Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки» - Владимир Николаевич Снегирев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, тут надо заметить, что публикуемые выше оценки прозвучали от имени Егора Кузьмича годы спустя после его пребывания на посту второго секретаря. Когда они сидели в соседних кабинетах на Старой площади, и Лигачев, и Яковлев избегали публичных споров, если и схлестывались, то за плотно закрытыми дверями на заседаниях Политбюро. Да и став «бывшим», Александр Николаевич не стал сводить счеты со своим заклятым оппонентом.
Однажды, это уже в конце 90-х, корреспондент попросил его прокомментировать отношения с Лигачевым. Яковлев отреагировал сразу и однозначно:
Он человек нормальный. Мы с ним расходились почти по всем идеологическим вопросам, но у нас всегда были вежливые, нормальные отношения. Мы спорили открыто. Если он в чем-то был со мной не согласен, то перед заседанием Политбюро звонил мне: Александр Николаевич, я буду выступать против потому-то и потому-то. Иногда он был прав, иногда нет. Мы наши взгляды никогда на личные отношения не переносили. И он ни одного дурного слова обо мне не сказал. Никогда не присоединялся к этому хору: предатель, шпион![213]
И только однажды съязвил, было это в 1992 году:
Вот сейчас Егор Лигачев написал книгу. Я ее не читал, но слышал — там полно голословных обвинений в мой адрес. Я тоже по заказу японских издателей пишу книгу и размышляю — а почему бы мне не рассказать о фактах, раскрывающих суть Е. Лигачева? Например, помню, как я написал записку по поводу антисемитской книги Романенко «О классовой сущности сионизма». Хлесткая записка получилась, резкая. Предложил записку вместе с книгой разослать по обкомам партии. Лигачев держал ее, держал, месяца два прошло, а потом выяснилось: все острые моменты он из записки вычеркнул и дал указание — разослать только первым секретарям обкомов. И это по поводу откровенного антисемитизма книги! Таких случаев я могу привести сотни. Хотя до сих пор не убежден — буду ли это делать[214].
Не делал…
В высших эшелонах российской власти незатухающее сражение двух титанов многими воспринималось с тревогой. Как же так? Горбачев все время твердит о том, что необходимо консолидироваться и дружными усилиями продвигать вперед перестройку, что вокруг генсека сплотилась команда единомышленников, что Политбюро — это монолит. А на деле?
Двойное курирование идеологической сферы Лигачевым и Яковлевым не уравновешивало обстановку, а, наоборот, обостряло ее — и из-за противоположных позиций, но в немалой степени в силу личных качеств: самолюбия, крутого характера обоих, несклонности, а может, и неспособности к компромиссам. Любое действие одного вызывало противодействие другого.
Это пагубно отражалось на обстановке в сфере печати, культуры и науки. Основные газеты и журналы разделились на два лагеря, глубокая борозда пролегла и в мире литературы и искусства, развились отношения групповщины, нечистоплотные люди стали бессовестно пользоваться такой ситуацией, лавировать между большими приемными, ловить рыбу в мутной воде[215].
Противоречия становились все острее, по мере того как Яковлев быстро набирал «аппаратный вес», все видели его близость к генеральному секретарю, став в июле 1987 года членом ПБ, он фактически сравнялся по табели о рангах с Лигачевым.
В многочисленных воспоминаниях о тех временах их титулованные авторы отмечают, что если в первые полтора «цековских» года Александр Николаевич вел себя достаточно скромно, выступал редко, то затем он стал активнее продвигать идею тотальной демократизации всего общества, гласности, важности раскрытия всех потенциальных возможностей социализма в борьбе за обновление.
Особенно выросли его роль и влияние на Горбачева после XIX партконференции. Уже как член Политбюро он стал более весомым, уверенным в себе. Не говорил, а вещал. При спорах, дискуссиях занимал чаще не конфронтационную, а примирительную позицию с непременным уклоном к радикальным преобразованиям, против косности и консерватизма. Отвечая на обеспокоенность, тревогу товарищей, что в обществе зреют и идут негативные процессы, проявляются левацкие загибы, необоснованно охаивается в прессе все прошлое, он обычно уверял, что ничего в этом страшного нет. Все идет нормально. Демократический процесс не надо стерилизовать, загонять болезнь внутрь. Надо вскрывать негативные явления. Создаются разные общественные неформальные организации и народные фронты — это хорошо, поддержка перестройки. Националистические проявления тоже объяснимы, так как растет национальное достоинство народа. Если чудачит пресса, то это плюрализм мнений и т. д.[216]
Пожалуй, своего пика это противостояние достигло к весне 1988 года, когда в газете «Советская Россия» появилось то знаменитое выступление Нины Андреевой, одобренное и рекомендованное к изучению Е. К. Лигачевым, а затем «Правда» опубликовала резкую отповедь, за которой стоял А. Н. Яковлев. Но об этой нашумевшей истории речь у нас пойдет ниже.
Если раньше Михаил Сергеевич, руководствуясь только ему ведомыми мотивами, долгое время наблюдал свысока за тем, как пикируются на идеологическом фронте два его ближайших соратника, то теперь стало ясно: пора разводить их «по разным углам ринга».
Егора Кузьмича он вначале ослабил, принизив роль Секретариата ЦК. Исторически тот человек, который вел заседания Секретариата, считался вторым лицом в партийной иерархии. Генсек стал ревниво следить за теми вопросами, которые выносились на обсуждение Секретариата, часто что-то снимал, говоря, что это правильнее заслушать на Политбюро, что-то корректировал. А затем и вовсе фактически ликвидировал этот орган, существовавший еще со времен Ленина — Сталина. Это произошло осенью 1988 года с реорганизацией всего аппарата ЦК и созданием вместо традиционных отделов — комиссий: по идеологии, организационным, экономическим, аграрным, международным вопросам. Каждую из таких комиссий возглавил один из членов Политбюро.
В Варне на концерте. Справа от Яковлева — его внучка и супруга. Август 1988. [Из архива С. Метелицы]
Егору Кузьмичу поручили руководить аграрной комиссией, а Александра Николаевича назначили главой комиссии международной. На идеологию теперь был поставлен один руководитель — Вадим Андреевич Медведев. Разумеется, далеко не глупый Лигачев быстро раскусил эту аппаратную «перестройку»:
Хитрость состояла в том, что никто даже речи не вел о ликвидации заседаний Секретариата, никто вроде бы на них и не покушался. Однако после создания комиссий заседания Секретариата прекратились сами собой. Партия оказалась лишенной оперативного штаба руководства.
