Режиссер Советского Союза 8 (СИ) - Александр Яманов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ди Марко всегда был умён и сразу понял моё намерение. Надо только разубедить его, что я не сумасшедший.
— Я был в швейцарской клинике, — мы как раз дошли до площади Восстания, где располагался мой дом, — Аденокарцинома поджелудочной железы встречается в двух или трёх процентах случаев. Очень сложно выявляется на ранних стадиях, так как почти себя не проявляет. А сейчас уже поздно чего-то делать. Пошли метастазы и операция с прочими действиями бесполезны. Врачи дали мне не более трёх месяцев, потому я судорожно сдавал дела, оформлял доверенности и назначил тебя председателем совета директоров, передав в управление свои акции. — Но ведь можно попробовать лечиться и надо бороться. Что за глупая идея? — продолжал настаивать Франческо, — Касаемо компании, то я считаю правильным разделить управление с Анной. Не знаю, чего у вас там произошло, но она давно готова к более сложным проектам.
— Рано. Пусть пока всё будет в твоих руках. Она всё равно моя наследница, но пока без права распоряжаться акциями. А денег на жизнь жене и детям хватит. И дело не в конфликте, а её готовности. Когда ты почувствуешь, что учить её более нечему, то назначай Анну хоть генеральным. Но не ранее чем через три — четыре года, — поворачиваюсь к ди Марко и смотрю в его наполненные болью глаза, — Что касается больницы, то я пас. Мне уже с трудом удаётся терпеть боль и приходится жить на таблетках. Далее я превращусь в кусок гниющего мяса, неспособного даже самостоятельно сходить в туалет и получающего всё более мощные дозы обезболивающего. А сейчас я нахожусь в здравом уме, распорядился своим имуществом, даже песню отличную записал. Ещё и попрощался со всеми, с кем хотел. Далее мне просто нечего делать.
Итальянец не понял моей усмешки и посчитал, что я страдаю. Только он заблуждается.
— А она? Ты встречался с ней?
На мне нужно упоминать имя той, о ком идёт речь. Забавно, что в этом мире мне удалось приобрести одного настоящего друга, и при этом мы любим одну женщину. Только я сам вычеркнул её из своего сердца, а Франческо продолжает, молча страдать долгие годы.
— Это уже слишком и не нужно нам обоим.
Делаю вид, что я действительно верю в это. Хотя мне с трудом удалось сдержаться и не слетать в Париж, чтобы просто посмотреть на неё. Но это уже какая-то истерика.
— Часа через два заедь за мной. Скажешь консьержке, что мы договорились о важной встрече, но я не снимаю трубку, и ты начал переживать. Наберёте ещё раз мой номер, а далее уже дело техники, — решаю прекращать затянувшуюся сцену.
— Я не смогу, — всхлипнул итальянец.
Крепко обнимаю его и мысленно улыбаюсь. В моё время над нашей парочкой понятливо бы усмехались проходящие мимо люди. Высокий блондин, только слишком бледный и худой, обнимает низкого и полного итальянца. Отстраняю ди Марко и с улыбкой объясню ситуацию и намекаю, что Москва не такой испорченный город как Рим, где о нас подумали плохо.
— Ты неисправим, — сквозь слёзы улыбается ди Марко.
На самом деле мне гораздо тяжелее, чем хочется казаться. Молча жму руку друга, резко поворачиваюсь и направляюсь в сторону высотки. Надеюсь, он сделает всё как надо и не перепутает.
Дома снимаю туфли и сразу прохожу в кабинет. Здесь уже лежат два конверта — один с завещанием на имущество в СССР и второй с запиской. Мысленно пробегаюсь по всем делам. Доверенности у людей, юридическая контора и Франческо проконтролируют все нюансы, завещание на имущество и акции за рубежом тоже юристов, деньги и драгоценности в ячейке, к которой получит доступ Анна. В принципе всё.
Нет, надо в последний раз потешить свои пороки. Поэтому открываю бутылку вина и вытаскиваю из футляра сигару. Надеюсь, мне сегодня можно курить в комнате? Постепенно ухожу в свои мысли и вспоминаю самые запоминающиеся моменты моего пребывания в этом мире. Но хватит ностальгии, ведь она сейчас несёт только дополнительную боль. Допиваю второй бокал вина, тушу сигару и открываю сейф.
Достаю наградной пистолет отца, чудом оставшийся в семье. Передёргиваю затвор и прислоняю ствол к сердцу. Хочу уйти как Маяковский и не испортить лицо, дабы не смущать людей на похоронах. Это были отличные тринадцать лет и глупо о чём-то жалеть.
Жму на курок. Грохот выстрела. Боль. Темнота.
Эпилог
Часть-1.
— В этот торжественный день происходит поистине уникальное событие! По настоянию общественности и выбранному гражданами макету мы открываем памятник одному из достойнейших людей нашей страны! Человеку, который нёс свет советской и русской культуры всему миру. И за весьма короткий промежуток времени, добившийся просто невероятных результатов. Именно товарищ Мещерский является основателем натурализма в современном кинематографе. Направления, которое до сих пор актуально во всех странах. А ещё наш герой достиг невероятных успехов в развитие отечественного радио и телевидения. Поверьте, я знаю, о чём говорю, так как работал с Алексеем Анатольевичем долгие годы. Поэтому вполне очевидно, что сегодня в Москве устанавливается первый монумент режиссёру! Думаю не за горами тот день, когда в честь великого сына нашего народа будет переименована одна из близлежащих улиц! Ура, товарищи!
Немалая толпа, собравшаяся около кинокомпании «Прогресс» разразилась дружными аплодисментами. Людей был так много, что пришлось даже оперативно ограничивать движение по Сельскохозяйственной и улице Вильгельма Пика.
Следом за председателем «Гостелерадио», взявшим первое слово, выступили две высокопоставленные персоны, а также представители общественности и коллеги режиссёра. Последние говорили особенно проникновенно, без излишнего пафоса и канцелярщины. Сильнее всего собравшихся поразил рассказ молодого человека, бывшего детдомовца, а ныне педагога. Он выучился и вернулся работать обратно в детдом. И примером ему служил именно сегодняшний герой, который уделял немало внимания сиротам. Люди знали, что Мещерский умел творить, да и, чего греха таить, любил красиво жить. Но столь трепетное отношение к несчастным детям поразило многих.
А ещё внимательный зритель мог заметить вдову режиссёра, простоявшую всю церемонию, с каменным выражением лица. В отличие от четырёх его детей, не скрывавших слёз. К молчащей женщине подходили различные персоны из руководства СССР, РСФСР и столицы, пожимали ей руку и говорили дежурные слова. И было во всём этом, что-то необъяснимое. Складывалось впечатление, что большинство высокопоставленных товарищей лебезило перед женщиной.
Наконец, с памятника сняли покрывало, и толпа восторженно выдохнула. На постаменте расположился не режиссёр, занятый работой и глядящий в камеру. Там стоял элегантный мужчина в костюме, на губах которого играла ироничная улыбка, эдакий денди
