Древние тюрки - Лев Гумилев

Хан держал себя как диктатор. Когда наследник престола отказался совершить перед ним уйгурский обряд поклонения, он приказал забить до смерти палками двух китайских вельмож. Китайцы проглотили оскорбление. Уйгурско-китайское войско осенью 762 г. ударило на мятежников и разгромило их армию. Согласно «Ганму», мятежники потеряли 60 тыс. убитыми и 20 тыс. пленными. 20 ноября уйгуры ворвались в Лоян[1537]. Ши Чао-и заперся в Мочжоу, но потом оставил там коменданта и ушел набирать подкрепление. Комендант сдал крепость Пугу Хуай-эню. После этого сдался комендант Фаньяна, и дело мятежников было проиграно. Загнанный как зверь, Ши Чао-и повесился в лесу, и гражданская война закончилась.

Китай лежал в развалинах. Уйгуры грабили население, в селах уничтожали дома, а уцелевшие жители, потеряв всю одежду, прикрывались бумагой. Убыль населения была огромна: по переписи 754 г. в Империи числилось 52 880 488 душ, а в 764 г. — 16 900 000 душ, но надо учитывать, что застойные владения большей частью отпали от Китая. Армия — гордость династии Тан — легла целиком, остались ополчение и наемные отряды. Идея Империи была потеряна полностью: для осуществления ее не было больше ни сил, ни средств, ни воли. О результатах гражданской войны прекрасно сказал китайский великий поэт Бо Цзюй-и:

В девятый месяц во всем Сюйчжоу, с недавнею войной,Стенаний ветер, убийства воздух на реках и горах.И только вижу, в одном Люгоу, у храма под горой,Над самым входом, совсем как прежде, белеют облака[1538].

Тибетцы идут на восток. Восстание Ань Лушаня было как нельзя более на руку тибетцам; Новый монарх, Тисрондецан, ознаменовавший свое вступление на престол убийством, сначала хотел закончить изнурительную войну почетным миром, но сделанные им в 755 г. предложения были отвергнуты[1539].

Однако это была ошибка императора, и она дорого стоила Китаю. Как только вспыхнуло восстание, пришлось снять все лучшие войска с тибетской границы для ведения гражданской войны, и тибетцы без особого труда, на протяжении семи лет отторгли от Китая западные области Хэси и Лунъю.

В 763 г. они продолжали наступление. Войско, состоявшее из тибетцев, тогонцев (монголов) и дансянов (тунгутов), вступило в Шэньси и подошло к самой столице, где его никто не ждал. После двухдневного боя тибетцы со своими союзниками обратили в бегство китайское войско и вступили в город, покинутый императором; Чанъань была подвергнута грабежу и разгрому; в окрестностях же ее не менее тибетцев свирепствовали китайские воины, разбежавшиеся после поражения. Но тибетцы, ограбив столицу, пошли назад, и это позволило подошедшим с востока китайским войскам водворить порядок. Главную роль в отступлении тибетцев сыграли воинственные пограничные китайцы, сумевшие отстоять от своих исконных врагов г. Фэнсянь, оставшийся в тылу тибетской армии. Не будучи в силах быстро подавить сопротивление местного населения, тибетцы перенесли экспансию в Сычуань. Вначале они имели успех, но в 764 г. южные китайские войска нанесли им поражение и заставили их отступить[1540].

Казалось, что положение на фронтах опять готово стабилизироваться, но новое восстание потрясло Китай и снова поставило его на край пропасти.

Судьба героя. Всем в Китае было ясно, что династию Тан спас полководец Пугу Хуай-энь. Этот варварский князь преданно служил династии, а по силе, храбрости и таланту не имел себе равных. Сам он сражался всегда в первых рядах. Сорок шесть его родственников пали в сражениях. Он казнил своего сына перед строем за то, что тот передался неприятелю, выдал двух своих дочерей в отдаленный край вместо царевен и убил своего зятя, уйгурского хана, к двукратному возвращению столицы. Но у каждого есть враги, и комендант крепость Тайюань однажды отказал в угощении и приеме уйгурским войскам, находившимся под начальством Хуай-эня. Этим, с точки зрения степняка, он нанес ему смертельное оскорбление, так как был нарушен священный обычай гостеприимства: Хуай-энь оказался не в состоянии угостить уйгуров, по отношению к которым он был хозяином. Хуай-энь принес жалобу, из столицы явился евнух расследовать дело. Евнух взял взятку и донес, что изменнические намерения Хуай-эня ясны. Узнав о клевете, Хуай-энь потребовал казни евнуха и коменданта, но дело положили под сукно до конца войны, а затем вызвали полководца в столицу, чтобы судить. Но Хуай-энь достаточно знал китайские нравы и предпочел поднять мятеж (май 764 г.).

В начале он не имел успеха: попытка взять Тайюань посредством внезапного нападения была отбита, а китайские части его войска перешли к Го Цзы-и, но как только Пугу Хуай-энь перешел Хуанхэ и сомкнулся со степняками, к нему собралось большое войско добровольцев, а в 765 г. он призвал на помощь тибетцев и уйгуров. Те и другие откликнулись на призыв. Пугу Хуай-энь, хорошо зная характер своих союзников, не объединил их, но пустил на Чанъань тремя колоннами: с севера наступали дансяны, с запада — тибетцы, а с юго-запада — тогонцы; уйгуры были в резерве, а сзади них шел сам Хуай-энь с ордосскими войсками.

Первыми вступили в бой тибетцы, но камнеметные машины и тугие самострелы китайцев остановили их натиск. Потеряв много людей, тибетцы отступили и соединились с уйгурами. Следующий нажим должен был стать окончательным. В столице объявили поголовное ополчение, но 8/10 мобилизованных разбежалось и защищаться от варваром было некому. В это время Пугу Хуай-энь умер.

Его смерть спасла Китай, так как только обаяние его имени держало вместе столь не похожие друг на друга племена. Вражда между тибетцами и уйгурами вспыхнула с новой силой. Этим воспользовался Го Цзы-и, так же успевший заслужить уважение кочевников. Он без страха приехал в стан уйгуров и убедил их не разрывать союза с китайским императором, обещая за это дары и привилегии. Тибетцы, узнав о переговорах, заподозрили недоброе и, отколовшись от уйгуров, пошли на запад, что в свою очередь не понравилось уйгурам. Они приняли предложение китайского полководца и разбили в ночном нападении тибетцев[1541]. Племянник Хуай-эня, Пугу Минь-чень, покорился, получил прощение и чин. Дочь Хуай-эня была взята во дворец, где ее воспитывали, как царевну, и выдали замуж за уйгурского хана. Биография Хуай-эня внесена в китайскую историю, как образец обличения придворных интриг. Но нас интересует другое: взаимное непонимание и отвращение китайцев и степняков, проявившееся в деле Хуай-эня, были не рассудочными, а стихийными. С одной стороны, были несравненные заслуги, а с другой — добрая воля императора, но между ними лежала такая гряда враждебности, что перешагнуть через не оказалось невозможным. Благодаря этому, степняки, возвысившие династию Тан, сложили свои головы в рядах мятежников или убежали в степь и нашли приют у своих недавних врагов — уйгуров и киданей.

Как взболтанные вода и масло расслаиваются по своему удельному весу, так расслоилась империя Тан, и Китай уничтожил все инороднические примеси, хотевшие быть самими собой.

Еще раз рухнула «мировая империя», как ранее падали великие, империи античности и как в Европе сто лет спустя распалась империя Карла Великого. Восстания Ань Лушаня и Хуай-эня замыкает период, начатый восстанием Кутлуга. Период этот можно назвать временем борьбы центростремительных и центробежных сил. Последние победили, но, пожалуй, именно это дало огромные возможности культурному росту и расцвету, которые пережила Серединная Азия, пока не была раздавлена неподкованными копытами легких коней, несших соратников Чингисхана. Но эта новая эпоха, с иной спецификой и иным ритмом, и для понимания, ее нужен новый ключ.

Историческая панорама. Эпоха закончилась! Распался железный обруч империи Тан, и народы, полтораста лет скованные им, разошлись, и каждый стал на свой путь развития. В Китае началось «возрождение»[1542] и столкновение своей, оригинальной культуры. Тибет осваивал восторжествовавший буддизм и приспосабливал его к своим представлениям и потребностям. Уйгурия жадно впитывала чужие культуры, прислушиваясь к проповедям манихейских «совершенных», несторианских священников, буддийских монахов и мусульманских мулл. Омытая кровавыми ручьями минувших войн, степь начала наслаждаться покоем и относительной свободой под слабой властью бессильных ханов.

Согдиана умирала; победившие рабы камня на камне не оставили от ее неповторимой культуры, но на пепле пожарищ начал складываться таджикский народ, которому предстояло великое будущее. Западные степи склонились перед блеском кыпчакских и карлукских мечей, а на Волге потомки западнотюркских ханов создали могучее Хазарское царство. Храня кочевые традиции степной культуры, хазары и карлуки остановили натиск ислама.