А зори здесь тихие… В списках не значился. Встречный бой. Офицеры - Борис Васильев

Запомним их лица: одной этой очередью они исполнили свой долг на земле.

Медленно, ох, как медленно продвигалась эта очередь! Но все терпеливо ждали, пока стоявшая впереди ныряла в узкую нору окошка.

— Варавва Иван Семенович, — сказала Люба, когда подошел ее черед.

— Документы. Вы ему — кто?

— Я?.. Сестра.

Грубые короткопалые руки ломают хлеб, прощупывают все, что только можно прощупать, пересыпают сахар, крошат печенье. Режут ножом колбасу, масло, сало. Режут спелые помидоры, и сок течет как кровь.

И опять — бесконечные трамваи, трамваи, трамваи.

В них едут Люба и Алексей. Отдельно друг от друга, в разных маршрутных номерах.

Алексей добрался до дома первым. Привычно снял портупею, вымыл руки, разжег примус и еще раз вымыл руки. Он помогал жене всегда, но хозяйство не вел и в порядке путался.

Появилась Люба. Молча поцеловала мужа, ушла в комнату переодеваться.

— Где задержалась? — крикнул Трофимов из кухни.

— Там большая очередь.

— Где — там?

— Одни женщины, — Люба вернулась на кухню уже в домашнем халатике. — И все молчат, Алеша. Все молчат.

— Это где же?

— Там передачи принимают, я кое-что собрала Ивану. Какое у него питание, сам понимаешь.

Она принялась чистить картошку. И повисла длинная пауза, потому что Алексей закурил.

— Он здесь? — тихо спросил он наконец.

— Здесь.

— Как же ты нашла?

— Да вот нашла.

Он докурил, бросил окурок в мусорное ведро. Подошел, крепко обнял, поцеловал.

— Молодец.

На следующее утро, когда Алексей входил в Управление, его остановил дежурный:

— Вас просят в двадцать восьмой кабинет. Немедленно.

Алексей поднялся на второй этаж, по знакомой ковровой дорожке прошел к кабинету №28. И остановился перед дверью, потому что за нею глухо звучала музыка. Усмехнулся, покачал головой.

И открыл дверь без стука. Стучать было бессмысленно. Посреди кабинета стоял моложавый подтянутый комдив. Другой был хозяин у кабинета, и поэтому Алексей задержался у входа.

— Входи и закрой дверь! — прокричал комдив, перекрывая музыку.

Алексей закрыл дверь, подошел к комдиву.

— Ты что, Трофимов, с ума сдвинулся? — заорал комдив.

— Не понял! — крикнул в ответ Трофимов. — А где Степан Лукьяныч?

— Нету такого! Нету, ясно тебе? Я есть, комдив Коваленко! На академических курсах учился, когда ты основной кончал! Вспомнил?

— Ну?

— Враги кругом!

— Ну?

— Не нукай! Жинка твоя Ивану Варавве передачи носит! Сестрой обозначилась! Но — проверили! Она! Любовь Андреевна Трофимова, так?

— Да выдерни ты это радио!.. — не выдержал Алексей.

— Ты мне не указывай! Загреметь хочешь? Знаю, смелый! Только оттуда никакая смелость не вытащит!..

Так они орали каждое слово, а из динамика, включенного на полную мощность, неслось: «…Всех врагов в атаке огневой три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой!..»

Вечером Алексей почти бежал через парк. Видимо, в его ушах все еще звучала разудалая песня про танкистов, под которую они с комдивом орали слова, какие в те свинцовые времена и шепотом решался произносить далеко не каждый.

Миновал железнодорожные пути, вбежал в военный городок.

— Здравствуйте, Алексей Иванович.

— Здравствуйте.

Кто поздоровался, кому ответил — все мимо пролетело.

Распахнул дверь подъезда.

— Ты? — спросила из кухни Люба.

— Я!..

Он прокричал по инерции, но в кухню вошел спокойно.

Тихо было в квартире. Радио они не включали.

— От Егора письмо, — радостно сообщила Люба. — Сержанта ему присвоили. Доволен?..

Никак не прореагировав на первое воинское звание сына, Алексей включил репродуктор на полную мощность.

— Зачем тебе этот шум? — недовольно поморщилась Люба.

— Звукопомеха! — он вопил почти как в кабинете №28, но все же не так громко, потому что динамик у комдива был помощнее. — Опять передачу носила?

— Сегодня не принимают. Выключи радио. Или, пожалуйста, сделай потише.

Но Алексей громкость регулировать не стал.

— Это надо немедленно прекратить!

— Почему?

— Я сказал, прекратить!

Люба прошла к репродуктору, выдернула штепсель из розетки и тихо напомнила:

— У него никого нет, кроме нас, Алеша.

