Трансвааль, Трансвааль - Иван Гаврилович Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Гляжу, полегчало на душе-то! Оно всегда так и бывает: хорошая взбучка от старшего по званию – залог политического здоровья для младшего.
– Аг-га! – дурашливо согласился Веснин, переходя на потешный строевой шаг, высоко задирая колени. И он громко запел, не обращая внимания на прохожих, бывшую строевую песню в учебном отряде по прохождению курса молодого матроса, когда возвращались с полигона:
Климу Ворошилову —Письмо я написал.Товарищ Ворошилов —Народный комиссар!Товарищ Ворошилов,А если на войне —Погибнет брат мой милый,Пиши скорее мне!Товарищ Ворошилов,Я быстро подрасту,Встану вместо братаС винтовкой на посту.– Вот видишь, видишь! Даже мальчишка, и тот понимал, что такое – быть у Родины с винтовкой на посту, – с упреком заметил въедливый замполит. – А ты… бывалый балтиец краснофлотской стати, замыслил подбить Верховное лицо страны на досрочный дембель для себя. Ведь это можно было б расценить и по-разному. И как коварный замысел на дезертирство, прикрываясь патриотизмом. Так-от! Вот что я тебе скажу, товарищ старшина первой статьи срочной службы. Тебе еще крупно повезло. Стыдись, краснофлотец! Надеюсь, поди, и стыдно?
– Аг-га! – опять охотно согласился балтиец, продолжая потешно отбивать печатный шаг. И как бы передразнивая черноусого красавца-особиста, назидательно, с тем же кичливым акцентом, заметил хлопотливому «батюшке» в погонах: – А вообще-то, Вы, товарищ Карасиков, как я погляжу, пре-бАль-шущий Карась!
И на припев своей любимой песенки детства он весело соскоморошничал голосом старшины-служаки «учебки», переходя на попурри:
Ро-О-ота, разь! Разь!Левой! Левой! Левой!Красная Армия – ВСЕХ – сильней!Красная Армия – ВСЕХ – сильней!– Сейчас же прекратите паясничать! – последовала команда…
Так Иона своим нетерпением помочь страстью и делом родной деревне, «стоящей на карачках», чуть было не смазал себе долгую безупречную службу Отечеству…
Глава 14
Деревенские отчебучи
Встань, иди в город великий…
(Из жития Ионы-пророка)На последнем месяце службы балтиец Иона Веснин получил из Новин от дяди-крестного письмо-предостережение: «…так мы и живем, племяш-крестник: много нового, да мало хорошего. Один Вождь ушел, другой пришел, а жизня в деревне не становится краше. Все идет, как и допрежь в судьбине нашего довоенного жеребца-пробника – все по зубам да по зубам мужику…»
Нет, не внял намекам дорогого сродника самонадеянный балтиец, после демобилизации вернулся-таки и свои Новины, хотя многажды клялся-божился, что больше и ногой не ступит на родные стежки-дорожки. И вместо радушного одобрения односельчан бывший садовод встретил к себе холодок и откровенное осуждение:
– Все бегут сломя голову в город, а ты, такой-то ражий малец, по доброй волюшке рвешься в деревню, к земле и навозу.
А его любимая тетка-крестная, дядина жена Параскева-Пятница, даже всплакнула жалеючи:
– Крестник, ты забыл, что заповедовала твоя бабушка Груша и своем последнем слове к тебе. Штоб, пока не поздно, уезжал из деревни куда гляделки глядят, ибо при худом хозяине ретивая лошадь долго не живет.
Зато его родной дядюшка, несмотря на свои многократные отворотные упреждения, несказанно обрадовался приезду настырного племяша:
– Помни, крестник, за одного битого – двух небитых дают!
