилось на его пути, когда, сам не понимая толком, зачем, Хилл возвращался в Закатную Башню.

Все уговоры самого себя уйти отсюда, забыть, сбежать, выкинуть из головы эгоистичную девчонку, не растравлять себе душу и не надеяться непонятно на что не дали результата. Ноги сами несли его по ступенькам наверх. И вероломный внутренний голос подзуживал — убедись, своими глазами посмотри на неё в объятиях другого. И успокойся. Это же так просто. Не мучиться сомнениями, не терзаться бесплодными упованиями, а узнать точно. Достаточно одного мгновения, и все. Просто увидеть. И жаркий ком, не дающий ни вздохнуть, ни пошевелиться без оглушительной боли, растает. Зачем длить пытку? Зачем ждать непонятно чего? Если бы она позвала… если бы услышать — Тигренок, милый, ты где? Но его никто не ждет, про него забыли. Кому нужна старая надоевшая игрушка? Выкинуть с глаз долой, и пусть бродит в одиночестве, прислушивается тщетно, надеется… кому это интересно?

Пусто, холодно и тоскливо, хоть вой. Вон и луна полная на месте. Был бы оборотнем, завыл бы точно. А так… ничего не помогает. Даже заботливо присланные Ристаной гвардейцы под руководством хилого дворянчика не развлекли его толком. Так, позволили на несколько минут отвлечься, не больше. Ни подраться с ними как следует, ни понасмехаться… тоска. Лунный Стриж оставил тела там же, где они нашли его. В дальней части парка у фонтана с русалкой. Все равно никто его там не видел, и вряд ли кому придет в голову заподозрить его в причастности к их загадочной смерти. Разве что Дукристу… вот уж кому точно все равно. Жаль только, местечко испоганили. Грустная русалка, желтые листья на прозрачной воде, затейливый рисунок трещинок на дне… склонившаяся над бассейном ветла и кусты, усыпанные траурно-алыми ягодами. Хотя, кровь на старом мраморе тоже неплохо смотрится.

Заветная дверь в паре шагов притягивала его, манила и страшила. Пока ещё оставалась слабенькая, крохотная надежда, что принцесса там одна, Хилл цеплялся за неё изо всех сил. Охранники у дверей смотрели мимо него равнодушно, словно не замечая, и не препятствовали войти. Замерев на миг, словно перед прыжком с отвесной скалы вниз, на камни, Хилл собрал остатки решимости, натянул на лицо маску непроницаемой отстраненности и зашел.

Его встретила темнота. И полная тишина. Ещё одна коротенькая отсрочка. Последний шанс отступить.

Ступая легко и неслышно, оправдывая имечко, данное Шу, Тигренок прошел через гостиную и поднялся на второй этаж. В кабинете — то же самое. Тишина, темнота и никого.

Ещё осторожнее он преодолел следующую лестницу, заглянул в её спальню через витражную дверь, почти уверенный в том, что увидит их обоих, спящих в обнимку… неплотно прикрытая дверь отворилась бесшумно, едва он её коснулся. В спальне творилось нечто странное. По всей комнате порхали хаотично радужно мерцающие бумажные птички, придавая знакомому месту призрачно потусторонний вид. Этому впечатлению способствовала и мертвая тишина. И, особенно, переливчатое размытое сияние вокруг неподвижной фигуры в кресле. Принцесса невероятно походила на привидение. Её аура беспорядочными всполохами то вспыхивала, то угасала, и обычно чистые цвета перемешивались в самых неожиданных сочетаниях. Хилл не понимал, что же с ней такое — она, казалось, и не спала, и не бодрствовала… он остановился у самого порога.

— А, это ты. Вернулся. Надо же, — даже её голос не походил сам на себя, хрипловатый и слишком тщательно выговаривающий слова. — Ну, здравствуй, Тигренок.

Фигура в кресле пошевелилась, и сквозь потустороннее мерцание он начал различать подробности. Распущенные по плечам волосы, тонкую ночную сорочку, разными цветами светящиеся глаза — один голубым, другой сиреневым, — припухшие, словно искусанные губы, темное пятнышко в ложбинке между ключицами, похожее на след поцелуя или укуса… полупустой бокал в руке и кувшин на полу. Шу была пьяна.

— Иди сюда, — она указала нетвердой рукой на пол у своих ног. — Налей мне вина. Ещё осталось.

Хилл стоял неподвижно, разрываемый противоречивыми устремлениями. Облегчение, удивление, ревность, возмущение, протест… Он уже жалел, что пришел… и не хотел признаваться себе, что больше всего его задел вид её зацелованных губ и запах постороннего мужчины.