Царствование императора Николая II - Сергей Ольденбург

На этих основаниях в России возникло огромное количество всевозможных обществ и союзов, в особенности профессиональных. Отказы в регистрации устава касались главным образом политических партий. Конечно, ни социал-демократы, ни социалисты-революционеры и не пытались зарегистрировать свой устав, в котором говорилось о вооруженном восстании и демократической республике. Что касается партии кадетов, то устав ее не был утвержден ввиду известных о ней фактов – в частности, выборгского восстания, – и она так и оставалась на полулегальном положении. Она имела свой журнал («Вестник партии «Народной свободы»), свои издательства, свои местные комитеты, открыто собиравшиеся; но в то же время «официально» она не признавалась; чиновникам не разрешалось в нее вступать. Тем не менее профессора, хотя они и состояли на государственной службе, всегда занимали в партии кадетов видное положение.

В Государственной думе открыто существовали фракции социалистических партий – социал-демократов и трудовиков; если не было социал-революционеров, то лишь потому, что они сами после 3 июня бойкотировали Госдуму.

В этих новых условиях политической жизни государь принимал гораздо менее непосредственное участие в делах, нежели раньше. Он уже более не был «своим собственным премьером»; существовал Совет министров, коллективно обсуждавший вопросы и принимавший решения. Государь зорко следил за тем, чтобы его права – которые для него были неотделимы от долга царского служения – не подвергались умалению в «захватном порядке» путем создания прецедентов; но в то же время он соблюдал установленный им обычный порядок законодательства и управления. Он не любил иностранных терминов «конституция» и «парламент», предпочитал выражения «обновленный, преобразованный строй», но он живо ощущал произошедшие перемены. Новый порядок вещей во многом не соответствовал его идеалам, но государь сознательно остановился на нем в долгом и мучительном искании выхода из трагических противоречий русской жизни.

Строй думской монархии, со всеми его теоретическими и практическими недостатками, был для России XX в. тою мерою свободы, которая – по выражению Бисмарка – существует для всякого государства и превышение которой быстро приводит через анархию к утрате всякой свободы.

В одном только отношении новый строй был более суровым, чем старый: смертная казнь, явившаяся ответом на массовый террор, – как ни возмущались этим старые писатели граф Л. Н. Толстой, В. Г. Короленко, – стала в России таким же «бытовым явлением», как во Франции, Англии, Германии. П. А. Столыпин считал, что нет иного способа пресечь то кровавое хулиганство, в которое выродились остатки революционного террора.[137]

3 июня было концом революции. Это вдруг почувствовали все, даже самые ярые ее сторонники. Этот закон, практически разрешавший конфликт между властью и народным представительством, не вызывал никаких протестов в народных массах.

Справа его открыто приветствовали. Союз русского народа прислал государю телеграмму, начинавшуюся словами: «Слезы умиления и радости мешают нам выразить в полной мере чувства, охватившие нас при чтении Твоего, государь, манифеста, Державным словом положившего конец существованию преступной государственной Думы…» Клуб умеренных и правых отправил государю верноподданническое приветствие.

Центральный комитет Союза 17 октября в своей резолюции заявлял: «Мы с грустью должны признать, что возвещенное манифестом 3 июня изменение избирательного закона осуществлено не тем путем, который предусмотрен основными законами, но оценку этого факта мы считаем преждевременной, а его необходимость – прискорбной». Вину за произошедшее октябристы возлагали на левые партии, мешавшие созданию нормальных условий жизни в стране.

Бывший член Второй думы П. Б. Струве заявил в «Биржевых ведомостях»: «Основная ошибка была в том, что кадеты не сумели отмежеваться от левых». Либеральный «Вестник Европы», не отрицая за государством права отступать от норм закона в случае крайней необходимости, писал, что героический метод лечения приобретает raison d’etre только тогда, когда безуспешно испробованы все остальные.

Партия кадетов, собравшись в Финляндии на экстренный съезд, вынесла резолюцию протеста против акта 3 июня, но огромным большинством отвергла предложение о бойкоте выборов по новому закону.

Оппозиционная печать – соблюдая известную сдержанность в выражениях ввиду новых правил о наложении штрафов в административном порядке – подчеркивала расхождение манифеста 3 июня с основными законами, о чем говорилось и в самом манифесте. Оппозиция выражала возмущение по поводу «нарушения законности». Но протесты со стороны тех, кто на роспуск Первой думы – произведенный на строгом основании закона – поспешили ответить призывом не платить налогов и не поставлять рекрутов, не могли звучать особенно убедительно.

Революция была побеждена – не только в материальном, внешнем смысле. Былая коалиция оппозиционных сил, объединившая земства, города, интеллигенцию и торгово-промышленную среду с революционными партиями, распалась, и даже интеллигенция – впервые после долгих десятилетий – усомнилась в своих традиционных верованиях.

Поправение в органах земского и городского самоуправления обозначилось уже с начала 1906 г.; каждые новые выборы давали все более правые результаты. «Третий элемент» негодовал, газеты писали о «реакции», о пробудившихся «классовых» чувствах землевладельцев и домовладельцев, – но факт был налицо: те самые круги, которые недавно считались главной опорой «освободительного движения», теперь заявляли себя сторонниками власти и даже порою оказывались правее ее. То же наблюдалось и в торгово-промышленном мире – как среди русских предпринимателей, так и среди иностранцев. «Зажиточные классы… конечно, предпочитают Дурново или Столыпина Хрусталеву», – писала «Русская мысль». «Два года смуты отрезвили до неузнаваемости большинство капиталистов», – отмечал в конце июня 1907 г. екатеринославский губернатор А. М. Клингенберг в своей записке о роли иностранных капиталистов в революционных организациях.[138]

Через неделю после роспуска Второй думы, 11 июня, в Москве открылся съезд земских деятелей – первый после ноября 1905 г. 32 губернских земства (из 34) избрали делегатов для участия в нем. Съезд, таким образом, более точно отражал мнение земств, нежели прежние съезды, где многие губернии были представлены лицами, не имевшими правильных полномочий. Перемена оказалась очень резкой.[139] Съезд начал свои работы с верноподданнической телеграммы государю, обещая «приложить все силы, чтобы помочь Вашему Величеству водворить правду, мир и благоденствие в отчизне нашей, измученной от смуты, разбоев и разорения». Съезд приветствовал также П. А. Столыпина и, в лице военного министра, «твердый оплот отечества и порядка – верную царю доблестную армию».

«В темное время, когда многих охватило уныние, – говорил на банкете участников съезда А. И. Гучков, – появился человек, который, несмотря на все трудности, на гибель семьи, на все клеветы, понял положение и взял правильный путь. Если мы присутствуем при последних судорогах революции – а она несомненно приходит к концу, – этим обязаны мы этому человеку». Другой делегат провозгласил тост за адмирала Дубасова и Семеновский полк, «благодаря которым мы имеем теперь возможность собраться здесь в Москве».

На Земском съезде правительственный проект земской реформы (предназначавшийся для Второй думы) подвергся резкой критике справа. Съезд высказался против намеченного расширения избирательного права и только с большими оговорками одобрил предположение о мелкой земской единице. Была внесена резолюция об осуждении террора; левая часть съезда возражала, что данное собрание не уполномочено обсуждать этот вопрос (среди возражавших оказался и М. А. Стахович), но огромным большинством резолюция против террора была принята.

Земский съезд показал разительную перемену настроений в земской среде. Левая печать приписывала эту перемену «классовому страху» перед аграрными волнениями; но перемена в такой же степени объяснялась удовлетворением проведенными реформами.

Земский съезд 1907 г. рассматривался как «преддумье». Он отразил воззрения именно той среды, которая по новому избирательному закону приобретала решающее значение. Для выборов в Третью думу стали слагаться новые группировки. Октябристам выпадала роль центра, и слева начали раздаваться голоса о желательности блока октябристов и кадетов для защиты конституционных начал. Князь Е. Н. Трубецкой, газета «Слово», партия мирного обновления призывали «своих соседей слева и справа» к деловому предвыборному сговору.