Учебник рисования - Максим Кантор

Подгулявший министр энергетики и топлива Михаил Дупель торопился с презентации вина божоле не домой под сосны, а в редакцию газеты. Его немедленно провели наверх. К Дупелю в газете относились с подобострастием, боялись почти так же, как и Баринова, знали, что это на его деньги отгрохали здание, что зарплаты сотрудникам платит его банк, что же до акций газеты, коими с Дупелем формально расплатились, то рядовые работники редакции не слишком разбирались в их подлинном значении. «Акционер» — слово важное, но невнятное. Акции газеты — его собственность, и что из того? Что ему принадлежит: бумажки и квитанции — или дом и стулья?

Дупель вошел в кабинет к Баринову, держа в руках сегодняшний номер. Номер не успели подписать в печать, он прихватил полосы на столе у верстальщика — а кто Дупелю возразит? Не тот он мужчина, чтоб ему возражали.

— Остряки у нас в газете, — сказал Дупель, — мастера заголовки сочинять. Репортаж о гонках каков, а? «С ралли — в кювет!» Ну ребята! Премию надо давать!

Заголовок этот три часа подряд выдумывал уволенный редактор. Баринова покоробило, что Дупель назвал газету «нашей». Сам Баринов считал ее только своей.

— Это ж надо так написать! А? Какую же ему премию дать? Давай ему за статью про гонки — гоночную машину купим? Или этот вот заголовок, нет, ты прочти! Прочти! — и Дупель показывал Баринову то, что Баринов и так превосходно знал. — Вообще весь этот стиль, шуточки, ну эта ваша фирменная подача заголовка — люблю! Люблю эту двухходовочку. Раз — заголовок крупным шрифтом! И ниже петитом — бац! Еще одна фразочка! — шах и мат! Читатель наживку проглотил, а ты его второй фразочкой подсек и под губу крючочком дерг! «Моссовет велел мясу дешеветь. — Мясо не хочет!» Тонко! А еще: «Курилы сдали! — В аренду ракетному комплексу!». Раз, и потом — бац! Стиль!

Дупель сел, Баринов сел напротив и ждал, когда Дупель перейдет к делу. Каждый из миллиардеров, разделивших страну, вел переговоры на особый манер. Чиновники, политики и журналисты давно наизусть выучили эти манеры. Левкоев переходил на блатной жаргон, Балабос соблазнял собеседника байками о дорогой жизни, Дупель сначала шутил, потом тихо излагал требования. Баринов ждал, пока Дупель скажет все свои веселые слова.

— Или вот, смотри-ка, Вася! Ловко завернули! Вот ты тут про демократию ловко пошутил. «Где наша демократия? — Где-где. В Думе!» Поддел, молодец! Правду сказал, между прочим. Где демократия? — Дупель бросил вокруг себя взыскующий взгляд и только развел руками. Зато он увидел разнообразные предметы дорогой обстановки кабинета, и это подвигло его на следующую фразу: — не все так печально, Вася, жизнь-то удалась. Вспомни, с чего начинали.

Начинали они с разного. Миша Дупель, еврейчик из провинции, был в юности правоверный комсомолец, переменился лишь в последние десять лет. Вася же Баринов, сын Потапа Баринова, известного партийного вольнодумца (из либеральных мидовских работников: посол в Мексике Баринов, посол в Канаде Яковлев, представитель в ООН Миртов — коих Горбачев призвал из дальних стран рушить гнилую советскую систему), с детства все коммунистическое презирал и отличался широтой взглядов. Вася Баринов не менял ни пристрастий, ни убеждений — этим, собственно говоря, и отличается порода от беспородности: к чему ей перемены?

— Разве что демократии нам и не хватает, — подытожил Дупель. — А так — все есть. Божоле не хуже, чем в Париже. Но — демократия нужна, Вася. Без нее и божоле, и нашу газету прикроют. Ты бы, Вася, показал, как развивается демократическое движение, не хватает этого в нашей газете. — Дупель опять назвал газету «нашей», опять Баринов покривился.

