История России. От Горбачева до Путина и Медведева - Дэниэл Тризман

Русских интересовало, что именно было непропорциональным. Когда президент Рейган решил в 1983 году, что некоторые американские студенты могут быть в опасности на острове Гренада, войска США для их спасения вторглись в страну, убив 94 солдата и мирных граждан. В июле 2006 года боевики Хезболлы убили троих израильских солдат и взяли двух заложников на ливанской границе, Израиль блокировал Ливан, обстреливая страну в течение нескольких недель и убив более 800 человек. Мало того что Вашингтон не посчитал, что это «непропорционально», он предоставил израильтянам высокоточные бомбы. Все же когда российские миротворцы подверглись нападению – двое были убиты, многие ранены, а десятки местных мирных жителей стали жертвами артиллеристских ударов – вмешательство России и оккупация некоторых северных районов Грузии на протяжении примерно месяца считались непропорционально агрессивными.

Россия была твердо настроена на восстановление своей империи, как сказали американцы. И Путин был главным империалистом – политиком, который в начале своего президентства закрыл российские военные базы во Вьетнаме и на Кубе, неохотно согласившись на размещение войск Соединенных Штатов в Центральной Азии, а также на проведение разведки и на обеспечение права перелета силам НАТО, воюющим в Афганистане. Он даже возобновил вопрос о членстве России в НАТО только для того, чтобы сказать по секрету: не следует стремиться к таким идеям.

Раздражало также, когда русских обвиняли в манипулировании продажами нефти и газа для запугивания соседей. В течение многих лет они субсидировали украинцев, продавая им газ в несколько раз меньше, чем в Европе. Но когда они подняли цену чуть ближе к рыночному уровню, Запад назвал это экономическим шантажом, хотя цена по-прежнему была копеечной. И это обвинение пришло из страны, которая на протяжении 46 лет налагала полное экономическое и финансовое эмбарго на Кубу, осужденное ООН, Европейским парламентом и папой римским. Из страны, которая продолжала вводить экономические санкции в отношении России (знаменитая поправка Джексона – Вэника), чтобы наказать ее за то, что та не допускает свободную эмиграцию, хотя все знали, что свободная эмиграция в России разрешена уже более 15 лет!

Личная динамика

Для внешнеполитической элиты России то, как Соединенные Штаты представляли свою политику, было практически так же трудно вытерпеть, как и само содержание этой политики.

Ельцин работал, упорно не замечая снисходительного тона и постоянного пренебрежения. В первой администрации Буша некоторые считали его грубым демагогом[164] и не скрывали своего мнения. Хотя, уважая его несколько больше, Клинтон в основном потакал Ельцину.

Россиян раздражало, когда американцы называли их экспансионистами.

Он и его помощники, казалось, расценивали российскую оппозицию в плане расширения НАТО как своего рода психопатологию. Когда в Будапеште в 1994 году Ельцин напомнил Клинтону, что «НАТО было создано во времена холодной войны» и что его расширение «посеет семена недоверия», делегация США была «ошеломлена»[165] и пришла к выводу, что Ельцин стал «странным». Клинтон начал беспокоиться по поводу «эмоциональной устойчивости» своего коллеги.

С тех пор все представители администрации, казалось, считали своей задачей улучшать настроение Ельцина, как будто лекарством от окружения исторически враждебного альянса была терапия и антидепрессанты. Ельцин вынужден был «нейтрализовать» или «использовать в рамках своей системы» расширение, сказал Клинтон, как «одну из тех вещей в жизни, от которой вы не можете избавиться, вы просто должны привыкнуть к ней и научиться с ней жить». Конечно, Ельцин мог быть капризным и непредсказуемым. Но расширение НАТО объективно было плохо и для Ельцина, и для России.

Вместо того чтобы спорить о достоинствах, американская команда зачастую, пыталась запугать своих коллег в России. Расширение все равно произойдет, говорили они, и борьба с ним «только усилит „темные“ подозрения о намерениях России и будущем». Если люди Ельцина будут против роста НАТО, предупредили они, это «укрепит сторонников жесткой линии» в России, как будто московские либералы выступали против самого НАТО (а не против его расширения), что придавало сил антизападной толпе.

Американцы с их добрыми намерениями и искренностью, уверенные в своих суждениях, не всегда принимали своих собеседников достаточно серьезно. Они шутили между собой о том, как трудно было заставить русских «есть их шпинат»[166]. Они были терпеливыми родителями, а их собеседники – трудными детьми. Россия была слаба, и поэтому они набивали желудки своих коллег шпинатом. А иногда для русских его вкус был не очень похож на вкус шпината.

