1 марта 1881 года. Казнь императора Александра II - Виктор Кельнер

Я о своей участи нисколько не горюю, совершенно спокойно встречаю ее, так как давно знала и ожидала, что рано или поздно, а так будет. И право же, милая моя мамуля, она вовсе не такая мрачная. Я жила так, как подсказывали мне мои убеждения; поступать же против них я была не в состоянии; поэтому со спокойной совестью ожидаю все, предстоящее мне.

И единственно, что тяжелым гнетом лежит на мне, это твое горе, моя неоцененная, это одно меня терзает, и я не знаю, что бы я дала, чтобы облегчить его.

Голубонька моя, мамочка, вспомни, что около тебя есть еще громадная семья, и малые и большие, для которых для всех ты нужна, как великая своей нравственной силой. Я всегда от души сожалела, что не могу дойти до той нравственной высоты, на которой ты стоишь, но во всякие минуты колебания твой образ меня всегда поддерживал. В своей глубокой привязанности к тебе я не стану уверять, так как ты знаешь, что с самого детства ты была всегда моей самой постоянной и высокой любовью. Беспокойство о тебе было для меня всегда самым большим горем. Я надеюсь, родная моя, что ты успокоишься, простишь хоть частью все то горе, что я тебе причиняю, и не станешь меня сильно бранить. Твой упрек единственно для меня тягостный.

Мысленно крепко и крепко целую твои ручки и на коленях умоляю не сердиться на меня. Мой горячий привет всем родным. Вот и просьба к тебе есть, дорогая мамуля, купи мне воротничок и рукавички, потому запонок не позволяют носить, а воротничок поуже, а то для суда хоть несколько поправить свой костюм: тут он очень расстроился. До свидания же, моя дорогая, опять повторяю свою просьбу: не терзай и не мучай себя из-за меня; моя участь вовсе не такая плачевная, и тебе из-за меня горевать не стоит.

Твоя Соня

22 марта 1881 г.

Печатается по: «Народная воля» в документах и воспоминаниях, с. 251.

СУД

ОБВИНИТЕЛЬНЫЙ АКТ,

которым предаются суду Особого присутствия Правительствующего Сената для суждения дел о государственных преступлениях:[65] тихвинский мещанин Николай Иванов Рысаков, 19 лет; крестьянин Таврической губернии, Феодосийского уезда, Петровской волости, дер. Николаевки, Андрей Иванов Желябов, 30 лет; дворянка Софья Львовна Перовская, 27 лет; крестьянин Смоленской губернии, Сычевского уезда, Ивановской волости, дер. Гавриловка, Тимофей Михайлов, 21 года, и мозырская Минской губернии мещанка Геся Мирова Гельфман, 26 лет, обвиняемые в государственных преступлениях.

1 марта 1881 г., в воскресенье, во втором часу пополудня в С.-Петербурге, на набережной Екатерининского канала, против сада Михайловского дворца, совершилось величайшее злодеяние, жертвою которого пало Его Императорское Величество Государь Император Александр Николаевич. Неслыханное по гнусности своей и бедственным последствиям преступление это и сопровождавшее его причинение смерти и поранений многим лицам совершены были посредством двух, произведших взрывы, метательных снарядов.

Обстоятельства злодеяния, исследованного дознанием в порядке, установленном в 1 главе 2 разд. 3 книги уст[ановлений] угол[овного] суда, 2 ч. XV т. св[ода] зак[онов] изд[ания] 1876 [г. ], по продолж[ению] 1879 г., а в некоторых частях и предварительным следствием, были выяснены как осмотрами места и вещественных доказательств преступления, так и показаниями нижепоименованных свидетелей-очевидцев.

