Игры рядом - Юлия Остапенко

Каждое его слово было для меня как пощечина во время истерики, как ушат ледяной воды в состоянии ступора. Мне хотелось, чтобы он не останавливался.

— Откуда вы знаете? — еле выговорил я.

— Что знаю? Про твою игру? Да я сам такой. Такой же трусливый… не ублюдок, правда, но какая разница? Таких полно. Почти все сколько-нибудь значимые персоны в нашем славном королевстве. Шангриерцы другие. В них больше гордости. И чести. Ты вот знаешь, что такое честь?.. Нет? А тебе хотя бы интересно? Ну, ладно… В конце концов, все мы не без греха. У каждого своя игра. Играем себе и играем, и пока друг другу не мешаем, всё хорошо. А стоит позариться на чужую куклу… Я для себя решил, что иногда проще отдать. Отдать и играть себе дальше… никому не мешая. А ты побросал свои игрушки, обсыпал остальных детишек песком с ног до головы и сел в сторонке. И думаешь, что сразу стал взрослым. Мало игрушку бросить, чтобы им стать, друг мой.

— Перестаньте, — попросил я. Мне уже было довольно. Король неприятно засмеялся.

— Ну чего же ты? Кишка тонка? Вы с моим братцем так славно цапались. Всей песочнице нравилось на вас смотреть. А уж Дону как нравилось. Конечно, он расстроился, когда ты серьезным тоном сказал: «Больше не играю». И я расстроился, потому что, пока Дон играет, он не помнит обо мне. Не помнит о нас… о нашей общей игре, в которую мы как-то плохо сыграли. А это всё, что мне надо.

— Вы позволяете Шервалю разорять страну, — тихо проговорил я. — Зеленые убивают людей, которых вы как монарх поклялись защищать. Уже почти десять лет идет гражданская война. И вы говорите о какой-то гребаной игре?

— Не надо, а? — насмешливо сказал король. — Не ты ли мне кричал пять минут назад, чтобы я бросил пороть всякую чушь о твоих лидерских качествах? Наши с Доном войны — та же чушь. Ты умеешь объединять чужие игры, и за это люди идут за тобой. Мы с Донованом так не умеем, но мы можем заставить людей с нами играть. Результат один и тот же: ты доволен, и мы довольны. Теперь вот не знаю, что будет. Я пытался подсунуть ему вместо тебя Урсона, но, кажется, он не удовлетворен.

— Урсона?! — вскинулся я. — Кайла Урсона?! Вы…

— А, ты с ним всё-таки познакомился! Ну, и как тебе это маленькое чудовище? Колоритен, правда? Напоминает фарфоровую куклу. Красивую и жуткую, с дикими глазами. Донован их в детстве боялся. Я думал, от него будет больше проку. Но этот болван умеет только выполнять приказы. И повторять одно и то же, как попугай. Никакой фантазии. Если бы он был реальным полководцем, а не моей марионеткой, всё бы давно закончилось.

— Вы могли бы остановить войну, — потрясение проговорил я. — Давно могли бы разбить Шерваля и прекратить это, и…

— И вернуть домой ребенка-убийцу, обозленного втрое против прежнего, — раздраженно закончил Шерваль. — Благодарю покорно. Злое дитя можно занять только такой же злой игрой. Остальное ему уже неинтересно. А пока дитя играет, оно даже злость свою изливает в игре. И окружающим ничто не грозит.

— Окружающим? — у меня вырвался нервный смешок. — Окружающие — это кто? Гувернантки вашего Дона?

— Они тоже, — сказал король, будто не понимая причины моего веселья. — Я пробовал играть с ним сам, но… как я уже говорил, неудачно. Пока он занят своими кукольными войнами, я за него спокоен. За него… и за себя. Больше за себя.

— Так казните его, сир! Он ведь изменник! Он поднял войско против своего короля! По закону вы имеете полное право…

— Да ты еще больший идиот, чем я думал! — с досадой ударив кулаком по ладони, воскликнул король. — Я люблю своего брата! Неужели это так трудно понять?!

Я умолк. Вспомнил трупы, нагроможденные вдоль Королевского тракта. Бойню у «Водяной змеи». Мертвые глаза — много мертвых глаз, жизнь из которых уходила по воле моих людей… моих друзей… моих игрушек. Вспомнил, как кричала женщина, которую я насиловал. Дочь лорда Свенсона, старая дева Свенсон. Ей было под тридцать, и я подумать не мог, что она девственница. Меня смущало то, как она кричала — громко, будто от боли, а я был с ней не очень груб. Когда я понял, в чем дело, было уже поздно. Мне тогда едва исполнилось восемнадцать, я в первый раз насиловал женщину. Как оказалось, и в последний.

Я никогда не думал, что все это было частью чужой игры. Более сложной, более безумной и куда более детской, чем моя.

Куст жимолости почти полностью облысел, но король продолжал сердито обдирать куцые остатки листвы. Он стоял спиной ко мне, и я мог дать деру, если бы вспомнил, что собирался сбежать. Но сейчас мне этого почему-то не хотелось. Наверное, просто надоело.

— Это неправильно, — вырвалось у меня, и мой голос был гораздо спокойнее, чем я ожидал. — Это правда, но так неправильно. Так нельзя. Вы понимаете это, сир?

Король снял берет, стал мять его одной рукой, другой взъерошил волосы, редеющие на затылке. В этих жестах проскальзывало замешательство.

— Знаешь, почему столица называется Мелодия? — вдруг спросил он.

— Знаю, — ответил я.

— Ну, что ты знаешь? Расскажи мне. — Я не стал спорить:

— Когда-то на этом месте был замок мелкого лорда, имени которого история не сохранила. Его захватили воинственные соседи. В день, когда они пировали, празднуя победу, в замок пришел флейтист по имени Ладаньер. Он сыграл удивительную песню. Слушая ее, они впали в сладкий транс. Только они. Плененный хозяин замка, его семья и вся челядь остались бодрствовать. Они перерезали спящих захватчиков и вернули власть над замком. В благодарность лорд отдал менестрелю свою дочь. Ладаньер стал лордом после смерти тестя. Крестьяне так любили его и его песни, что работали втрое усерднее, и замок стал расти. И еще при жизни Ладаньера стал городом. Мелодией.

Мне полагалось чувствовать себя дураком, пересказывая королю легенду, которую знает каждый ребенок, но в последнее время я чувствовал себя дураком так часто, что усилить этого ощущения уже ничто не могло. Гийом слушал внимательно, словно впервые. Когда я умолк, он кивнул:

— Это официальная версия. А знаешь, как было на самом деле? Лорд дал менестрелю кошелек и вышвырнул его вон, боясь, как бы тот не сыграл свою песенку еще разок. Менестрель оказался из обидчивых. И таки сыграл ее, стоя за воротами замка. И на этот раз уснули все. Тогда он вернулся в замок и зарезал самого лорда. А уж потом было всё остальное. Думается, женушка на брачном ложе, пыхтя под суженым, пеняла ему, дескать, так нельзя. А толку ли? Ладаньер основал этот город. Я этот город люблю. Ты, я полагаю, тоже.

Я его и правда любил. Ненавидел, но и любил. Больше, чем когда бы то ни было любил леса. Мои леса. Мои, мои личные леса. И его город, его страна — город и страна Гийома Пятого.