— Его счастье! — по инерции выкрикнул Алексей, но сразу же сбавил тон. — Сейчас счастье с обратным знаком. С минусом оно, понимаешь? — спохватился, включил радио, но сделал все же потише. — Минус счастье, минус! У кого ничего нет, того и взять не за что. А у меня — ты и Егор. Ты и Егор, понятно это тебе? И я требую прекратить всякие передачи!

Люба подошла к репродуктору, снова выдернула штепсель.

— Включи! — крикнул Алексей. — Немедленно включи радио!

— Ты — трус? — тихо спросила она.

— Я сказал, радио…

— Трус, — Люба бросила на пол черную тарелку репродуктора и яростно растоптала ее. — А я-то, дура, думала, что мой муж — русский офицер.

— Твой муж — красный командир, а не офицер! Красный, понятно?..

— Офицер в России не попугай, в цвета не окрашен. Он украшен честью, и либо имеет ее, либо не имеет. Минус честь, Алексей, а не минус счастье. Загляни в свою душу, загляни и посмотри, осталась ли там хоть капля…

— Дура! Дура чертова! — заорал он. — Из дерьма не выплывают!

— Трус! — резко выкрикнула Люба. — Мой муж — трус, слышите?!.

В стену резко застучали: услышали в соседней квартире. И Трофимовы сразу замолчали, испуганно глядя друг на друга. Потом Люба опустилась на пол рядом с раздавленной тарелкой репродуктора и беззвучно заплакала. Алексей шагнул к ней, тоже почему-то сел на пол, обнял, зашептал в ухо:

— Успокойся, Любаша, успокойся…

Трамваи, трамваи. Плакаты, плакаты.

Детство, в котором мы вырастали.

И опять — приемный пункт передач страшной Лубянки. Опять — скорбная молчаливая очередь женщин. Опять — глубокое, как амбразура, окошко. Здесь они пытались прикрыть нас. Раньше, чем это совершил Александр Матросов.

— Варавва Иван Семенович.

— Уберите передачу, — донесся глухой, как из подземелья, голос. — Заполните бланк. Четко и без ошибок.

— Пожалуйста, примите, здесь очень большая очередь. Я заполню, обязательно заполню.

— С бланком без очереди. Следующий!

Люба вынырнула из ниши с листком и передачей в руках. Растерянно оглянулась, отошла. Суетливо полезла в сумочку в поисках, чем можно было бы заполнить бланк.

Женская рука протянула ручку с вечным пером.

— Благодарю, — тихо сказала Люба.

— Это плохо, — почти беззвучно выдохнули в ответ. — Это очень плохо. Лучше уходите.

— Я знаю, — кивала Люба. — Знаю, как это плохо. Только у него никого нет, кроме нас.

Комната в квартире Трофимовых.

— Вон по радио цельный день про шпионов шумят, — ворчала Антиповна, старательно орудуя шваброй. — Про шпионов не понимаю, неграмотная я. А так тебе скажу, что из-за жилплощадей все. У кого жилплощадь добрая да с мебелью, тот сразу же и шпион. Его, значит, в холодную, а сам — в теплую. На согретое место, на хорошие мебеля. Жизнь такая, что кому в тюрьме сидеть, кому — суму делить. Кто, значит, кого упредит. Нищий народ сильно ушлый.

— Антиповна, милая, ты за моим присмотри, — с глубокой тоской сказала Люба. — Сын в училище, ему проще.

Она сидела у двери с опустевшей сумкой на коленях. Как вошла, так и села.

— Уезжаешь куда, что ли?

— Арестуют меня. Не сегодня, так завтра.

— Чего?.. Тоже богатейка нашлась, — Антиповна бросила тереть пол, глядела с открытой насмешкой. — Какой им интерес тебя на казенные харчи сажать? Нету такого интереса, не нажила ты интерес. За неделю больше съешь, чем все твои книжки стоят. А им какой от этого прок? Невыгодно это им.

И вновь принялась с ожесточением теретьы пол.

— Господи, ну где же Алексей? — помолчав, вздохнула Люба. — Специально на работу не пошла, чтобы с ним последний вечерок… Ну где же он, где?..

Алексей сидел в чужом кабинете против молодого симпатичного майора. Майор был улыбчив, но полковник Трофимов мало улыбался в ответ.

— Значит, чего хочет твоя жена, то и творит, так получается? — вполне благодушно допытывался майор. — А твоя, Трофимов, хата с краю?

— Варавва спас ее от смерти в Туркестане.

— Геройством прикрываться — самый их распространенный приемчик, чтоб ты знал, — сказал майор. — А если глубже копнуть? Не размышлял?

— Да куда уж глубже-то, — вздохнул Алексей.

— В корень надо смотреть, в корень, Трофимов. А тут один корень — зажиточный казак, а другой корень — дворянское отродье. Два чуждых нам класса.

— Ее отец — боевой офицер, командир дивизии. Я документы читал.

— Мало ли чего в документах напишут. Скажи, мог командир дивизии в атаку ходить, будто солдат?