Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман

– У меня одно желание – поскорее вернуть свой пост человеку, который буквально насильно заставил меня принять его. Специалисты дуче не нужны. Он всегда все знает лучше всех.

Вскоре после этого он ушел в отставку, что было расценено итальянскими и немецкими властями, после событий 25 июля и 8 сентября, как государственная измена.

Теперь передо мной стоял его сын Джорджо и в отчаянии рассказывал мне о том, как сложилась судьба отца. Здоровье графа Чини и сама его жизнь были в опасности. Его бросили в Дахау, и спасти его могло только срочное освобождение. Мне показалось, что Джорджо вот-вот расплачется, а поскольку он был моложе своего отца, но столь же красив, то Биби была готова разрыдаться вместе с ним. Мне тоже хотелось плакать от горя, но, не желая ронять себя, я сдержался. Я ничем не мог помочь Чини. Он был узником ведомства Каплера, и даже Кессельринг был не в силах что-нибудь сделать.

Джорджо Чини умолял меня переговорить с его матерью. В сопровождении Биби, которая заявила, что поедет с нами, мы отправились к нему домой и устроили там военный совет. Графиня в юности была самой красивой и самой популярной кинозвездой Италии, ее до сих пор помнят под профессиональным псевдонимом Лидия Борелли. Она приняла нас в комнате, напоминавшей музей нефрита, и я сразу же расположил ее к себе, принявшись восхищаться ее коллекцией, которой не было равных в Европе. Графиня была с ног до головы облачена в черное и была похожа на Марию Стюарт в первые годы ее заточения. Мне пришло в голову, что если удастся освободить ее мужа, то эта история будет достойна пера самого Шиллера. Конечно, душу господина Каплера совершенно не трогали подобные вещи, но его официальным начальником в Италии был генерал Вольф, который обожал встречи, носившие мелодраматический характер. По счастливому стечению обстоятельств Вольф должен был через несколько дней приехать в Рим, и я выработал программу аудиенции, которую намеревался организовать для графини.

Она появилась в назначенном месте, в отеле, который принадлежал ее мужу и который немцы считали своим вторым домом, надев свои знаменитые черные жемчуга и прикрыв лицо небольшой вуалью, отчего ее сходство с Марией Стюарт только усилилось. Джорджо организовал шампанское, а Биби выступила в роли фрейлины.

Генерал Вольф, которому я вкратце рассказал, по какому делу хотела видеть его графиня, но не очень довольный этой перспективой, постепенно поддался очарованию своей гостьи. Гранд-дама, сидевшая перед ним, была, вероятно, самой богатой женщиной Италии, если не считать донну Вирджинию Аньели и герцогиню Торлонию. Ее фигура, облаченная в черное, очарование нежного голоса и ее непритворное горе вскоре развеяли все подозрения генерала. Он пообещал навести справки в Берлине и согласился с моим предложением немедленно отправить Джорджо и Биби в Мюнхен, чтобы они убедились, что с Чини, содержавшимся под стражей, все в порядке. И тут я подумал о Каплере. Вспомнив, что он коллекционировал предметы, принадлежавшие древним этрускам, я осмелился спросить Вольфа, не будет ли он возражать, если молодой Джорджо, явившись к полицейскому атташе для оформления документов, преподнесет ему какую-нибудь этрусскую вещичку. Вольф не смог удержаться от улыбки, и я понял, что даже шефы гестапо имеют свои ахиллесовы пяты.

Господину Каплеру был преподнесен этрусский саркофаг. Он не только выдал молодой паре паспорта и разрешение на выезд, но и вручил им рекомендательное письмо для коменданта лагеря Дахау. Вольф походатайствовал за них в Берлине, и им разрешили приехать в Германию.

Джорджо и Биби уехали, нагруженные подарками дохристианской эры, с паспортами в кармане и настоящими золотыми монетами в чемоданах, и вскоре условия, в которых содержался граф Чини, улучшились. Позабыв, что теперь ее интересуют не немцы, а англичане, Биби своей прелестной улыбкой и прекрасным немецким принялась очаровывать часовых, охранников и весь персонал лагеря всех рангов и званий. Ее спутник пустил в ход золотые монеты, и его отец вскоре был перемещен с тюремных нар на больничную койку, а оттуда – в Швейцарию.

Графиня, к которой снова вернулось сияние юности, сияние тех дней, когда она была кинозвездой, отпраздновала возвращение молодых людей вечеринкой, чья экстравагантность привела бы в ужас Виктора-Эммануила. Биби получила в подарок ожерелье, не особенно ценное, но изготовленное, без сомнения, в XVIII веке. Оно было предоставлено братьями Булгари, крупнейшими римскими ювелирами и личными друзьями семьи Чини. Это были Картье и Фаберже Вечного города, и их подземные хранилища содержали, между нами говоря, все сокровища, которые русские родичи правящей королевы сумели спасти после крушения Российской империи. Они знали историю каждой тиары, ожерелья и браслета, а также судьбу всех великих княгинь, которые их носили. Эти сокровища были так глубоко упрятаны в подземелья в центре Рима, что слышно было, как за стеной шумят воды подземных притоков Тибра. Оба брата, из которых один, Константино, был охотником за сокровищами и любителем рассказывать истории в духе «Тысячи и одной ночи», угощал людей, слушавших его воспоминания, коньяком многолетней выдержки, помогая им на некоторое время позабыть о заботах и тяготах повседневной жизни.

Я рассказал эту историю не для того, чтобы похвастаться спасением графа Чини. Я чувствовал себя обязанным спасать людей от гибели и с неменьшим рвением старался выполнять свой долг перед матерями, сестрами и подругами «альфредиани». Я с глубоким презрением отношусь к людям, которые называют себя спасителями и мучениками, совершая свои подвиги только на словах, и включил в эту книгу историю о вызволении из лагеря Чини только для того, чтобы помочь читателю представить, какой была жизнь в Риме зимой 1943/44 года.

Я хочу дополнить эту картину рассказом о судьбе другого ведущего фашиста, за которой я следил лишь издали. Я имею в виду трагический конец любимца богов, этого Алкивиада фашизма, графа Чиано, который был 11 января 1944 года казнен в городе Вероне. Мы никогда не испытывали взаимной симпатии, насколько наше различие в чинах и общественном положении позволяет говорить о симпатии. Возможно, мы были слишком похожи друг на друга, слишком поглощены собой. Мы также хорошо понимали, что, в некотором роде, легче располагаем к себе людей, чем большинство жирных, обрюзгших и непривлекательных фигур, которые преобладали среди фашистов и национал-социалистов.

Когда в Рим пришла весть о том, что Муссолини велел арестовать Чиано, я сразу же вспомнил о том, как помог ему и его жене в августе 1943 года бежать из города. Несмотря на то что Чиано подло предал своего тестя и покровителя на заседании Большого совета в ночь с 24 на 25 июля, режим Бадольо поместил чету Чиано под домашний арест в их элегантной двухэтажной квартире на Виа Анджело Секки. Шли недели, тучи над их головами все сгущались, и всякий человек, хорошо знавший положение дел в Италии, понимал, что домашний арест мог легко превратиться во что-нибудь более ужасное. Галеаццо Чиано был настоящим итальянцем и не тешил себя иллюзиями по поводу того, что его ждет, – ведь он был зятем Муссолини и министром иностранных дел в его правительстве.