Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность - Лев Клейн

«Мы очутились в лифте. Это был, о, я не знаю, тридцать второй этаж или около того. Я был очень хорошо одет. На мне был кожаный галстук, пиджак, все причиндалы. Он сказал:

«Знаешь, я никогда не любил эти кожаные галстуки, но на тебе он выглядит прекрасно». Схватив мой галстук, он начал играть с моей грудью. Следующее, что я помню — как мы целовались.

3: В лифте?

Дж: Да. Мы… спустили штаны.

3: В лифте?

Дж: Ну да, в лифте. И…

3: С огнями Канзас Сити внизу?

Дж: Да. И дверь открылась. Мои нервы сорвались. Потому что мы стояли там оба со спущенными штанами.

3: Там оказались люди?

Дж: Люди зашли в лифт, одна пара зашла. И знаешь, они ничего не сказали. Они сделали вид, что ничего не видели. Ладно, на следующем этаже мы вышли и пошли в ванную и там завершили.

Это был мой первый сексуальный опыт, самый первый. Это был первый и единственный раз, когда у меня был секс с ним.

3: Это было приятно? Было ли это то, на что ты надеялся?

Дж: О да. Я был так рад наконец узнать вкус этого, увидеть, что это такое — иметь секс. Но после него, у меня несколько лет был секс только с женщинами.» Позже рассказчик стал голубым (Zeeland 1993: 243–245).

Наконец, воспоминание одного известного гея. Это американский инициатор и лидер освободительного движения геев коммунист Гарри Хэй. В интервью он вспоминает, что был невинным мечтателем до 17 лет. А в феврале 1930 г. в Лос Анджелесе «я соблазнил «пожилого» джентльмена (ему было по меньшей мере 33) «просветить меня», подстроив так, что это якобы он подклеил меня на пресловутой площади Першинга. Бедный парень, он был поражен затем, открыв, что я и девственник, и тюремная приманка одновременно. Чэмп Симмонз не так уж и поворотил меня, но он был очень славным человеком; он был добрым и сердечным и многому меня научил»… И потом Хэй упоминает его как «парня, которого я соблазнил подцепить меня и вывести меня в геевский мир» (Katz 1976: 612).

Таким образом, в мужском варианте (и притом гомосексуальном) есть на деле мемуары написанные как бы Гумбертом Гумбертом, и есть показания, оставленные Лолитами мужского пола. Если не совращение, то соблазнение здесь налицо, но отношения старшего с младшим полностью перевернуты.

5. Маска наивности

У Харитонова есть одно чрезвычайно любопытное произведение — Рассказ мальчика — «как я стал таким». Здесь явная перекличка с Уайтовским «Рассказом парня (или, как можно перевести слово boy — мальчика) о себе», хотя Уайт и Харитонов несомненно не слышали друг о друге: Харитонова при жизни не печатали даже по-русски, а книга Уайта вышла вскоре после смерти Харитонова. Но если книга Уайта, по общему мнению, полна автобиографическими мотивами, то все же они даны в литературной переработке. У Харитонова же вообще автобиографичность и минимум обработанности входят в основы творческого метода, все его рассказы выглядят как главы его дневника. А этот рассказ — особенно. Он явно написан без малейшей надежды на то, что будет когда-либо напечатан: и тема, и авторская позиция, и нецензурные слова не позволяют сомневаться в этом. Очень похоже, что повествование представляет собою просто запись действительного рассказа приезжего юноши по свежим следам, возможно, даже без каких-либо добавлений из другого авторского опыта. Просто запись для памяти.

Персонаж от автора (видимо, сам Харитонов) очень профессионально ведет типичное интервью психоаналитика. Паренек рисуется; интеллигентному, но явно сексуально заинтересованному знакомому хочет представить себя наивным, чистым, совращенным только недавно. Заботится о достойном образе и… набивает себе цену.

«Значит, на 8-е марта я поехал в Москву (из Ижска). Вот тут я и узнал. Нет, до этого была история с этим народным художником. Он пришел к нам в училище, попросил прийти к нему попозировать. Ну и потом начал заговаривать на эти темы, но всё так деликатно, и, главное, отношения учителя и ученика <…> да мне бы с ним было противно, ему 60 лет, я его только уважал как человека. Он меня многому хорошему научил. А в постели мы с ним больше просто так лежали, ему просто нравилось погладить меня, он восторгался мной, моей фигурой…». Художник и направил его в Москву, посмотреть музеи. «Ну и в Москве я узнал: в аэропорту в Быково зашел в туалет, там всё написано, загляни в такую-то дырку, и там один поманил меня пальцем, сделал мне минет через дырку».

— А откуда узнал что в центре собираются?

