Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова) - Сергей Эдуардович Зверев

Пожав мне крепко руку, он еще раз напомнил, что ожидает от меня безотлагательно программы доклада.

Всем этим разговором я был сильно озадачен и[со] страхом подумал, как же это я, первокурсник академии, буду выступать в ней с докладом в присутствии начальника академии, всех профессоров и многих посторонних посетителей? Один такой доклад в академии, правда, уже был, и я присутствовал на нем и видел, как много и каких важных лиц пришло его слушать.

Опять пришлось засесть дома за выработку новой программы. Однако, эту задачу мне было легче исполнить, чем для Географического] о[бщест]ва, благодаря чисто военному характеру самой темы доклада.

Явившись к генералу Гродекову, я изложил ему данное мне требование начальника академии и просил его помощи и разрешения воспользоваться некоторыми материалами, а особенно чертежами осады крепости. Все эти материалы были теперь сосредоточены у г. Гродекова, как у историографа.

Благодаря его содействию, я быстро ориентировался в том, чего не знал, как маленький строевой офицер; составив себе конспект, я снял на кальку копию с планов осады Геок-Тепе, а затем, приведя весь этот материал в систему, явился с ним к генералу Тидебелю. Он принял мою программу, нашел ее очень интересной, а для наглядности приказал мне с моими копиями планов от его имени обратиться к профессору черчения и художнику полковнику Матвееву, чтобы он составил к докладу большую стенную схему всех осадных работ под Геок-Тепе и деталей к ним. Вот когда мы познакомились и очень подружились с этим добрейшим человеком и замечательным художником.

Скоро в академии появилось объявление о моем публичном докладе, который был назначен на вторую половину октября 1881ш года. Волновался я сильно; прорепетировал себя несколько раз. В последний раз я пригласил к себе моих более близких товарищей по академии (поручиков Гусенко, Заславского и Карташова) и в их присутствии проговорил свой доклад. Но все же я был собою недоволен и чувствовал себя скверно. В академии на лекциях я был очень рассеян. Обедал плохо и после обеда прибежал в академию устраивать схемы и планы для доклада. Добрейший п. Матвеев меня успокоил и все великолепно устроил уже сам. Мне оставалось только разобраться, где висят (на досках и подставках) какие схемы и таблицы, да попрактиковаться с бильярдным кием (вместо указки), как показывать эти схемы и планы во время лекции. Но в какой я пришел ужас, когда стали съезжаться на лекцию разные важные лица!..

Явились слушатели всех курсов нашей академии; пришли и мои товарищи из Артиллерийской академии; входило в зал много разных других важных лиц; пришли многие из наших профессоров; показались и генералы разных степеней. Но вот все заволновались: широко раскрылись двери, и, сопровождаемый начальником академии, вошел великий князь, фельдмаршал Михаил Николаевич, а с ним целая группа молодых великих князей с их свитой. Мы с п. Матвеевым были в соседней чертежной и наблюдали через щелку двери. Все сели. Раздался призывный звонок к началу доклада; полковник М[атвее]в выпустил меня из чертежной прямо к кафедре и схемам.

Отдав общий поклон, я начал (как мне было указано) с обращения к старшему присутствующему лицу: «Ваше императорское] высочество! Предметом моего доклада и проч., и проч., и проч.». Сначала я был тяжко смущен блестящей формой важных лиц, сидевших в креслах первого ряда, и чувствовал, как тяжело ворочается мой язык. Но скоро меня захватила тема моего доклада, в котором все важное и бьющее по нервам я пережил сам, зная в совершенстве все детали дела. Как туманом застило передо мною теперь всех сидящих: я видел мысленно далекую жаркую страну, наши палатки, ходы, батареи; опять переживал все драматические эпизоды осады и штурма, а затем – радость блестящего окончания этого трудного военного похода…

Как-то сами собою мои мысли облекались во фразы и слова; мой кий подчеркивал на схемах и таблицах все важное и нужное… Я опомнился только тогда, когда увидел в руках начальника академии часы, которые он, как бы нечаянно, вынул, но мне их не показывал. Я быстро и кратко закончил, указав на то, что выводы не считаю возможным делать, так как сознаю себя для этого еще неподготовленным.

Поднялся великий князь, фельдмаршал Михаил, а за ним и все. Он дружески поблагодарил г. Тидебеля «за очень интересную лекцию» и подозвал меня.

На мой поклон он добродушно назвал меня старым знакомцем и рассказал г. Тидебелю эпизод смотра нашей батареи во Владикавказе, когда я поранил себя моей собственной шашкой.

– Я все это, конечно, знаю, что ты рассказал, но признаюсь, прослушал твой доклад с полным интересом. Спасибо!

И он подал мне руку. Так же поступили и бывшие с ним великие князья, которые все сразу и отбыли. Среди слушателей многие интересовались деталями, и я давал дополнительные объяснения. Скоро вернулся и г. Тидебель, проводив своих высоких гостей. Он крепко пожал мне руку и поблагодарил «за отличный доклад», добавив, что он рад такому удачному вечеру. Подходили ко мне и профессора, и др. слушатели, пожимая руку. Профессор полковник Плюцинский назвал меня (в разговоре с кем-то очень громко) «человеком с инициативой». Товарищи одобрили, но все указали на длинноту рассказа, около 1½ часов, хотя, как говорили, все с интересом слушали до конца. Слава Богу за все! Это было мое первое публичное выступление в жизни, да еще при такой исключительной обстановке.

Мой доклад составил мне некоторую репутацию; на лектора стали смотреть лучше во всех отношениях, что было для меня, как вольнослушателя, очень важно. Теперь Инженерная академия стала считать меня своим. Больше всех удачному докладу радовался п. Матвеев, помощи которого я обязан успехом по преимуществу. Разрешение на доклад в географической об-ве было мне дано, но самый день этого доклада был отложен до торжественного заседания И[мператорского] Р[усского] Географического О[бщест]ва в день 300-летия покорения Сибири: в программу докладов в этот торжественный день был включен в самом хвосте и мой скромный докладик.

Мое выступление в Инженерной академии принесло мне ту существенную пользу, что мои вступительные экзамены я мог держать в любой день у любого профессора, если он соглашался меня проэкзаменовать в перемену между лекциями, не нарушая тем хода занятий. Как я уже ранее сказал, все экзамены я выдержал и совершенно оформил свое пребывание в академии, несмотря на довольно большую нагрузку, я все же увеличивал постепенно и число своих знакомств, бывая у них иногда по воскресным дням.

В