Разведывательная деятельность офицеров российского Генерального штаба на восточных окраинах империи во второй половине XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова) - Сергей Эдуардович Зверев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 7h вечера мой маленький отряд построился и прочел вечерние молитвы, а затем я сделал наряд на ночное время. Скоро прибыл кетхуда (старшина) и спросил, действительно ли[я] русский баяр, о котором он уже слышал, а затем очень тепло меня приветствовал, неоднократно поветоряя, что он рад приходу русского и что мы дорогие для него гости.
В разговоре кетхуда Худай-оглы сообщил, что они в большой вражде с гокланами, угоняя друг у друга скот. На вопрос Каракозова, приходят ли сюда персидские власти, кетхуда гордо ответил: «Да разве может сюда явиться перс?» Я сказал кетхуде, что не надо обижать наших подданных и купцов, которые приходят к ним для торговли. На это мне канъюкмазы заявили, что они не позволят себе причинять обиду людям Ак-Пади-шаха и рады были ьы сами ему служить, чем только возможно. Вечером две женщины поднесли мне свежеиспеченные чуреки (хлеб), за что я каждой дал по 4 крана. Еще женщины поднесли крынку только что выдоенного молока (дал 6 кран). Если бы не присутствие мужчин, набившихся в мою кибитку, то я был бы завален женскими подношениями (чуреками, молоком, маслом, сыром).
Из разговоров с присутствующим оказалось, что англичанин Стюарт сюда не решился ехать, и от[людей таифе] Каджух перешел на левый берег р. Гюргени и той стороной проехал к Гюмбет-хоузу, а оттуда вернулся в сел. Хаджели, откуда прибыл в кочевье Янгак. Канъюкмазы решительно заявили, что я первый, чуждого им племени человек, явившийся к ним в степь, и что они именно рады видеть русского у себя в гостях. Дружеская беседа затянулась до сумерек.
Уже окончательно стемнело. Аул, в котором наш ночлег, имеет 15 кибиток и удален верст на 7 от р. Гюргени, от спуска к ней – «олун Ax-кая»[172]. Жители днем запасаются водою, чтобы не отходить далеко от кибиток ночью. Воду привозят в тулзуках. Когда они узнали, что моему конвою надо напоить лошадей, то сейчас же распределили наших лошадей по кибиткам, из коих каждая отдала не меньше ¥2 своего запаса воды для пойла. Кроме того, лучшую, уже отстоявшуюся воду, дали моим людям для варки пищи. Все это лишь для того, чтобы мы не рисковали ходить ночью далеко на водопой. Еще до наступления темноты были посланы из аула в степь дети, чтобы нарвать травы для наших лошадей: у жителей (это чорва) нашлось немного и ячменя для лошадей. Травы все-таки привезли мало. Поэтому я приказал с рассветом отправить лошадей под конвоем за версту в степь на подножный корм.
Вечером старшина спросил меня, думаю ли я здесь дневать или ехать дальше. В первом случае они останутся для меня, если же я уйду, то они откочуют дальше вглубь степи к р. Атреку, ибо здесь уже нет травы. Ночью, по обычаю, у коновязи стали 2 часовых. Я объяснил кетхуде, что полностью им доверяю, что готов отдать им и все наше оружие на хранение, но строго военный наш закон требует ставить караул, а у нас даже в самых мирных селениях и казармах. Поэтому и здесь я его ставлю. Старшина любезно ответил, что хорошо понимает «права низама», поэтому нисколько не в претензии на эти распоряжения.
Сопровождавший меня старик Касым (другого таифе) спросил кетхуду:
– Вот приехал русский баяр с 8 казаками. Вы его встречали. А как бы вы поступили, если бы сюда прибыл персидский хаким (губернатор) с большим войском?
– Разбили бы его, без сомнения, – гордо отвечал канъюзмач[173]-старшина. – Да и кто из персиян к нам сунется?
Так на водопой нас наши гостеприимные хозяева и не пустили. Кочевье стоит против «олуни» Ак-кая. Здесь р. Гюргень течет в глубоком овраге, очень медленно и спокойно; ширина воды в русле 6–7 сажень в настоящее время при глубине[от] 2 до 4 фут; вода мутная, но приятная на вкус, когда отстоится.
Итак, вопрос смычки с врагами гоклан разрешился для нас самым желательным и чудным образом. Теперь каждое кочевье канъюкмазов и других юмудских таифе старались друг перед другом в самом лучшем приеме нас у себя. За сутки уже давали знать в соседнее таифе, где надо мне предоставить ночлег. Я решил поэтому завтра же двинуться дальше, не теряя времени, так как наступал период откочевки на север, в зимние стоянки, а мне важно было видеть главные и руководящие жизнью Юмудской степи таифе с их влиятельнейшими главами. Ночью я все-таки проверил бдительность наших часовых. Заснул под утро. Много красивых ковров и паласов в моей кибитке, но, к сожалению, много и блох.
Ночь прошла благополучно. Обычный крик животных и оживление с восходом солнца заставило подняться утром 24/XI 91 г. рано. Лошади наши[паслись] на подножном корму еще до восхода солнца, и я дал им возможность поесть сочной травы. Приготовили обед. За все оказанные мне услуги я хорошо заплатил. Удовольствие таким результатом было полное, но я же был и первым русским чиновным лицом, проникшим в эти недоступные места! Простились с населением кочевья самым дружеским образом, причем старшина и любопытные провожали нас гурьбой несколько верст…
В 2h48m дня[24/XI 91 г.] мы прибыли в аул таифе Игдыр. У кибитки старшины (Каим-меса) меня встретила его жена с хлебом и солью и остальные обитатели аула с громкими приветствиями: «Добро пожаловать!» (Хош гельды! Хош гельды!); очень рады приезду русского. Несколько погодя, женщины принесли слоеный (на коровьем масле) хлеб и рассказали, что еще вчера игдырцы ждали моего приезда, приготовив мне кибитку. Надо сказать, что еще на пути от кочевья канъюзмач нам встретились 4 вооруженных всадника (3 каджуха и старшина таифе Наалгач). Они привезли мне поклон от каджуха Таган-хана (или Ага-хана, моего знакомого еще с августа месяца по рекогносцировке побережья) и все приветствовали меня весьма доброжелательно. Они рассказали, что в настоящее время каджухи и канъ-юкмазы в
