Посмотри в глаза чудовищ - Андрей Лазарчук

Народу было тысячи две. Среди простой публики попадались странные люди.

Был, например, десяток всадников в форме александрийских гусар, но на разномастных конях – как в войну. Были казаки с благородными старообрядческими бородами. Были юноши в цилиндрах и котелках. Много кого было…

Появился у микрофона и явно незапланированный оратор…

– А кто погубил Гумилева? – закричал он без предисловий. – Вы задумывались?

Кто писал донос? Берман! Кто вел дело? Якобсон! Кто заговор устроил? Лариса Рейснер! Вопросы есть? Нет. Кто расстреливал? Блюмкин! Вопросы есь?

– А вот это случай так называемого вранья, – пробормотал Николай Степанович.

На него опять оглянулись во гневе.

– Да он сам из этих, – процедил кто-то. – По глазам вижу…

– Лукницких нет, – сказал Николай Степанович. – Вот уж их-то следовало пригласить в первую очередь.

– А теперь настало время, – неслось от постамента, – просить нашего всемирно известного скульптора Михаила Шемякина открыть памятник!

Все зааплодировали и закричали «ура». «Смерть большевикам!» – выкрикнул стоящий неподалеку тощий залысый человек в криво сидящих очках.

Покрывало медленно поползло вниз, обнажая патинированную бронзу.

Скульптор решил состарить статую авансом, понимая, что драить медяшку в последующие годы никто не станет.

Оркестр грянул марш «Тоска по родине».

– Н-да, – сказал Николай Степанович. – Барклай в тоге поверх мундира – это еще куда ни шло. Но трость и ботфорты…

– Мне нравится, – сказала Светлана.

– Да? Впрочем, дареному коню…

– Дареному? – обернулся в третий раз пожилой пролетарий. – Да знаете, сколько заплатили за это? Только за участок – двести миллионов! Зелеными! А лепило сколько с города содрал? Словами не скажешь. А кто платил? И зачем? А?

– Так кто же?

– Ящуры!

– Кто?

– Ящуры. Вы что, телевизор не смотрите, газет не читаете?

– Очень редко.

– Что с вас взять, – пролетарий отвернулся.

Действо завершилось. Делать больше было нечего. Никто не объявился, ничем себя не проявил. Не было ни ловушек, ни рандеву. Пустота.

– Подойдем поближе? – предложила Светлана.

У подножия памятника лежали цветы.

– Странное чувство, – сказал Николай Степанович. – Будто все это уже было на самом деле, а сейчас повторяется как бред. Пойдем?

У выхода из садика – там, где недавно дежурила телегруппа – стоял, прислонясь к чугунному литью ограды, высокий юноша – тот самый, которого Николай Степанович еще зимой приметил на Кунцевском кладбище, когда хоронили Великого. Юноша был в страшно знакомой кавалерийской шинели и с той же синей повязкой на лбу. Николай Степанович непроизвольно замедлил шаг.

– Что? – спросила Светлана. – Все-таки?..

– Похоже, что да.

Юноша оторвался от ограды и медленно пошел навстречу. Потом остановился.

С испугом, будто что-то забыл, огляделся. Полез за пазуху.

Николай Степанович успокаивающе сжал Светланину руку.

Юноша извлек на свет тонкую брошюру.

Подошел вплотную. Лицо его было белым, скулы пылали. Протянул книжку.

Это был «Огненный столп» издания двадцать первого года.

– Николай Степанович, – сказал юноша, склонив голову. – Соблаговолите автограф.

Часть третья

1

Обучаться поэзии в те времена считалось великим паскудством.

Они сидели в лаборатории Брюса и разбирали третий сундук. Искомого пока не было. Подходила к концу вторая неделя поисков.

– Странно, что о происхождении системы румов так ничего и не известно, – сказал Костя, поправляя повязку на лбу. – Ни в одном источнике, – он показал на гору просмотренных книг.

– Древние умели хранить свои тайны, – пожал Николай Степанович плечами. – Да и наверняка эти сооружения старше всех сохранившихся книг раз в сто.

– И устных никаких преданий?

– Может, Софроний что-то и знал, – Николай Степанович вздохнул. – Теперь не спросишь.

– Все забыл?

– И забыл тоже. Умер он в семьдесят втором, под грузовик попал…

– Понятно: А вот эти таблицы – они для чего? – Костя показал на пухлый том в дешевом бумажном переплете с заголовком «Таблицы случайных чисел. Издание Пулковской обсерватории АН СССР. 1927 г.»

– Которые? Ах, это: По ним определяются выигрыши во всевозможных лотереях, на бегах – ну и так далее. В сущности, это казна ордена.

– Вы меня разыгрываете, – сказал Костя.

– Помилуйте, – ответил Николай Степанович. – Как бы мы в советское время с золотом оперировали? А так – просто, тихо, без обмана.

– Откуда же они взялись, эти таблицы?

– Царь Ашока пособил. У него люди были – да и есть, неверное – которые простые факты будущего на сто и на двести лет могли рассчитать. Рамануджан, гениальный математик-самоучка – слышал про такого? Так это был тот, кого они забраковали.

– А Союз Девяти – он уцелел?

– Надеюсь. Видите же: атомной войны нет и не будет, страшные прогнозы по СПИДу не оправдались: Стараются старички.

– А что ж вы с ними: ну: не состыкуетесь?

Николай Степанович сплел пальцы.

– Сложный вопрос, Костя. Во-первых, это трудно сделать чисто технически. Я не знаю, где их искать. Возможно, они в тех румах, куда мы не можем попасть.

Возможно, есть румы, о существовании которых я просто не знаю. Скажем, этот.

Если бы не твоя карта…

– Это не моя карта. Это карта маршала Фархада.

– Неважно. Ты ее нашел и сохранил. Система румов оказалась куда обширнее, чем была известна мне. То есть я предполагал, что их больше семнадцати, но…

Я ведь так и не успел приобщиться Великих Тайн. Торопился, прилетаю – а тут…

По-моему, вы, Костя, знаете куда больше меня.

Костя Новиков был родом из уральского городка Невьянска. Окончив с отличием десять классов, он приехал в Москву учиться на философа. К тому времени он прочел всего Канта, Аристотеля и Николая Кузанского, не говоря уже о Марксе-

Энгельсе. А тех авторов, кого не было и быть не могло в городской библиотеке, ему охотно давал на прочтение сосед, священник здешнего прихода отец Ксенофонт, человек с академическим образованием, сосланный в глушь за строптивость и впадение в ересь экуменизма. Вступительные экзамены в МГУ Костя сдал, но на собеседовании на вопрос: «Какова, по-вашему, роль философской науки в борьбе с буржуазной идеологией?» – ответил: «Философия есть любовь к мудрости, борьба ей не к лицу. Если бы она занималась борьбой, то и называлась бы филомахией». Не желая возвращаться с позором в родной город, он устроился дворником на место только что помершего татарина Гильметдинова. Обживаясь в дворницкой, он наткнулся на гулкое место в стене…