Записки президента - Борис Ельцин

В российской экономике началась «эпоха Черномырдина». Новый премьер принёс в атмосферу рыночных реформ, которые и сейчас продолжаются, неожиданный акцент. Акцент на надёжность, прочность, стабильность.

Я уже говорил о том, что втягивание гайдаровского правительства в жутчайшую идеологическую склоку, в изматывающие дискуссии — нанесло всем нам непоправимый урон. В политическом смысле гайдаровское правительство по изложенным выше причинам оказалось достаточно не защищённым.

Положение совершенно изменилось с приходом Черномырдина. Он понимает, что премьер-министр обязан быть политиком. Обязан, если хотите, прикрывать свою экономическую команду. Обязан выражать определённые устремления, настроения общества.

Как гром среди ясного неба была на восьмом съезде для бросившихся в атаку депутатов речь премьер-министра: взвешенная, определённая, я бы сказал, мужественная речь. Слова «Дайте работать», сказанные человеком, имеющим за плечами такой жизненный опыт, отрезвили на какое-то время даже оголтелый съезд. Честно говорил Виктор Степанович и об ошибках правительства, о тех опасностях, которые угрожают стране в период реформ.

Появление этой фигуры сразу выбивало почву из-под ног Руцкого и Хасбулатова, политиков чисто спекулятивных. Жёсткий, авторитетный премьер создаёт опору для президентской политики — этот второй центр власти как бы цементирует все правительственные группы: и стратегическую, отвечающую за безопасность страны, и экономическую, которая объективно не может не совершать сейчас дестабилизирующие шаги, и политическую, которая «давит» на две остальные, проводя в жизнь демократическую идеологию.

Хасбулатов сразу почувствовал силу Черномырдина, оценил его влияние на настроение в обществе. Недаром в ходе летних месяцев им и его депутатской командой была сформулирована примерно такая идея: парламентская республика с сильным премьером. Они пытались перетянуть премьер-министра на свою сторону, недвусмысленно намекая, что его фигура вполне устраивает парламент. Но Черномырдин на этот союз с «революционным» Верховным Советом не пошёл.

Нас с Виктором Степановичем объединяют общие взгляды на многие вещи. Он не приемлет беспринципного политиканства. И вместе с тем не витает в облаках. Это сочетание разумного опыта и выработанных годами принципов присуще людям нашего поколения.

По крайней мере, в разных, самых критических, самых тяжёлых ситуациях понимание у нас с Черномырдиным было полное. И мне хочется думать, что это рождается не просто на уровне дисциплины, осмысленной необходимости — а на уровне более глубоком, что ли.

Поэтому ошибки, допущенные при обмене денег, ничуть не повлияли на моё отношение к правительству Черномырдина.

Дневник президента

22 мая 1993 года

В Москве в субботу открывался «Палас-отель» на Тверской, в центре города. На открытие были приглашены многие известные российские деятели, руководители, бизнесмены, дипломаты. По просьбе мэра Москвы Юрия Лужкова приехал и я. После всех формальных и обязательных по такому случаю мероприятий — разрезаний ленточек, фуршетов, торжественных речей — я было собрался ехать домой. И тут вдруг министр безопасности Виктор Баранников, который также был приглашён на торжество, неожиданно попросил меня заехать к нему в гости на часок. Он очень сильно меня упрашивал, говорил, что это очень важно, очень нужно. Я ответил, что в понедельник мы могли бы встретиться в Кремле. Баранников сказал, что хотел бы поговорить в неформальной обстановке, много вопросов накопилось.

Я не слишком люблю экспромты, незапланированные визиты, однако Виктор Павлович настаивал. Это был редкий случай, уважительных причин для отказа у меня не было, пришлось согласиться. Мы сели вместе в мою машину, уже по пути я сказал водителю и Коржакову, что едем не домой, а к Виктору Павловичу. На меня выразительно и насупленно посмотрел Коржаков. Он тоже не любит неожиданных изменений планов и маршрутов. Это у него профессиональное.

Вскоре мы приехали на дачу к Баранникову, зашли в дом, я поздоровался с супругой Виктора Павловича. Неожиданно Баранников представляет мне человека старше средних лет с улыбчивым лицом, который протягивает руку и говорит: «Борис Бирштейн».

Это уже было совсем, как говорится, не по правилам. О том, что у него будут какие-то гости, он обязан был меня предупредить. Но, как я сейчас понимаю, видимо, Баранникову настолько было важно, чтобы Бирштейн встретился со мной, он так от него зависел, что готов был переступить любые рамки приличия и протокола, лишь бы эта встреча состоялась. Я посмотрел на Баранникова выразительно, он только виновато улыбался, и, чтобы снять возникшую неловкость, громко сказал: «Прошу всех к столу!» — и подвинул стул для меня.

После того, как расселись, Баранников стал представлять гостя. Он сказал, что Борис Бирштейн — блестящий бизнесмен, политик, наш соотечественник, который сделал чрезвычайно много для России. Ему мы обязаны тем, что в Молдове сейчас мир, а не война, он выступал одним из главных посредников в переговорах с молдавской стороной, он на личном самолёте привозил в Кишинёв российскую делегацию для ведения переговоров, и мир состоялся. Он также является ближайшим экономическим советником

Президента Киргизии Аскара Акаева, у него колоссальные возможности для привлечения в Россию инвестиций крупнейших финансовых структур мира.

В общем, речь Виктора Павловича была эмоциональной, взволнованной, он очень хотел, чтобы его гость мне понравился. Бирштейн слушал похвалы в свой адрес с выражением человека хоть и скромного, но вполне знающего себе цену. Он мягко улыбался и покачивал головой, когда Баранников выдавал слишком сильные комплименты.

Я продолжал молчать. Заговорил Борис Бирштейн. Он рассказал о своей миссии в Молдавии, затем перешёл на российский бизнес, объяснил мне, какие большие перспективы у России. В разговоре он демонстрировал свои связи с бизнесменами и политиками мира — невзначай упоминал имена президентов, министров, глав корпораций. В общем, и ему хотелось произвести значительное и одновременно приятное впечатление, что, впрочем, вполне естественно. Однако я плохо поддерживал разговор. Вся эта тягомотина продолжалась минут сорок. Наконец, Баранников почувствовал, что не стоит перегибать палку — он и так слишком много сделал для своего иностранного гостя, и как-то намекнул Бирштейну, что пора уходить. Тот вдруг заторопился, сказал, что через полчаса взлетает его личный самолёт, поэтому, к сожалению, он не может дольше находиться с нами.

Больше я его никогда не видел. Замечу только одну деталь. Когда я решил, что интересных встреч и новых знакомств на сегодняшний день вполне достаточно, и собрался уезжать, то случайно увидел, что Бирштейн никуда не ушёл. Я сделал вид, что не заметил его.