— А оно разве развивается, движение?

— Люди работают. Программы пишут. Про Кузина надо материал дать.

— Скучный он, тошно писать про него.

— Знаю, что скучный. Зато нужный.

— Уволь, Миша. Мне политика ни к чему.

— А чем же ты интересуешься, Вася, если политикой не интересуешься?

— Теннис люблю. Вот йогой увлекся. Разные есть увлечения.

— Беззубая стала газета, Вася. Остроумная, а беззубая.

— Какая есть, Миша. Лучше нет в стране.

— Что за газета без полемики.

— Не будет полемики, Миша. Принцип: беспристрастные факты. Пусть они все удавятся — а мы скромненько, петитом: похороны во вторник, венки заносить со двора. И никакой борьбы.

— Не бывает так.

— Не стану вмешиваться, не проси. Тошнит от пафоса. Стиль наших отечественных газет с детства бесит. Вперед! Давай! У меня никакие «давай!» не проходят. У меня целый этаж дармоедов, сидят и информацию собирают — а я мелким шрифтом, без эмоций публикую. Информация — это свобода, и другой свободы не бывает. А чтобы легче информация прошла, я сверху заголовочек даю посмешнее.

— Хорошо. Вот информация. — Дупель уселся поглубже в кресло. — Откудa деньги приходят — и куда уходят. Десять лет назад поделили партийное наследство и предприятия. Тогда страна была в кризисе — для бизнеса это хорошо, не надо думать, что делать с прибылью. Потом распределили ресурсы — главное, что у нас есть. Оттуда, из регионов добычи, из земли — пошли уже хорошие деньги. Из кризиса страна вышла, и тут стало тяжело. С деньгами всегда проблема: нет их плохо, а есть — еще тяжелей. С деньгами, как с детьми: пристроить надо. Советский Союз вкладывал в вооружение, Кубу, космос, образование. Деньги тратили на будущее и на безопасность. На что теперь их тратить и где держать?

— Где хочешь, там и держи. Банков, что ли, мало?

— Построили банки. В мировую банковскую систему, правда, банки эти не вошли: не пустили. Они сами не захотели, с краю удобнее: чуть что, а ты раз, и за дверь. Но вот странность: зачем такие банки, что готовы каждую минуту закрыться? Потом стали создавать информационные империи — телевизионную, газетную. Вложили туда немереные деньги. Знаешь, сколько вбухано в твою газету? Она что — прибыль приносит? Рекламой божоле? Пусть хоть себя окупит, уже спасибо. Ответь мне: зачем — банки, которые не вполне банки и газеты, которые только жрут деньги?

— Зачем?

— Затем, Вася, что это рабочий инструмент — покупать власть и ее удерживать. А больше — незачем. Неужели думаешь, газета нужна для информации о выставке авангардистов в Майами и для рекламы божоле?

— А разве во всем мире не так?

— Мы не во всем мире, Вася. Мы — здесь.

— Разве? А я думал — мы теперь в мире без границ. Идеологии нет, бизнес общий. У тебя самолет под парами стоит. Захотел — и в Нью-Йорк! Вон Шприц нынче колесит по свету. Из России уехал, а беднее не стал.

— Пока не стал. Пока на свободе.

— Думаешь, достанут?

— Шприц — дурак. Сам не знал, чего хотел. Хотел, как пошикарнее, только не понимал, что дороже и шикарнее — это не одно и то же. Помнишь то время, когда в Москве и триста тысяч были деньги? Было такое время, ты просто позабыл. Как мы шиковали, когда в кармане сто штук лежало. И скажу тебе, Вася, это было самое золотое время. Ведь больше и не надо, чтобы красиво жить. На сто тысяч можно так время провести, как на миллион не проведешь. Бедность, она человека красит, Вася. И прислуги столько не нужно, и времени свободного больше, и обязанностей нет. Красивое время было! Помню, Балабос приехал в Канны на кинофестиваль, подходит к дверям, нет ли для меня билетика? А одет он — ну сам понимаешь, не от Ямомото, не умели тогда. Нету, говорят, для вас билетика. И лишний билетик купить нельзя? Исключено. А за десять тысяч баксов? К нему очередь выстроилась. Он всем охранникам по билету купил, а сам не пошел — он кино не любит. Вот так мы жили, Вася, — и хватало! Всем хватало! Даже охране сходить на Каннский фестиваль хватало! Это уже потом разврат начался: Куршевель и прочее. Это уже потом он устраивал свой «Бал Босса» на десятилетие фирмы — в Кремлевском дворце. А тогда — тогда все было романтично. А почему изменилось все, скажи? Я сам тебе скажу: потому что наступила пора принимать решения. А вот к решениям Шприц и Балабос не готовы. Ломать — не строить.

— Они не ломали — строили. Для себя строили. Чем не решение уехать? Уехал-то он не от денег, к деньгам. Шприц понял, что здесь надо делиться с властью — и уехал, и молодец. Люди научились — не все же дураками-то быть? — что деньги лучше вкладывать там, где есть настоящие банки — то есть на Западе. Всякому хочется миллиардером стать.

— Ошибка, — сказал Дупель, — строить надо для всех. Так твоему миллиарду будет спокойнее. А для себя одного — зачем миллиард? Зачем человеку больше десяти миллионов? Что с ними делать?

— Ну это ты скромничаешь, Миша. Посмотри на себя, погляди на свой дом, посчитай кольца у Светы.

— Изволь, сосчитай. Я расскажу, как оно, по-моему, должно быть устроено. Дача, это раз. Пусть на Рублевке, пожалуйста. Миллион, ну хорошо, пусть два. Ну допустим, квартирешка в Москве — хотя зачем она, если за городом воздух чище? Ладно, пусть стоит. Еще миллион — это даже с избытком, на антикварную мебель хватит, обставить. Дом в Испании, в Марбелье — еще полтора. Квартира в Париже — миллион за глаза хватит вместе с обстановкой. И вот ты полностью упакован, по уши — а всего истратил пять с половиной лимонов. Ну еще пол-лимона на кольца и бранзулетки. Шесть — и ты, и твоя девушка имеете все. Четыре миллиона тебе на поездки и гостиницы хватит, правда? Вот я в десятку и уложился. А это, по теперешним временам, не деньги. У меня директора в регионах больше получают. А сколько депутату — рядовому прохвосту из Урюпинска, который в думский комитет пролез, — сколько ему башляют, знаешь? Только зачем столько? Ну что еще нужно нормальному человеку? Яхту арабского шейха? Дворец султана? Остров в Карибском море? Вот когда появились придурки и стали покупать в Англии землю сотнями гектаров, тогда и миллиарда хватать перестало. Вот когда настоящая инфляция наступила. Инфляция — это не когда правительство много денег напечатало, а когда тебе миллиарда на жизнь не хватает, потому что ты дурак. Мало, все мало! Вот когда у Шприца крыша поехала. Давай, сейчас прямо, станем наследными баронами, купим поместье герцогов Мальборо вместе с титулом. И вопросов нет, отчего не купить? — знай башляй, тебе не только замок Мальборо, тебе и Виндзорский замок продадут. А почему, Вася? А потому что у них еще есть — они в Кенсингтонский дворец переедут. А ты в Виндзорском один, как дурак, сидеть будешь, и никто в гости не придет. А миллиарды свои грохнешь на кривые стены да на дрова в камине потратишься: замки холодные, их протопить — Беловежской пущи не хватит. Десять лимонов — хорошее число. Больше порядочному человеку на жизнь не нужно. На что? На дрова?