«А вот мне этот сказал и предложил встретиться. С ним я не встретился, но за эти дни встречался с другими, вот так я всё это и узнал. Ну, стоило мне появиться, все сразу подходят, я с этим не иду, с тем не иду, смотрю кто понравится».

Всё выглядит очень просто и соответствует стереотипу. Местный интеллигент начал приобщать простого паренька к гомосексуальному общению, но очень умеренно, а столичные «тусовки» окунули в разврат. Интервьюер подозревает, что это только поверхностное впечатление, что парень лишь приоткрыл свой опыт, и за его монологом следует искусно, осторожно сформулированный вопрос:

— Ну а раньше в детстве, что-нибудь такое бывало, наверное, с каким-нибудь школьным товарищем, так, по-детски?

«Да, был один друг, мы с ним друг у друга дрочили».

— Часто?

«Да как только никого нет, так и подрочим. Но только дрочили, больше ничего».

— А девушки у тебя бывали? «А как же, конечно».

— А почему нет постоянной?

«Ну они глупые какие-то все, и постоянной девушки у меня не было, а что, просто ходить с ней, провожать и говорить неизвестно о чем, неинтересно. Они же не стремятся спать, им больше нужна просто любовь и провожания. Ну а так, отдельные случаи, да, мне очень понравилось. В колхозе с одной, я заметил по часам, я ее п а х а л час десять минут, как эксперимент, я регулировал, чувствую, скоро конец, я придерживаю, она уже истекала ручьями».

— Ну а тебе приятней с девушками или с парнями? «Да, с девушками, конечно, там у нее внутри всё так обволакивает, приятно, мокро всё время».

На этой стадии парень предстает сексуально чуть более опытным, но в основе своей гетеросексуальным. Однако знакомство продолжается, интервьюер расположил его к себе, парень проникся доверием, и «постепенно он рассказал больше и о тех днях в Москве и о всех своих связях». И тут выясняются его гораздо более ранние, бурные гомосексуальные приключения, и, что главное, возникшие по его собственной инициативе.

«Вообще-то, честно говоря, началось всё не в Москве в Быково; и не с художника. А когда я однажды был проездом в Кирове, я зашел в туалет, и там была надпись перейди в другой туалет на такой-то улице. Я пошел туда».

— А не боялся, не было противно?

«А меня никто в городе не знал, я никого не знал. И вечером уезжать. И вот там стоит один такой страшный, правда, молодой, в очках, губастый. И он мне предложил зайти с ним в кабинку, две разные кабинки рядом, он меня оттуда так пальчиком поманил и взял в рот. О! А там там так здорово, так мокро. И рот у него такой большой, зубами не царапает, так всё мягко. Я был прямо в экстазе. И он был в таком восторге, говорит — у тебя такой большой! Давай снова встретимся! Я говорю нет не могу, сегодня уезжаю <…> Так вот, когда я приехал в Иж-ск, я стал искать таких людей. <…> Так вот, с народным художником. Когда он зашел к нам в училище, я всё это знал. И сразу понял, что к чему, когда он меня к себе зазвал».

Оказывается, народный художник был вовсе не инициатором — парень искал и ждал таких, художник просто подвернулся. В Москве же, когда парень попал в центр, освоился там,

«и здесь самое главное было знакомство: подошел ко мне в последний вечер Миша такой, приятный, с усиками, он мне сразу понравился больше всех и мы поехали к нему <…>. Мы зашли с ним в ванную, он там сзади смазал мне, оттрахал. И он мне так понравился, вот один случай, когда я даже сам захотел взять у него в рот. Но не взял! Как мне не хотелось с ним расставаться! <…> Больше я не мог ни о чем думать, только он был у меня в голове».

Рассказал о нем художнику, тот отговорил ехать в Москву. Вместо этого паренек, Сережа, поехал домой в деревню и встретился со своим школьным другом Сашей — тем, с которым раньше дрочился. Ему предварительно написал: «мы должны с тобой увидеться, я тебе такое расскажу! такое! как я съездил в Москву, у тебя дух захватит». Тут Сережа выступает совершенно отчетливо уже соблазнителем. И вот, приехав, он, как он рассказывает, «встретился с Сашей, этим своим школьным другом». Тот «слушал и прямо стонал, потом истопил баню и говорит — делай со мной всё что с тобой делали в Москве! А у меня там в рот брали, что ж я ему должен тоже? Мне этот его член какой-то кривой с синим концом с детства еще надоел. Ну я так и быть взял у него, прямо чуть не стошнило. Вот единственный раз, больше никогда никому! Он изнеженный такой, всё время дома сидит, любит читать по истории, всё про Русь, западного ничего не признает, такой патриот…»