Мирные действия - Лоис Буджолд

– Она уже разрешилась, – выражение ее лица стало пугающе обреченным. – Я во всем разобралась, хотя не уверена, что они это понимают. Я решила. Пока я живу дома с родителями, я считаю, что честь обязывает меня подчиняться их правилам, какими бы нелепыми они ни были. Когда я пойму, как мне жить где-то еще, не рискуя своими долгосрочными планами, я должна буду уйти. Навсегда, если будет надо. – Она непреклонно сжала губы. – Не думаю, что это надолго затянется.

– О… – произнес Марк. Он был не точно уверен, что же она имела в виду или собиралась сделать, но звучало это… зловеще. Мысль о том, что из-за него она может потерять семью, ужасала. Целую жизнь, ценой страшных услилий, он завоевывал место в своей собственной. Клан коммодора казался ему золотым убежищем… – Это – … это место будет одиноким. Оказаться так выброшенной наружу.

Она пожала плечами. – Значит, так тому и быть.

Участники деловой встречи расходились. Последний шанс… Уже в выложенном плиткой вестибюле, когда Катерина провожала их к выходу, Марк наконец набрался храбрости выпалить:

– Вы не хотели бы что-нибудь передать через меня? Я имею в виду, в особняк Форкосиганов? – он был абсолютно уверен, что по возвращении брат напрыгнет на него из засады, судя по тому краткому инструктажу, что тот устроил Марку при выходе из дома.

Настороженность вновь окутала лицо Катрионы. Она отвела взгляд. Ее рука коснулась жакета, возле сердца; Марк уловил слабое шуршание дорогой бумаги под мягкой тканью. Интересно, какой эффект произведет на братца сообщение о том, где же хранится результат его литературных упражнений: откажет благотворное уничижительное воздействие или лишь вызовет у того досадное ликование?

– Скажите ему, – произнесла она наконец, и не было никакой необходимости уточнять, что это за «он», – что я принимаю его извинения. Но не могу ответить на его вопрос.

Марк чувствовал, что братский долг требует от него замолвить за Майлза доброе словцо, но болезненная сдержанность Катрионы лишала его присутствия духа. Наконец он неуверенно пробормотал: – Знаете, он здорово беспокоится.

В ответ она выдавила короткую, суровую улыбку и слегка кивнула. – Да. Знаю. Спасибо, Марк. – Кажется, тема закрыта.

На улице Карин повернула направо, а остальные – налево, где одолженный оруженосец ожидал их в одолженном лимузине. Марк сделал шаг назад, глядя вслед уходящей Карин. Она шла широкими шагами, склонив голову и не оглядываясь.

Майлз, специально оставивший дверь своих апартаментов открытой, услышал как после полудня Марк вернулся. Он выскочил в коридор и свесился с лестничной площадки, хищно глядя вниз, в выложенный черно-белой плиткой входной вестибюль. Единственное, что было ясно с первого взгляда – Марк вспотел, чего и следовало ожидать: толстяк по этой погоде оделся во все черное.

– Ты видел ее? – требовательно спросил Майлз.

Марк, задрав голову, уставился на него с непрошенной иронией. Похоже, ему пришлось перебрать в уме пару довольно заманчивых реплик, прежде чем остановиться на простом и благоразумном «да».

Майлз вцепился в деревянные перила. – Что она сказала? Ты не знаешь, она читала мое письмо?

– Ты что, забыл, как недвусмысленно грозился меня прикончить, если я посмею ее спросить, читала ли она твое письмо, или вообще как-то коснусь этой темы?

Майлз нетерпеливо отмахнулся. – Напрямую! Ты же понимаешь: я имел в виду не спрашивать об этом напрямую. Я просто хочу знать, можешь ли ты сказать… хоть что-то.

– Если бы я мог по одному взгляду на женщину определить, о чем она думает, разве я выглядел бы так? – Марк сердито посмотрел на него и провел ладонью по лицу.

– Проклятье, а мне откуда знать? Я не могу прочитать твои мысли просто по твоему угрюмому виду. Ты так всегда выглядишь. – В прошлый раз это было лишь симптомом несварения желудка. Хотя у Марка, к сожалению, расстройство желудка и эмоциональные проблемы идут рука об руку.

С опозданием Майлз спохватился: – Так… как там Карин? С ней все в порядке?

Марк скривился. – Вроде того. Да. Нет. Может быть.

– О, – Майлз помолчал и добавил, – О-ох. Мне очень жаль.

Марк пожал плечами. Он посмотрел наверх, на прижавшегося к перилам Майлза, и с сердитой жалостью покачал головой: – На самом деле Катерина передала мне для тебя сообщение.

Майлз чуть не перевалился через перила. – Что, что?

– Она велела передать тебе, что принимает твои извинения. Поздравляю, дорогой братец; ты, кажется, выиграл заплыв на тысячу метров. Она, должно быть, начислила тебе дополнительные очки за стиль – это все, что я могу сказать.

– Да! Да! – Майлз грохнул кулаком по перилам. – И что еще? Она сказала что-нибудь еще?

– А чего ты еще ждешь?

– Не знаю. Чего-нибудь. Да, вы можете меня навестить или Нет, чтобы вашей ноги не было у моей двери! или что-то еще. Ключ к разгадке, Марк!

– Ну, обыщи меня. Тебе придется выудить свои ключи самому.

– А я смогу? То есть она дословно не произнесла, чтобы я ее больше не беспокоил?

– Она сказала, что не может ответить на твой вопрос. Раскуси-ка это, шифровальщик. Мне хватает собственных проблем, – покачав головой, Марк скрылся из вида, направившись в заднюю часть дома, к лифту.

Майлз ретировался в свои комнаты и шлепнулся в большое кресло, стоявшее в эркере с видом на внутренний сад. Итак, надежда, шатаясь, поднималась на ноги, словно недавно оживленный криотруп, у которого на свету кружится голова и режет глаза. Но в этот раз – без крио-амнезии, твердо решил Майлз. Он выжил – и, значит, усвоил урок.

Для него это «Я не могу ответить на ваш вопрос» не прозвучало как Нет. Но, конечно, и не прозвучало как Да. Оно звучало, словно… ему был дан еще один, последний шанс. Казалось чудом милосердия, что ему разрешили еще одну попытку. Вернитесь на Клетку Один и начните все заново, верно.

Так как же к ней подступиться? Больше никаких стихов, бога ради. Я не рожден под этой звездой. Судя по вчерашнему труду, (который он благоразумно вытащил из мусорной корзины и нынче утром сжег вместе с прочими нескладными черновиками) любые стихи, выходящие из-под его пера, должны быть отвратительны. И того хуже: если он случайно ухитрится создать нечто приличное, она может захотеть еще, и в каком положении он будет тогда? Он вообразил, как Катерина, в некоем альтернативном будущем, сердито кричит на него: Нет, ты не тот поэт, за которого я выходила замуж! Никаких больше фальшивых отговорок. У лжи короткие ноги.