И тогда самоуверенный тон администрации Клинтона уступил место странностям, происходящим в окружении Буша. Мгновение президент довольствовался народным обаянием и техасским дружелюбием, как будто думал, что может обратиться к такому обученному разведчику, как Путин, с признаниями в дружбе. Далее уже другой чиновник извергал обвинения в духе холодной войны. Единственное, что было постоянным, – это недостаточное внимание, которое американские политики уделяли российским взглядам и интересам.

Единственное, что было постоянным, – это недостаточное внимание, которое американские политики уделяли российским взглядам и интересам.

Наконец президентом стал Обама со своей «кнопкой перезагрузки», лидер, который, казалось, искренне стремился к улучшению отношений. Но русские скоро вновь услышали характерную американскую смесь благих намерений и высокомерия, энтузиазма и верхоглядства. В конце концов в разговоре о новом начале президент накануне своего первого саммита с Медведевым постарался обидеть премьер-министра России господина Путина. Путин, по его словам, до сих пор «придерживается старых способов ведения бизнеса». Целью Обамы на встрече, как сообщали хорошо подготовленные журналисты, было «сформировать» президента Медведева за счет премьер-министра Путина. Что именно Белый дом имел в виду, читателям и Кремлю оставалось только догадываться. Для россиян это звучало примерно так же легкомысленно, как если бы Путин объявил, что полетел в Вашингтон, чтобы поддержать вице-президента Байдена, а не Обаму. Это было тем более странным, поскольку рейтинг популярности Обамы был ниже рейтинга российского президента на 12 %, образ которого он намерен был «сформировать».

На московском саммите достигнуто было мало. Все согласились с тем, с чем уже были согласны до этого, и натянуто улыбались. А потом, спустя несколько недель, американский вице-президент появился в Киеве, чтобы объявить, что, если Украина решила присоединиться к НАТО, «а я верю, что у вас есть такое желание, – мы решительно поддерживаем ее». Еще раз российские наблюдатели зашли в тупик. Разве правительство США не знало, что только 22 % украинцев высказались в общественных опросах, что они хотели бы вступить в НАТО? Разве оно не было в курсе, что в то время как 81 % украинцев положительно отзывались о России, только 54 % подобным образом относились к США? Разве оно не понимало, что основной украинский болельщик за НАТО, президент Ющенко, был настолько непопулярным, что только 4 % населения планировали голосовать за его переизбрание?

В сентябре 2008 года, сразу после войны в Грузии, российское общественное мнение по отношению к США достигло нового минимума. Только 23 % населения сказали, что они хорошо себя чувствуют в этой стране, с 67 % опрошенных имели противоположную точку зрения. Ирония заключалась в том, что в глубине души русские хотели быть, как американцы; их привлекала их экономическая мощь, новаторство, оптимизм, личностные отношения. Даже в 2007 году русские остались более проамериканскими, чем жители некоторых стран-союзников США – Франции, Испании, Германии и Турции. Но раз в несколько лет другой односторонний удар молнии – Босния, Ирак, Косово, поддержавшие Грузию, – изменили мнение против воинственной сверхдержавы. Со временем россияне стали бояться сближения с Вашингтоном. К 2008 году 62 % опрошенных считали, что они имеют все основания опасаться НАТО.

Для прозападной элиты России к 2010 году увлечение давно прошло. Те мечтатели, которые когда-то думали, что возможно тесное партнерство, превратились в прагматиков. После экономического бума времен правления Путина Соединенные Штаты стали играть гораздо менее важную роль в реализации российских целей. Действительно, главной заботой России стало просто старание избежать втягивания в какую-нибудь военную авантюру Вашингтона. Россия интегрировалась не столько с Западом, сколько с внешним миром. Она развивала отношения с Китаем через Шанхайскую организацию сотрудничества и расширения торговли и с Европой через свои трубопроводы. В 2008 году Россия инвестировала в Соединенные Штаты, больше чем США инвестировала в Россию. Американским чиновникам по-прежнему нравилось прилетать и рассказывать своим российским коллегам, почему они должны придерживаться американских приоритетов. Но даже самые прозападные эксперты уже не думали, что Москва предпримет нечто большее, чем будет просто сидеть и вежливо все выслушать.