Кутузов - Леонтий Раковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ни ружейных выстрелов, ни взрывавшихся зарядных ящиков, ни топота тысяч людских и конских ног, ни барабанного боя, ни криков и кликов сражающихся не было слышно: все покрывал один сплошной, не смолкавший ни на минуту пушечный гром. Даже здесь, в Горках, говорить нормально было нельзя — приходилось кричать: батареи, стоявшие ниже Горок, и пушки Центрального редута вели огонь.
Свита Кутузова с тревогой смотрела на левый фланг. Все зрительные трубы были обращены туда, хотя противник пытался атаковать и центр русского расположения.
Кутузов сидел на скамейке. Гранаты лопались в воздухе, ядра гудели, сыпались со всех сторон, бороздили землю рикошетами.
А главнокомандующий сидел спокойно. Он почти не смотрел в трубу на поле боя: много ли рассмотришь в этих серо-дымных облаках, да еще одним глазом? Оставалось ждать донесений от ординарцев, которых главнокомандующий посылал время от времени к Багратиону.
Внешне спокойный, выдержанный, не привыкший делиться ни с кем своими мыслями, а тем более в бою, Михаил Илларионович молчал. Он переживал в одиночку то, что другие — пылкий Багратион, язвительный Ермолов или самовлюбленный и наглый Беннигсен — привыкли выплескивать наружу. Он не оглядывался и ни с кем не говорил, но чувствовал, что за его спиной вся пестрая штабная толпа, среди которой немало недругов и интриганов, осуждает его и сплетничает вовсю. И Беннигсен, и дядя царя принц Евгений Вюртембергский, и генерал Вистицкий, похожий на Дон-Кихота. И все они, конечно, встревожены яростными атаками Багратионовых флешей, подавлены величием полководческого имени Наполеона. Они с минуты на минуту ждут гибели Багратиона, а затем полного разгрома русской армии. Они не могут понять, почему Кутузов опасается за свой правый фланг.
— Ваше сиятельство, если мы не пошлем резерва князю Багратиону… — закричал, наклоняясь к уху светлейшего, длинноногий Беннигсен.
Михаил Илларионович не слушал ни его, ни подошедшего Ермолова, который тоже советовал двинуть резерв, словно Кутузов сам не разбирался в обстановке. Кутузов обождал, когда они оба наговорятся, а потом поманил к себе пальцем адъютанта Дзичканца:
— Гвардию, Измайловский, Литовский, Финляндский — к Багратиону!
И снова принял прежнее положение.
А за спиной главнокомандующего, надрываясь от крика, штабные офицеры делились новостями:
— Французы уже взяли Багратионовы флеши!
— Да посмотрите, они бегут назад! — кричал другой, показывая на поле сражения.
В зрительную трубу было видно: от очередной яростной атаки французов не осталось ничего, кроме небольших групп синих фигур, бегущих к Утицкому лесу и Шевардину.
Михаил Илларионович по звукам боя на левом фланге оценивал положение. Ярость французов не уменьшалась.
"Наполеон хочет прошибить левый фланг и в восьмой раз бросает на него все новые и новые дивизии".
Кутузов приказал двинуть с правого фланга на левый 2-й пехотный корпус генерала Багговута и несколько батарей из резервов.
В это время французы попытались проникнуть за Колочу с центра. Это было совсем вот тут, внизу, у Семеновской.
Настала очередь Дохтурова. Он отбил атаку.
Кутузова все-таки больше беспокоил левый фланг. Адъютанты и ординарцы, мчавшиеся оттуда под непосредственным впечатлением очередной неукротимой атаки французов, не могли правильно, спокойно оценить положение. Кутузову же нужно было знать обстановку. Он попросил Ермолова поехать к Багратиону.
Не прошло и получаса после отъезда Ермолова, как прискакал Кудашев.
— Папенька, князь Петр тяжело ранен, — сказал он. — Коновницын принял команду.
Михаил Илларионович огорченно покачал головой: это была чрезвычайно горестная весть. Он поднялся и, минуя Беннигсена, который, конечно, ждал, что наконец наступит его час, подошел к принцу Александру Вюртембергскому и предложил ему принять командование 2-й армией.
Принц без всякого видимого удовольствия поехал к левому флангу. И еще с дороги прислал к главнокомандующему адъютанта, ротмистра Бока, просить подкрепления.
Михаил Илларионович досадливо махнул рукой и позвал:
— Паисий!
Кайсаров, стоявший с полковником Резвым сзади, за светлейшим, подбежал к Михаилу Илларионовичу.
— Дай бумагу и карандаш!
Кайсаров передал Михаилу Илларионовичу то, что он просил.
