Политология революции - Борис Кагарлицкий

Английское слово «Respect» буквально может быть переведено как «уважение», но может трактоваться и как «достоинство». Это была коалиция низов, людей, исключенных из официальной политики, требующих уважения к себе. Сторонники SWPtaaumft взаимопонимание как с рядом профсоюзов, так и с лидерами исламской общины. На выборах 2005 года «Respect Coalition» добилась небывалого для британских левых успеха. Один ее кандидат – Джордж Галлоуэй – был избран в парламент,Ъ двух других округах кандидаты «Respect Coalition» заняли второе место, уступив незначительное число голосов представителям «больших» партий.

Успех коалиции «Respect» не может быть отнесен просто на счет мобилизации «исламского фактора». Однако на голоса мусульман претендовали не только левые. И лейбористы, и особенно либеральные демократы выставляли кандидатов-мусульман и всячески демонстрировали свою заботу об этнических и религиозных меньшинствах. Напротив, наиболее успешные кандидаты «Respect Coalition» как раз мусульманами не были. «Respect» добился впечатляющих результатов потому, что стал на парламентском уровне выразителем антивоенного движения. Голосование за кандидатов «Respect Coalition» стало показателем массового недовольства, которое раньше проявлялось только на улицах. «Respect» дал возможность «мощному антивоенному движению получить парламентский голос, дал Блэру почувствовать весь масштаб возмущения и ярости, вызванных вторжением в Ирак».[497]

Бурный рост движений, связанных с «политическим исламом», оказался естественным следствием упадка левых В течение 1990-х годов марксистские организации в странах Ближнего Востока были в состоянии лишь критиковать систему и считать собственные потери, наблюдая, как радикальная молодежь, которая раньше собиралась под красные флаги, переходила под знамена ислама. В начале 2000-х годов, однако, ситуация изменилась. Левые вновь оказались на подъеме, в то время как среди исламистов становились все более очевидны противоречия – не только по вопросам стратегии и тактики, но и относительно самих задач и целей борьбы.

Эти противоречия исламского сопротивления были закономерным следствием классовых различий внутри самого исламского общества – как в странах Ближнего Востока, так и среди мусульман, проживающих в Европе. Испытывая солидарность в качестве угнетенной религиозно-культурной и этнической группы, мусульмане отнюдь не были однородной массой.

Перед левыми неизбежно вставал вопрос об отношении к политическому исламу. Причем позиции варьировались от сугубо дружественных до резко враждебных. «Во многих странах, – писали авторы троцкистского журнала «Critique», – движения политического ислама заявляют о себе как о «борцах за справедливость», ведут пропаганду среди самых бедных и угнетенных слоев общества. Тем самым они представляют собой соперника для левых сил, сторонников социализма».[498]

С таким соперником должна вестись непримиримая борьба, поскольку фундаментальные ценности левых и исламистов несовместимы. Мусульманские радикалы, продолжает «Critique», выступают против традиции европейского Просвещения, не имеют четкой классовой позиции, не признают институтов национального государства и представительной демократии, не имеют представления о правах человека, противопоставляют исламские организации трудящихся «их не-исламским аналогам».[499] Кроме того, политический ислам находится в противоречии с идеями феминизма и тесно связан с гомофобией.

Противоположной позиции придерживались представители британской Социалистической рабочей партии, которые шли по пути создания коалиции «Respect». Именно в рамках антивоенного движения сотрудничество исламских и марксистских организаций в Англии стало реальностью. В результате, как отмечал один из инициаторов и идеолог «Respect» Джон Рис, сложилось реальное единство сил, которые выступают «против войны, против приватизации, против расизма, за интересы рабочего класса, за права профсоюзов».[500]