В третьем часу дня ныне в бозе почивший Государь Император выехал в карете, в сопровождении обычного конвоя, из Михайловского дворца по Инженерной улице, по выезде из которой карета повернула направо по набережной Екатерининского канала, направилась к Театральному мосту. Позади быстро следовавшей кареты Государя Императора, на расстоянии двух саженей от нее, ехал в санях полицмейстер полковник Дворжицкий, а за ним капитан Кох и ротмистр Кулебякин. На расстоянии сажен 50 от угла Инженерной улицы ровно в 2¼ пополудни под каретой раздался страшный взрыв, распространившийся как бы веером. Выскочив из саней и в то же время заметив, что на панели, со стороны канала, солдаты схватили какого-то человека, полковник бросился к императорской карете, отворив дверцы, и, встретив выходившего из кареты невредимым Государя Императора, доложил Его Величеству, что преступник задержан. По приказанию Государя свидетель проводил его по тротуару канала к тому месту, где находился уже окруженный толпою народа задержанный человек, оказавшийся впоследствии тихвинским мещанином Николаем Ивановым Рысаковым. Стоявший на тротуаре подпоручик Рудыковский, не узнав сразу Его Величества, спросил, что с Государем. На что Государь Император, оглянувшись и не доходя шагов десять до Рысакова, изволил сказать: «Слава Богу, я уцелел, но вот…», указывая при этом на лежавшего около кареты раненого казака и тут же кричавшего от боли раненого мальчика. Услыхав слова Государя, Рысаков сказал: «Еще слава ли Богу?» Между тем, опередив на несколько шагов Государя, полковник Дворжицкий принял от лиц, задержавших Рысакова, вынутые из платья его револьвер и небольшой кинжал. Приблизившись к задержанному и спросив, он ли стрелял, Его Императорское Величество, после утвердительного ответа присутствующих, спросил Рысакова, кто он такой, на что тот назвал себя мещанином Глазовым. Затем, как только Государь, желая посмотреть место взрыва, сделал несколько шагов по панели канала по направлению к экипажу, сзади, у самых ног его, раздался новый оглушительный взрыв, причем поднятая им масса дыма, снегу и клочьев платья закрыла на несколько мгновений все пространство. Когда она рассеялась, пораженным взорам присутствующих, как пострадавших, так и уцелевших, представилось ужасающее зрелище: в числе лиц, поверженных и раненных взрывом, находился и Государь Император. Прислонившись спиною к решетке канала, упершись руками в панель, без шинели и без фуражки, полусидел на ней возлюбленный монарх, окровавленный и трудно дышавший. Обнажившиеся ноги венценосного страдальца были раздроблены, кровь сильно струилась с них, тело висело кусками, лицо было в крови. Тут же лежала шинель Государя, от которой остались клочья. Раненный рядом с Государем Императором, полковник Дворжицкий, приподнявшись с земли и услыхав едва внятно произнесенные слова Государя: «Помоги», вскочил и подбежал к нему вместе со многими другими лицами. Кто-то подал платок. Государь, приложив его к лицу, очень слабым голосом произнес: «Холодно, холодно». Тогда, приподняв Государя, уже начинавшего терять сознание, окружавшие его лица, в числе которых были юнкера Павловского военного училища и чины проходившего мимо караула от 8-го флотского экипажа, при подоспевшем великом князе Михаиле Николаевиче, понесли его к саням полковника Дворжицкого, причем поручик Гендриков покрыл своей фуражкой обнаженную голову страдальца. Наклонившись к своему августейшему брату, великий князь спросил, слышит ли Его Величество. На что Государь Император тихо ответил: «Слышу»; на дальнейший вопрос Его Величества о том, как Государь себя чувствует, Государь Император изволил сказать: «Скорее… во дворец», а затем, как бы в ответ на услышанное им предложение штабс-капитана Франка внести его в ближайший дом для первоначальной помощи, Его Императорское Величество произнес: «Несите меня во дворец, там… умереть…»; то были последние слышанные свидетелями слова умирающего монарха. Императорская карета оказалась сильно поврежденной взрывом, почему Его Величество поместили в сани полковника Дворжицкого, куда сел ротмистр Кулебякин и, с помощью конвойных казаков Кузьменко и Руценко, повез Государя Императора в Зимний дворец.