Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов

– Служу Советскому Союзу!

– Выношу благодарность всем от имени командования, старшего лейтенанта Усольцева. После чего нам троим он дал по целому патрону.

– На память о стрельбах и в благодарность за хорошие показатели, – объяснил он. – Поставите дома в  укромное место. Кроме родных никому не показываете. Солдаты не хвастаются. Патрон – для каждого личный талисман. Храните его. А когда пойдёте в армию, спрячьте его, чтобы никто не знал – куда. И он будет из родного дома помогать вам служить верой и правдой!

После торжественной речи  Мы все двинулись к Усольцеву попрощаться. Коля сказал, что повторение устава переносится на следующий раз. Сейчас уже некогда. Служба.

– А, пацаны! Ворошиловские стрелки! Нормально отстрелялись? – Усольцев так и чертил что-то, как и вчера.

Дёмин Коля нас всех похвалил, выделил Жердя, показал значок и сказал, что солдаты из нас получатся на страх врагам.

Мы сказали хором и по очереди спасибо за всё, Пожали старлею руку.

– Вот бумага каждому. Родителям покажете. Тут я написал, что я вас сам не отпустил ночью домой после пурги. Вот тут расписался. А тут вот – печать нашей части. Только давайте я имена ваши настоящие напишу. Место оставил. Не писать же мне – ваш сын Жук или Чарли.

Мы назвались, он вписал это в пустое место на листке и отдал бумаги нам.

– Это здорово!– поблагодарил я старлея от имени всей нашей гоп- компании.– Спасибо! Это хорошая, ценная поддержка. Век помнить будем!

Усольцев улыбнулся, сказал, чтобы мы приходили ещё, но в ясную погоду, пожал нам руки и Коля проводил нас до КПП.

Мы вынесли лыжи на улицу, привязались к ним ремнями, поправили похудевшие рюкзаки, Коля похлопал нас дружески по плечам и мы пошли в город. Было тихо как в читальном зале библиотеки. Дурные вороны, не соображающие, что в такой холод летать вредно, проносились над нами в сторону Кустаная. Взмахи их крыльев на морозе заканчивались звонкими хлопками. Снег лежал нежный, пуховый, обласканный белым утренним солнечным светом. Он смотрелся как ровная, выглаженная хорошей хозяйкой простыня. Да и запах от него шел такой же, как от простыни этой свежей, пересыпанной в стопке сухими духами  «лаванда» и накрахмаленной. Так делала моя баба Стюра. И ещё было глаз не оторвать от переливов свежих, только поздней ночью улёгшихся до весны снежинок. Они отыгрывали солнечному лучу разноцветными искристыми бликами – розовыми, лимонными и бело-голубыми. Такой яркой и быстрой была смена цветов снежинок, так весело они играли с солнцем, что снег, казалось, шевелился и был живым существом. Красивым, добрым, спокойным и приветливым.

Мы бежали хорошим лыжным ходом, оставляя за собой восемь пар широких и глубоких следов, в которых и искры потухли, и солнечный свет пролетал над следами, не заглядывая вглубь.

– Как же я промазал три раза-то? – плавно, укладываясь в ритмичный ход лыж и палок, возмущался мой мозг. Потому что стрелял он. А мне оставалось только на курок аккуратно нажать. – Из пневматической винтовочки в тире нашем базарном насшибал призов всяких – девать некуда. Всех переигрывал. И Жердя – легко. А тут, с настоящим боевым карабином – не поладил. Осрамился. Защитник Родины будущий. Застрелят такого в первом же бою.

– Жердь, слышь! – обернулся я назад. Жердь бежал размашисто, почти летел над снегом. На лыжах он умел повыпендриваться. – Ты стрелял раньше из  такого карабина?

– Я его в первый раз видел. Вообще кроме воздушки ничего в руки не брал. Даже берданку у деда в колхозе. То есть, теперь – в совхозе. Как попал десять из десяти –  бегу вот и соображаю. Получается, что нечаянно. Ты ж знаешь, что я неважно стреляю в тире. – Жердь скосил взгляд на значок и сказал.

– Давай по справедливости я его тебе отдам. Ты всё равно лучше нас стреляешь.

– Ну, ты дурной! – мне захотелось врезать ему по шее. – Это, выходит, я на соревнованиях по лёгкой выиграл разок и теперь могу приходить каждый раз к концу соревнований, забирать диплом за победу и  всю спортивную жизнь считаться победителем? Я лучше потренируюсь из винтовки пошмалять дядь Костиной. Это брат деда моего. У него законный зарегистрированный винтарь есть. Не помню какой. Но бьёт не хуже СКС. А на следующих стрельбах посоревнуемся. А, Жердь?

– Забили! – весело ответил дружок мой.

Стало совсем тепло. Даже жарко. В степи было ниже двадцати градусов, но даже вороны летели ровненько, как к нитке привязанные. Наверх тоже не было движения воздуха. Пришлось расстегнуть фуфайки и шарфы размотать. Мы пошли не  на большой мост, откуда уходили в часть, а правее – к маленькому мосту. Его поставили давно, до моего рождения ещё. Мост был сколочен из какого-то дерева, которое не поддавалось воде вообще. Стоял он на кирпичных тумбах. Но кирпич туда поставили особенный. Белого цвета. Он тоже не реагировал на воду совсем. И мы  с малолетства ловили с него рыбу. Сядешь за перила на выступ бревенчатый и ногами почти до воды достаёшь. И это было, когда мы сами равнялись метру с кепкой.

Ну, взяли мы правее и бежали не спеша, радуясь искрам снежным, воронам над головами и чистейшему воздуху, который имел едва уловимый запах высокой степной полыни. Такой высокой, что и метель её не покрыла и буран не завалил. Было прекрасно. Радостно было. А что! Вчера не померли в дороге. Уже счастье. Поели от пуза у военных. Постреляли от души из боевого оружия. Это ж рассказать пацанве городской – посинеют ребятишки от зависти. Хоть хвастаться, конечно, не дело. Промолчим лучше.

– Эй! – крикнул Жук. – Направо гляньте подальше. Что это там зелёное?

– Может, сено? – ляпнул Нос. – Тут покосов много. Стогов навалом.

– Ну да. Стог сена, нА тебе, зеленый после такой пурги. И буран мимо него проскочил, не задел. – Я засмеялся, вглядываясь в предмет. – Братва, так он не стоит. Он движется. Скоро будет где-то в километре перед нами.

– Автобус это! – Почему – то обрадовался Жердь. Не любил он дальних походов на лыжах. Хотя катался отменно. – Из какой-то деревни едет. Там же трасса запасная от Борового. Старая трасса.

Точно.  Это был зелёный автобус «КАВЗ- 651» или, по-народному, «коробочка». Ими были обеспечены все колхозы и совхозы. Машины эти имели поразительную проходимость, хорошую амортизацию и почти никогда не ломались. Говорили, что их начали выпускать ещё в тридцатых годах с деревянной кабиной. А потом много раз улучшали и сделали вполне приличную машину, без которой то время представить уже просто невозможно.

С нами он поравнялся минут через двадцать. И остановился. Шофер вышел из кабины, закурил и стал пинать колёса. У всех шоферюг одна привычка – колёса