Надо сказать; что деятельность «Respect» великолепно показала, что мусульманские организации вполне способны сотрудничать с левыми, если сами левые готовы с ними работать. Другое дело, что на «Respect» обрушилась волна критики со стороны тех, кто видел в исламистах врагов прогресса и демократии. Любопытно, что значительная часть претензий, предъявляемых к политическому исламу, может быть предъявлена (и неоднократно предъявлялась) к отдельным отрядам самого левого движения. Парадоксальным образом, то, что в Европе разделяет исламистов и левых, – это как раз то, что объединяет политкорректных левых с буржуазным истеблишментом в рамках общего признания ценностей «западной цивилизации». К тому же «Respect» является далеко не первым примером тесного взаимодействия между марксистскими революционерами и исламскими радикалами. Во время революции 1917 года большевики добились существенных успехов именно потому, что смогли мобилизовать на свою сторону поддержку «красных мусульман». Гражданская война в регионах Поволжья и Северного Кавказа была выиграна красными в значительной мере благодаря этому союзу. Большевики имели вполне жесткие принципиальные позиции по вопросу о правах женщин, и их собственное мышление вполне встраивалось в традиции европейского просвещения, но принципиальной основой политического объединения для них была все же антибуржуазность. Исходя из этих позиций, большевистские лидеры оказались способны не только найти общий язык с мусульманскими меньшинствами, но и поднять их на борьбу против «собственных» местных элит, в том числе против консервативных представителей исламского духовенства.

Отсюда, разумеется, не следует автоматический вывод, будто принципы «политкорректности» непременно и полностью должны быть отвергнуты (кстати, некоторые из них вполне разделяемы и политическим исламом – например, неприятие любой формы расизма). И все же легко заметить, что прирученные истеблишментом политкорректные левые интеллектуалы весьма далеки не только от исламских масс, но и от подавляющего большинства «белого» трудящегося населения» самих западных странах.

Социально-культурные перемены, произошедшие в странах Запада в последние десятилетия XX века, не могли не,сказаться и на составе рабочего класса. Трудящиеся массы стали многообразны и многоцветны. Значительную часть социальных низов теперь составил мигранты, прибывшие из бывших колониальных или полуколониальных стран, в том числе – мусульманских (Пакистан, Алжир, Марокко, Турция и т.д.).

Культура класса, его самосознание меняются вместе с его социальным и этническим составом. Па первый взгляд может показаться, что трудящиеся классы полностью размываются и превращаются в некую деклассированную массу угнетенных. На самом деле класс проходит процесс трансформации, социального и культурного реструктурирования. Значительная часть угнетенных масс действительно деклассируется. Возникает вопрос о новом классовом сознании, соответствующем новой ситуации, новому опыту, изменившемуся составу, происхождению и структуре пролетариата. Это новое классовое сознание не может быть выработано, если просто игнорировать традиционную культуру людей, из которых класс состоит, тем более – если эта традиционная культура используется самими людьми как идеология сопротивления враждебному для них социальному порядку.

Точно так же, как левые движения на ранних стадиях своего развития использовали язык христианства (и до сих пор используют его в латиноамериканской «теологии освобождения»), так, идеи ислама, неизбежно будут оказывать огромное влияние на трудящихся, сознание которых сформировано в рамках этой традиции.

Исламская традиция сама по себе в культурном отношении не более «прогрессивна», или «реакционна», нежели традиция христианская или иудейская. В рамках этой традиции исторически сложились как прогрессивные, так и реакционные течения. Но именно в этом и состоит проблема, с которой сталкиваются левые, когда имеют дело с политическим исламом. С одной стороны, в рамках общего «исламского» дискурса необходимо видеть различные, соперничающие, а порой и противостоящие друг другу тенденции: одни из них для левых весьма близки, а другие – откровенно враждебны. Но с другой стороны, интеллектуальные традиции самих современных левых, полностью выросших в рамках европейской культуры, делают их совершенно «глухими» к подобного рода «текстам», воспринимаемым не более чем некий единообразный и малопонятный «шум». Причем представители европеизированной левой из стран «третьего мира» зачастую даже менее способны разобраться в происходящем, нежели их единомышленники из западных стран. В этой ситуации задача перевода может быть успешно выполнена лишь самими левыми представителями исламской культуры.