Для недавнего балтийца опять была «первая поворотная» весна с ее сиреневыми рассветами, беспричинными вздохами и тревожными ожиданиями. Но она не стала для него, как хотелось бы ему, вновь возрождающей. Когда надо было сажать яблони на речном угоре, на месте сгубленного его – «Ионкиного Сада», он лихо разъезжал на Дезертире, впряженном в таратайку. В ту весну в их болотно-лесной глухомани, с центром в Новинах, создавался не просто укрупненный колхоз, это было в его отсутствие уже трижды, но агроград, названный свыше в честь главного закоперщика гигантомании страны. Подгоняли под один, как ерничал новинский Данила-Причумажный, «лыковый обруч тринадцать нишших деревень». А само нововведение – «агроград» – припечатал метким словцом: «Аховград».
Чтобы придать видимость массовому очередному общественному движению, неуемный райкомовский корпус толкачей (по вывозке навоза, сбору золы, куриного помета, отелу, случке на фермах, севу, сенокосу, уборке – да мало ль разных дел в деревне!) своим мельтешением не только мешал живому делу, но еще и плодил вокруг себя местную тунеядь-порученцев, перепорученцев, наставников, ответственных, а то и плохо скрытых стукачей.
По возвращению балтийца со службы, в награду за верность к родной стороне, его тут же избрали освобожденным комсомольским вожаком. На что еще его дядя неодобрительно заметил:
– Только гляди, племяш, не сломай себе шею на каурой синекуре!
И с первых же дней на новом поприще главной заботой бывшего садовода стало не сады садить на речном угоре, а… наглядная агитация. Чтобы не подвести районных глашатаев по переворачиванию мира и по обгону далекой хваленой Америки по молоку и мясу в великих «скачках» века, он, не передоверяя никому из мальчишек, самолично расклеивал на бревенчатых стенах домов и щелистых дверях коровников, утопающих в навозной жиже, красочные плакаты-лубки образцово-показательных поселений из светлого будущего, словно бы увиденного с птичьего полета самим Господом. Это были расчерченные под линейку широкие бульвары, застроенные виллами не из нашей жизни и не про нас, и без всяких намеков на хозяйственные постройки для живности. В центре Дом культуры с колоннами до небес, перед которыми пятиконечная звезда-клумба из алых цветов, оглавленная аляповатым бетонным истуканом, смахивающим на здравствующего «кучерявого» вождя.
За вавилоном объединения теперь уже «аховградские» мужики пропели и проплясали предпосевную, а с ней и саму посевную. Да что и посеяли, всё наспех, через пень колоду. Когда же пришла пора ладить литовки для луга, в новинский Аховград имени… нагрянул срочный толкач со строгим приказом: «Сеять кукурузу!»
От такой напасти с запоздалым севом новинцы, хотя и давно махнувшие рукой на всю несусветную колхозную бестолочь, прямо-таки оторопели:
– Опять, обченаш, новая отчебуча! – в сердцах выдохнул бригадир Грач-Отченаш. – А не поздновато ль будя сеять-то, хозяин? – едва не ляпнул «хозяин хренов», да хорошо, вовремя поперхнулся.
– Здесь вы хозяева, товарищ Грачев, – поправил кондового хлебороба райкомовский уполномоченный, продолжая гнуть свое. – Так вот впредь теперь знайте: «Кукуруза – культура теплолюбивая!» Так что в самый раз выйдет с севом!
– Дак и пашни-то уже нету свободной. Худо ль хорошо, все уже засеяно, – стоял на своем новинский бригадир. – Даже все первоукосные клеверища пустили под плуг по милости нашего первого, чтоб засеять зерновыми… Теперь наша земля впредь может рождать вместо кормов и льна только пшик!
Толкач, стерпев словесную оплеуху, жестко распорядился:
– Скосите рожь на «зеленку» и посейте «королеву»!
– Да вы, обченаш, шуткуете?! – потерянно прошептал новинский бригадир, не в силах переварить услышанное. – Выходит, вразумляли нас четыре года порохом – все впустую… При нынешних-то тучных травах косить зеленый озимый хлебушек на прокорм скотине в маковку лета… Да это ж непрощенный грех ляжет на всех нас.
– Если такое и случится, партия отмолит все наши грехи! – с наигранной веселостью заверил ретивый райкомовец. И не удержался, чтобы не напомнить бригадиру о партийной заповеди, давая понять, что
