Разведывательная деятельность офицеров российского Генерального штаба на восточных окраинах империи во второй половине XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова) - Сергей Эдуардович Зверев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утром 22/XI 91 г. поднялись очень рано. В 9h утра Н=250 ф., t=19 °C. Прибыли русскоподданные армяне. Пришел с женой и Мехти-хан и принес мне плов. Дал его жене 1 туман золотом. После завтрака (или вернее обеда) повьючились. Рассчитался за все. Простились дружески со всеми, кто собрался к нашей кибитке.
Прибыли к аулу Янгак, где меня приветствовали старики, выстроившись в линию. Отвели для ночлега две хорошие кибитки. Здесь среди гоклан оказались торговцы-армяне, проживающие для скупки шерсти. Они явились с приветом. Поужинали. Отношение ко мне старшин почтительное., но настороженное, как бы в чем не перейти меру официального гостеприимства и не отвечать за то перед персидскими властями. Поговорили мало и под предлогом дать мне отдых ушли. Улеглись и мы, так как устали порядочно за эти дни движения.
Ночь прошла спокойно. Утром 23/XI 91 г. поднялись рано. В 9h утра Н=0, t=10°R. Ясный солнечный восход; тихо, от подрядчика Пискарова и других армян, проживающих среди го-кланских кочевьев для торговли, получил следующие сведения. Среди всех персидских гоклан считается 4 влиятельных хана… Всеми же гокланами заведует «дарга» – чиновное лицо из курдов, назначенное на этот пост бужнурдским ильхани (сейчас дарга – Мирза-мамед-хан). Живет он среди гоклан только во время сбора податей (6–7 месяцев), а остальное время в г. Бужнурде. Ему повинуются старшины как чиновнику. Но особого влияния и престижа в глазах всех гоклан дарга не имеет.
Неофициально ханы взимают податей значительно больше, ибо берут со всех кибиток, а не только со значащихся по официальной раскладке: весь излишек идет их пользу. Поэтому за назначение ханом подносится ильхани большой «пешкеш» (деньгами, вещами или скотом). Дарга, проживающий в каком-либо ауле, на свое пропитание берет ежедневно 1 барана, 13 фунт[ов] коровьего масла, 1 вьюк ячменя, 6 куриц, 1 пуд рису и сена сколько нужно. При сборе податей его сопровождают 36 хорошо вооруженных всадников. Поборы эти для гоклан тягостны и ненавистны, как доказательство унизительной зависимости и подчинения курдам. Как ханы, так и простые гокланы искренне желают, чтобы русские пришли и забрали их всех в свое подданство. Аломанщики-юмуды нападают на гоклан мелкими партиями, стараясь захватить в плен детей влиятельных и богатых гоклан, чтобы потом продать их отцам за большой выкуп деньгами и скотом…
Стало ясно для нас, что полная гарантия нашей безопасности заключается не в величине конвоя, а тем менее в содействии лукавых персидских властей, а в обаянии величия России, возглавляемой Ак-Падишахом, перед именем которого преклоняется вся Азия. Из лукавого, уклончивого образа действий дарги я понял, что de facto дальше ни на какое-либо содействие я рассчитывать не мог ни со стороны дарги, ни со стороны даже самых влиятельных из гокланских старшин, ибо вражда между гокланами и нижними (по р. Гюргени) юмудскими племенами настолько обострилась, что об этом содействии и думать было нечего.
Сюда же, в с. Янгак, прибыл с письмом ко мне от астрабадского консула (г. Пиппера) нанятый за большие деньги ак-атабай[168], который прошел из г. Астрабада не через степь, а вдоль гор, лесами, из боязни канъюкмазов, сильно враждебных верхне-гюргеньским юмудам. Страх перед воинственными таифе Канъюкмаз был так велик, что, когда я, обдумав все обстоятельства дела, категорично заявил о своем намерении продолжить путь к г. Астрабаду через юмудские кочевья, то все гокланские проводники, а равно прибывший с письмом ко мне ак-атабай, наотрез отказались мне сопутствовать. Дарга лукаво молчал. Ясно было, что не в интересах персидских властей была моя поездка через Юмудскую степь и с их стороны; как потом оказалось, были приняты серьезные меры помешать моему проезду.
На все уговоры гоклан отложить мое намерение и не рисковать жизнью я определенно заявил дарге и всем старшинам, что от всяких проводников отказываюсь, а с Божьей помощью двигаюсь в Юмудскую степь только с моим русским казачьим конвоем и моими вьюками. Порешив на этом, я расплатился щедро за ночлег в коч. Янгак, повьючили, простились и 23/XI 91 г. в 12ь дня мы выступили с ночлега в коч. Янгак.
Теперь мы шли уже по кочевьям самого воинственного таифе юмудов – Канъюкмаз, кибитки которых виднелись уже далеко на горизонте. Задача состояла лишь в том, чтобы сойтись с ними без выстрела. Некоторый опыт у меня уже был с такими же разбойными номадами[169] в Азербайджане – это с шахсевенами, которые, по существу, равняются и даже вполне схожи с туркменами и по типу, и по характеру, различаясь только религией. Наш маленький отряд собранно и стройно двигался по степи. Что за дивная красота юмудских степей по пути от Гюм-бет-хоуза! До бугра Караул-тепе от берега реки Гюргень и дальше еще с 1 версту степь ярко-зеленая, как карточный стол. Почва глинисто-черноземная, нетронутая плугом две-три тысячи лет; пропитана влагой настолько, что копыта лошадей вязнут на полдюйма. Но дальше влажность почвы резко уменьшается, и почва становится сухой с поверхности, зарастает густой, сухой теперь уже травой и бурьяном. Здесь видели мы старые, уже совершенно заросшие сорной травой тропы, и мы, русские, первый проложили след по этой земле своей небольшой колонной.
По левому березу р. Гюргени у подножья гор тянется густой лес, который редеет по мере приближения к реке, переходя в кустарник и густой камыш.
Однако, наш маленький отряд скоро обратил на себя зоркое внимание кочевников, и конные партии отрезали нас от реки, наблюдая издали. Я выслал вперед двух безоружных бывших с нами[туркмен] с предупреждением о моем прибытии в первое и ближайшее кочевье конъюкмазов. Самый же отряд наш подтянулся и стройно продолжил свое движение. Но когда мы приблизились к пасущимся стадам, то вооруженные пастухи забеспокоились и приготовились стрелять в высланных мною (джигита и местного шейха); только их крики («Аман, аман![170]Урус баяр хош гельды!») и наше полное спокойствие остановили пастухов, с оружием наблюдавших наше шествие мимо стад спокойно и мирно. Мои посланцы доскакали до кочевья и там все заволновалось. Скоро навстречу мне выехала из кочевья группа: два моих посланца и 4 безоружных канъюкмаза; из них один оказался сыном старшины, в это время отсутствовавшим. Прибывшие приветствовали меня громко и с криком «Хош гельды! Хош гельды!» (добро пожаловать).
В ауле нас встретили дружелюбно. Старуха, жена старшины, начала хлопотать, очищая сор подле отведенных нам кибиток,