Кутузов написал:
"Господину генералу Дохтурову.
Хотя и поехал принц Вюртембергский на левой фланг, но, несмотря на то, имеете Вы командовать всем левым крылом нашей армии и принц Вюртембергский подчинен Вам.
Рекомендую Вам держаться до тех пор, пока от меня не воспоследует повеление к отступлению.
К н я з ь Г.-К у т у з о в ".
— Пошли немедленно!
Минуту спустя Михаил Илларионович подозвал Толя:
— Поезжай на левый фланг, посмотри, надо ли подкрепление.
Толь уехал. Кутузов смотрел ему вслед.
В свите главнокомандующего тревожно зашептались. У большинства было написано на лице: дело плохо! Беннигсен ходил по холму большими шагами, изобразив на своем презрительно сморщенном лице покорность судьбе.
Кутузов кликнул Ничипора, который предусмотрительно хоронился в бывшем погребе дома:
— Дай поесть!
— Зараз! Зараз! — заторопился денщик. — Верно говорится: млын меле водою, а человек жыве ядою!
Ничипор принес Михаилу Илларионовичу кусок телятины и флягу с вином.
"Пусть дураки знают, что не так страшен черт, как его малюют!" — думал Кутузов.
И, словно в доказательство того, что не все так плохо, как хотелось бы Беннигсену, откуда-то, не от адъютантов и ординарцев, а от вестовых, стоявших с лошадьми у пригорка, понеслась весть:
— Мюрата взяли в плен!
Михаил Илларионович чуть улыбнулся. Он знал, что в пылу боя легко берутся в плен на словах генералы и короли.
— Погодите радоваться!
На центральной батарее Раевского, не прекращаясь ни на минуту, кипел жестокий бой. Понять, что там, кто кого, было пока невозможно.
И вдруг раздалось "ура".
Кутузова радовало: войска стоят чудесно!
Он доел телятину и вытирал салфеткой губы, когда увидал входившего на холм квартирмейстера 6-го пехотного корпуса полковника Липранди со странным гостем. Липранди вел за повод коня, на котором сидел толстый французский генерал без треуголки, но почему-то в шинели, надетой в рукава, точно генерал замерз. Все лицо его было в крови.
На блестящего Мюрата этот тучный суслик не походил.
Французу помогли слезть с коня. Он озирался кругом, с растерянным видом смотрел на генералов — Беннигсена, Милорадовича, Уварова, Платова, Вистицкого и других, стараясь угадать, кто из них Кутузов. И не обращал внимания на самого Кутузова, одетого проще остальных.
Михаил Илларионович подошел к нему и спросил по-французски:
— Как вы себя чувствуете?
Кутузов увидал: кровь была не только на лице; в крови вся синяя генеральская шинель. Француз стоит неуверенно — не то пьян, не то его сильно помяли русские.
Главнокомандующий крикнул:
— Лекаря скорей!
— Маршал! Я генерал Бонами, который брал ваш редут! — наконец догадавшись, кто здесь старший, сказал француз и начал вытирать грязным платком жирное лицо, еще больше размазывая по лбу и щекам кровь.
Кутузов обернулся к Ничипору, державшему флягу и большой серебряный стакан:
— Налей полный!
Взяв стакан, Кутузов подал его Бонами.
— Пожалуйста, несколько капель вина, — предложил Михаил Илларионович.
Бонами охотно взял стакан, выпил и, улыбнувшись, стал что-то быстро говорить. Он жестикулировал и ругался по-солдатски, повторяя:
— Казак… казак…
Заниматься этим "добрым другом" Кутузову было некогда: сообщили, что французы чуть было не захватили Центральный курган Раевского, но Ермолов отбил штурм, причем начальник артиллерии генерал Кутайсов убит.
Михаил Илларионович только сжал губы: неприятно!
А Багратионовы флеши французы все-таки в конце концов взяли.
Перед флешами и на них громоздились горы трупов — поверженные кони и люди.
Дохтурову пришлось отойти за овраг.
Было по-настоящему жарко. Потери большие, но немалые потери и у Наполеона. Сегодня французам приходилось драться, а не маневрировать.
Бой не прекращался ни на минуту.
"Потеснив наш левый фланг, Наполеон, конечно, набросится на центр. И совершенно ясно: у Наполеона нет сил, чтобы одновременно ударить по правому флангу. Следовательно, можно еще передвинуть к центру войска с правого".
Кутузов приказал Милорадовичу, командовавшему правым флангом, отправить на подмогу центру 4-й пехотный корпус Остермана и 2-й кавалерийский Корфа.
Солнце стояло на полдне.
Французы скапливали силы для удара по центру.