Город лестниц - Роберт Беннетт

Сигруд видит внизу посольство, и реку серебряных солдат перед ним, и гигантскую замотанную фигуру за ними.

Он задает кораблю курс и быстро бежит в трюм. Сигруд, конечно, не знал, что увидит внизу – уж такого он точно не ждал! – но пушки держал наготове. Хотя некоторым еще нужно прицел подправить.

«Цель прямо по курсу, – напоминает он себе. – Начало серебряной полосы – и дальше вниз».

– Огонь, – командует себе Сигруд.

Когда в разговор вступает шестидюймовка, грохот раздается такой, словно бы целая гора осела.

– Ложись! – орет Мулагеш, но Шара не слушает.

Она поворачивается к улице и вызывает толстую-толстую стену из мягкого снега. И приказывает ей повиснуть в воздухе.

Первые шеренги латников взрываются. Видимо, божественные доспехи способны уберечь много от чего, но на шестидюймовые пушки Божества не закладывались.

Ударной волной Шару и остальных сносит с батареи. Фасады зданий сечет осколками. Шрапнель влетает в снежное покрывало, замедляется и мягко падает на землю. Небо чернеет от скворцов.

В небесах раздается следующий залп, потом еще один, и еще, словно бы над головами у них бушует чудовищная гроза. Султаны взрывов расцветают вдоль улицы, все ближе и ближе к Колкану, который продолжает стоять, склонив голову к плечу, словно бы думая: «Это все очень необычно. Очень».

Сигруд с удовлетворением наблюдает, как его пушки разносят в клочья божественную армию. Он выравнивает курс «Морнвьевы», направляя ее прямо на закутанную фигуру. «У меня на борту пара сотен снарядов, – думает он. – Фейерверк получится за-ме-ча-тельный».

И тут он видит белое здание со стеклянной крышей – из Старого Мирграда, кстати. «Что эти небоскребы делают здесь?» – удивляется дрейлинг.

Подходит к борту и готовится.

– Возможно, я не выживу, – говорит он вслух. Потом пожимает плечами.

«Ну и ладно. Я всегда думал, что умру на палубе корабля».

Сигруд прыгает. Стеклянная крыша летит навстречу слишком быстро, он видит, как в ее сверкании отражается небо.

«Рука, – вдруг понимает он. – Рука больше не болит».

Небо раскалывается.

У Шары получается сесть как раз вовремя – чтобы увидеть, как дымную завесу над ними вспарывает стальной киль корабля. От борта отделяется крохотная черная фигурка и летит отвесно вниз на крышу белоснежного здания.

Колкан с любопытством наблюдает, как снижается металлический корабль, как летит прямо на него, как крылья задевают фасады домов, осыпая улицу дождем каменных осколков.

Шара понимает, что сейчас должно произойти. Она быстро вывешивает еще один слой снега, потом добавляет еще один и еще один и орет что есть мочи:

– Все прочь со стены! Все уходим со стены!

Колкан глядит на летящий на него нос корабля с некоторым изумлением, морщит лоб…

И тут мир вспыхивает.

Шара оглохла, ослепла и онемела… Вокруг звякает, брякает, грохает, трещит, верещит, хлопает, и она уверена, что это не из-за того, что она перебрала с психоделиками. Она слышит, как рядом стонет Мулагеш:

– Моя рука… моя рука… мать твою, рука…

Шара садится и оглядывается. Вот ворота – их выбило и перекрутило. А за ними – сплошное пламя и дым. А потом ветер медленно развеивает дымовую завесу.

Здания, лавки и дома вдоль по улице, ведущей к посольству, наполовину снесены и выпотрошены. Наружу торчат зубы балок, над обнажившимися фундаментами зияют внутренностями гостиные. Мостовая разбита в пыль, улица превратилась в каменистую, исходящую дымом канаву. На подоконниках, уличных фонарях, тротуарах сидят скворцы и молча смотрят на… что-то.

Колкан стоит посреди улицы, чуть согнувшись, полы плаща и укутывающие его тряпки развевает дымный ветер.

«Нет, – понимает Шара. – Это не Колкан».

Шара встает, вынимает наконечник черного свинца из кармана и, прихрамывая, идет вниз по улице к молчащему Божеству.

– Что, больно было? – кричит она.

Божество не отвечает.

– Ты впервые испытал на себе разрушительную мощь современной эпохи, – говорит она. – Возможно, современность отвергает тебя – так же, как и ты отвергаешь ее.

Божество поднимает голову, чтобы посмотреть на приближающуюся Шару. Но все так же молчит.

– Возможно, у тебя еще есть силы сражаться. Но, честно говоря, мне так не кажется. Этот мир не желает принимать тебя. А самое главное, ты не хочешь в нем оставаться.

Божество гневно заявляет:

– Я – БОЛЬ!

Шара встает перед ним и говорит:

– Но ты и удовольствие.

