Искра. Небывалое - Адель Нагая

- Скажу только, что развод – это не то, что мне сейчас нужно. Вот и все, - сказала она, смущенной улыбкой давая понять, что больше ничего не раскроет.

- В любом случае, я за тебя рада, - сказала Ольга. – Это так грустно, когда семьи рушатся.

- К тому же у вас дочь, - поддакнула Лиза.

Искра кивнула. Она не стала переубеждать их от ложных выводов. Ей было на руку то, что сейчас решила про себя Ольга: Что она вернулась к мужу. И что Кир свободен.

Когда-то давно Август правильно советовал ей: оставаться на нейтральной территории. Все правильно. Ей нужно было отойти в сторону и наблюдать. Может быть тогда злополучная утечка резюме прекратится, и два дорогих ей человека заживут спокойно.

А одиночество давало о себе знать все сильнее: если первые дней десять она еще как-то держалась, то потом ей начали сниться сны. То Кир, то Август. Всегда кто-то один, словно им двоим не уместиться в ее сознании, только один может быть ее ночным гостем.

Искра сделала еще одно открытие для себя: по утрам в общественном транспорте люди делятся не тех, у кого ночью был секс, и у кого его не было. Все ее чувства обострились, она отчетливо чувствовала, если от женщин пахнет мужским парфюмом, замечала блеск в чужих глазах, губы, опухшие от поцелуев, и явственно могла представить их вкус. И она старательно избегала смотреть на влюбленные пары: это было выше ее сил. Мозг плавился, самоконтроль выходил из строя: она вот-вот сделает что-то неправильное, непростительное.

И в тот момент, когда она почти дошла до того состояния, когда люди обычно начинают делать глупости, напиваться и звонить тем, кому не следует, ей пришло новое письмо.

***

Искра подняла ворот серого пальто, хотя холода почти не чувствовала, и решительно шагнула на сваренную из нескольких железных прутов ступеньку. Пожарная лестница протянулась своими пролетами с торцевой стороны здания офиса, сюда не выходило ни одного окна, внизу были видны задние дворы соседней пиццерии и кофейни – с торчащими вдоль кирпичных стен мусорными баками и летающими по воздуху пустыми пакетами. В теплое время года и вплоть до еще терпимого ноября сюда выходили некоторые сотрудники, чтобы покурить. Но сейчас тут, конечно, никого не было. Только псих или отчаянно нуждающийся в одиночестве человек выйдет на эту продуваемую ветром лестницу. Да и попасть сюда можно было только с первого этажа, миновав уже известный Искре туалет для персонала и выйдя на задний двор. Остальные выходы на лестницу с этажей были заперты на зиму, вопреки правилам пожарной безопасности.

Искра натянула на левую руку перчатку, чтобы не заморозить пальцы о ледяные перила, и двинулась наверх по ступеням. В левой руке у нее был телефон – она прокручивала текст сообщения снова и снова.

«Жил-был один поэт. Он писал великолепные стихи и песни. Он посвящал их друзьям, описывал природу, поднимал важные социальные вопросы. Но он никогда не писал о любви. Его талантом восхищались, его превозносили, он частенько слышал в свой адрес овации …»

Искра миновала уже семь этажей. Еще несколько пролетов – и она на крыше. Идиотская затея, наверное, но ей всегда хотелось побывать там. На верхушке «Акамарачи». Так почему бы и нет?

«…Этот поэт частенько черпал вдохновение, прогуливаясь в цветниках – он срывал там цветы, собирал их в прекрасные букеты и гербарии, хранил в вазах, дарил друзьям, а некоторыми украшал себя и какое-то время ходил с ними, пока они ему не надоедали…»

Едва она ступила на крышу, как поняла, что тот ветерок, что дул на лестнице – пустяк по сравнению с тем, что настигло ее здесь – со всех сторон. Ледяной поток воздуха ударил ее по лицу, словно пощечина, подхватил ее волосы, закрутил их, так, словно собрался сплести невиданную косу. Он пробрал ее до костей, пронял до слез. Но ей стоило только сжать в руке заветный телефон – и она забывала о холоде. Внутри нее, в том нервном центре, что отвечает за все низменные человеческие страсти, разгорался пожар.

«…Однажды он пришел в цветник, чтобы найти подарок своему самому близкому другу. И он нашел необыкновенный, прежде незнакомый ему, дивный цветок. Аромат этого цветка был для нему нов – он не был похож ни на какие другие. Поэт принес этот цветок к себе в дом и принялся наблюдать за ним. Он никак не мог понять, по какому принципу этот цветок раскрывается: порой его лепестки были свернуты неделями, несмотря ни на освещение, ни на температуру. А иногда достаточно было одного слова – и цветок распускался и завораживал своей красотой и ароматом. Так поэт познал для себя непредсказуемость и изменчивость цветка, имя которому – женщина…»

Такой простой, давно знакомый ей стиль письма. Она была уверена, что он больше никогда ей не напишет. Она твердо дала понять тогда в машине, что выбрала не его. Однако он написал ей снова. Конечно же, он знал, что произошло у них с Киром – от него ничего нельзя укрыть. Да она и не старалась. Возможно, она даже хотела, чтобы он понял, что сейчас она свободна. Возможно, ненадолго, возможно это всего лишь передышка, но для них это последний реальный шанс… на что? Искра, на что? Зачем ты так спешила сюда по первому же зову? Неужели ты готова броситься к нему в объятия, стоит ему только поманить пальцем?

«…Одно было плохо – цветок предназначался не ему. Поэт мог бы выбрать для друга любой другой цветок – у него была такая возможность. Но он не спешил, потому что понимал: именно потому, что цветок ему не принадлежит, он и кажется ему таким манящим. Но однажды, придя к нему, друг увидел этот распущенный цветок на окне. И он возжелал забрать его себе. Поэт отдал ему цветок, зная, что другого такого никогда не найдет. Но зато теперь он сможет писать о том, чего не знал прежде – о горечи утраты, и о мечте, которой не суждено сбыться...»

Текст сообщения не заканчивался на этом. В последней строке было еще одно предложение. На самом деле, оно было главным. Искра сделала бы так, как там написано, даже без этой длинной и красивой присказки. Она просто не могла не прийти сегодня на крышу в 16-00. Она понимала, что круг нужно замкнуть. Нужно, наконец, заглянуть в глаза Августу и, возможно, сказать ему то, что так и не решилась написать. Нужно разобраться, чего же он хочет и на что готов. Ей нужно видеть все его карты. Иначе пасьянс не сойдется.

- Я уже заждался, - услышала она голос Августа. Он вышел из-за огромного бетонного куба, служившего, должно быть, для вентиляции, – в черном кашемировом пальто, почти до самого носа погруженный в шарф крупной вязки, руки в карманах, – иди сюда, тут немного теплей.

Искра обогнула куб. Бетонная стена действительно спасала от ветра. Тут на боку лежал гигантских размеров не то рельс, не то перевернутый желоб, вполне способный служить скамьей. На одном его краю бросалась в глаза пепельница – явно хрустальная, полная окурков.