Апокалипсис в шляпе, заместо кролика - Игорь Сотников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя, если быть до конца честным, то Иван Павлович на пути своего становления человеком опытным, всё же не миновал стадии новичка. Где он на первых порах своей дедуктивной деятельности, всё же полагался на гостеприимство хозяев дома, в котором он в неурочный час оказывался. Да, кстати, на его дедуктивную деятельность можно смотреть с разных углов зрения и точек соприкосновения – чаще, чем вы думаете, бывает так, что хозяева через потерю давно ими и забытой вещи, вначале обнаруживают эту для себя потерю, – а я и помнить забыл, что она у меня есть, – а затем через эту утрату находят её для себя. А потом, не имея, ни совести, ни благодарности к так называемому ими похитителю их даже не собственности, а памяти, заявляют на него в правоохранительные службы. А он ведь только по их наговору, типа их обокрал, тогда как он помог найти им столько всего ими потерянного за время своего серого бытия и жизни в приобретательстве, где хозяева этих апартаментов, за всех этим потреблением и забыли как жизнь сердцем чувствуется и ощущается. И они всяко больше находят для себя, чем теряют то, что уже не несёт в себе для них никакого сердечного отзвука, а значит, не имеет никакой ценности.
Ну а Иван Павлович, когда вот так, один на один, оказывался с внутренней обстановкой незнакомого помещения чьего-то дома, то его редко подводила интуиция и, загулявшие в гостях хозяева дома, всегда чего-нибудь сытного и так способствующего ходу дедуктивного расследования Ивана Павловича, оставляющие для себя, как ими ошибочно думалось, на самом деле оставляли для него продукты в холодильнике.
И Иван Павлович, сперва слишком предвзято настроенный к этим паскудам и крохоборам, после рюмки другой коньяка, и всё под хорошую нарезку колбасных изделий, плюс лимончик, начинает уже не так бесперспективно соображать насчёт хозяев этого гостеприимного дома. И он после новой порции, в той же последовательности, приёма внутрь пару рюмок коньяка, готов им дать шанс выглядеть в своих глазах приличными людьми, и даже начинает рассчитывать на их тёплый приём, когда они поутру его здесь, прямо у холодильника, ну и что с того, что на полу, застанут. Они ведь люди располагающие и приятные.
И как же каждый раз вот в таких случаях горько и бывало больно ошибался Иван Павлович в своих расчётах на понятливость хозяев того жилища, куда он в исследовательских только целях забирался, – я всего лишь хотел выяснить насколько вы чистосердечны, говоря на своих лекциях, что ваш дом всегда открыт для человека, нуждающегося в помощи.
И хозяева жилища, не давая вообще возможности Ивану Павловичу объясниться и объяснить своё здесь нахождение, хотя они и сами звучно и крайне требовательно его вопрошали об этом: «А это ещё, бл***ь, кто такой?!», начинают нападать на него, и не только словесно.
– Да он, сволочь, выпил мой коньяк без устатку! И всё вприкуску с моими лимонами. – Взбешённо орёт хозяин дома, требуя возмездия. А ему во всём поддакивает его миловидная и в чём-то для Ивана Павловича интересная супруга, в своём нервном состоянии раскрасневшаяся в лице и ставшая привлекательно ближе к Ивану Павловичу, знающему толк в красоте. – Да подожди ты, Зиновий Аполинарьевич со своими лимонами. – Вот как возмущается миловидная супруга этого сквалыги, Зиновия Аполинарьевича. – Он, как я вижу, в каждый мой салат сунул свой длинный нос, а вот мой фирменный креветочный салат и взглядом неудосужил. И как это всё понимать? Я, по-вашему, плохо готовлю? – В общем, каждый о своём беспокоился, а Иван Павлович получается, что тут крайний, когда у них в семье происходит такой разлад и бессердечность.
И Ивану Павлович, как человеку всё-таки ещё не растерявшему в себе сердечность, приходиться принять во внимание эти подаваемые ему сигналы и взгляды на него супруги Зиновия Аполинарьевича. Но только спустя время и когда минует преследование к себе со стороны Зиновия Аполинарьевича, надумавшего вдруг вооружиться скалкой (разве он не знает, что такое оружие в руках больше к лицу женщинам) и давай ей ему угрожать с одной стороны выхода из этого прохода, в котором оказался Иван Павлович. А с другой стороны к нему зашла миловидная супруга Зиновия Аполинарьевича, вооружившись ножом. А Ивану Павловичу теперь значит выбирай, с кем иметь встречное дело – с Зиновием Аполинарьевичем со скалкой, как видно по его бледному виду, и сам опасающегося Ивана Павловича, или же с его супругой, кто, не моргнув глазом, вонзит ему прямо в сердце этот столовый нож по самую рукоятку.
Впрочем, выбор Ивана Павловича был предопределён заранее, как только он увидел в глазах супруги Зиновия Аполинарьевича всю эту решимость вонзить ему нож в самое сердце по самую рукоятку. Ну а то, что он оценивающе посмотрел на эти варианты будущего для себя и развития ситуации, то это так, для того чтобы сбить с толку Зиновия Аполинарьевича, чтобы он раньше времени и вообще ничего не заподозрил насчёт его сердечных предпочтений и своей подоплёки во всём этом происшествии.
– Лучше пусть прекрасная незнакомка пронзит насквозь моё разбитое сердце, чем я стану соучастником посмешища, на которое только и способен человек со скалкой в руках. – Пробормотал про себя Иван Павлович, и тут же делает неожиданный словесный выпад в сторону своих противников. – Так вы что, заодно?! – вот такое удивительное дело спрашивает Иван Павлович, сразу вгоняя Зиновия Аполинарьевича и его супругу в сбивчивую на сомнения насупливость. После чего они решают переглянуться, чтобы убедиться в неправоте, а может и правоте этого незваного незнакомца, решившего не только их тут обокрасть, а окончательно расстроить их благополучный брак, хоть и начинающийся потрескивать, но ещё крепко скреплённый недоговорками и обмолвками (А тут он к ним влез, не просто в дом, а в душу, и пытается вынуть наружу то, что так тщательно ими друг от друга скрывалось и утаивалось).
Но маховик осознания своего положения уже запущен, и, по крайней мере, супруга Зиновия Аполинарьевича не может не заметить за своим супругом, как он жалко и глупо выглядит со скалкой в руках. А вот если бы она его ещё обожала как когда-то, и её не заел быт, то она бы за ним всё иначе заметила, – ну до чего же неуклюж и забавен в таком всеоружии, мой Зина.
А такие мысли