Божество колеблется и произносит:

– Я – ПРАВОСУДИЕ.

– Ты – разврат.

В ответ она слышит вызывающее:

– Я – ПОРЯДОК!

– Ты – хаос.

– Я – СПОКОЙСТВИЕ!

– Ты – безумие.

– Я – ДИСЦИПЛИНА!

– Ты – мятеж.

Дрожа от ярости, Божество выговаривает:

– Я – КОЛКАН!

Шара качает головой:

– Ты – Жугов.

Божество молчит. И хотя она не видит его глаз, она чувствует, что оно смотрит на нее.

– Жугов инсценировал свою смерть, правда? – говорит Шара. – Он увидел, что случилось с Континентом, и инсценировал свою смерть. Спрятался, а вместо себя послал двойника. Он же Божество обмана, трикстер в конце концов. В старинных рукописях сказано, что он прятался в оконном стекле, но я не понимала, что это значило, – точнее, до сегодняшнего дня не понимала. А когда я увидела место заточения Колкана – прозрачное оконное стекло…

Божество склоняет голову. По телу его пробегает легкая дрожь. А потом оно поднимает руку и раздвигает одежды.

Это Колкан: строгий человек из глины и камня.

Это Жугов: худой, смешливый человек в мехах и в шляпе с колокольчиками.

Они слились, переплетаясь, врастая друг в друга, сплавившись в единое целое. Голова Колкана с искаженным лицом Жугова на Колкановой шее, с одного боку одна рука, а с другого – раздвоенная конечность с двумя стиснутыми кулаками… Две ноги, но у одной ноги две ступни…

Оно смотрит на нее мутными, безумными глазами, пошатываясь и мучительно страдая. Жалкое подобие человеческого существа. А потом его лицо морщится и начинает плакать. Два рта кричат на два голоса:

– Я – все! Я – ничто! Я начало и конец! Я огонь, я вода! Я свет и я тьма! Я хаос и я порядок! Я жизнь и я смерть!

Оно оборачивается к разрушенным домам Мирграда:

– Слушайте меня! Прислушаетесь ли вы ко мне? Я ведь выслушивал вас! Выслушаете ли вы меня? Просто скажите, чем я должен для вас стать! Скажите мне! Пожалуйста, просто скажите! Скажите, пожалуйста!

– Теперь я понимаю, – говорит Шара. – Эта тюрьма была рассчитана только на Колкана, правда?

– Чтобы Жугов мог там укрыться, он должен бы стать Колканом, – выговаривает Божество. И зажимает ладонями уши, словно бы не желая слышать жуткую какофонию. – Слишком много всего, слишком много. Все в одном. Мне нужно было стать и тем и другим… Служить слишком многим людям… Слишком много, слишком… Мир – это слишком для меня… – И оно жалобно смотрит на Шару: – Я так больше не хочу.

Шара опускает глаза и смотрит на крохотное черное лезвие в своей руке.

Божество, проследив ее взгляд, кивает и произносит обоими ртами:

– Сделай это.

Несмотря на все, Шара не решается ударить.

– Сделай это, – повторяет Божество. – Я так и не сумел понять, чего им надо. Я так и не сумел понять, каким они хотели меня видеть.

Божество опускается на колени:

– Сделай это. Пожалуйста.

Шара обходит Божество, встает сзади и низко наклоняется. И приставляет черное лезвие к его горлу.

И говорит:

– Прости.

А Божество шепчет в ответ:

– Благодарю.

Шара берет его за лоб и проводит лезвием по горлу.

В тот же миг Божество исчезает, словно бы и не было его никогда.

Воздух исполняется грохота и стонов: сотни белых небоскребов рушатся, а бесчисленное множество скворцов с оглушающим щебетом взлетает в небо.

Хороший историк держит прошлое в голове, а будущее – в сердце.

Ефрем Панъюй. Об утерянной истории

Что посеешь

Шара лежит в горячей ванне, пытаясь ни о чем не думать. В комнате темно. Прозрачное белое белье липнет к коже. На глазах – повязка, не пропускающая свет, но Шара все равно видит взрывы цветного света и яркие миры, а голова гудит и бренчит от чудовищной мигрени. А еще ей кажется, что лучше бы она от этих философских камушков просто умерла: она не ожидала, что похмелье будет таким жестким и психоделичным.

Но еще Шара знает: то, что врачи вообще занялись ей, – большая удача. Больницы Мирграда переполнены ранеными и изувеченными. И только здесь, в госпитале при губернаторской штаб-квартире, Шаре с товарищами оказали помощь.

Она слышит, как открывается дверь, и кто-то в мягкой обуви входит в комнату.

Шара садится и хрипло спрашивает:

– Сколько.

Человек медленно опускается на стул рядом с ванной.

– Сколько? – снова спрашивает она.

Голос Питри отвечает: