Мир, полный демонов: Наука — как свеча во тьме - Карл Саган

Ни один народ на Земле ныне не готов в должной мере к жизни в середине XXI в. Перед нами множество проблем, сложных и тонких, и решения требуются такие же сложные и тонкие. Поскольку аналитически теорию социальной организации вывести не получается, единственный наш ресурс — научный эксперимент, проверка различных вариантов в малом масштабе округа, города (а порой и государства). От претендента на должность премьер-министра в Китае V в. до н. э. требовалось сперва построить образцовое государство в родном округе или провинции — Конфуцию так и не дали попробовать, и об этом он сожалел всю жизнь.

Даже поверхностный взгляд на события истории обнаруживает прискорбную человеческую тенденцию повторять одни и те же ошибки вновь и вновь. Мы боимся чужаков и вообще людей, которые в чем-то от нас отличаются, а испугавшись, начинаем давить на окружающих или бушевать. У всех нас имеются кнопки — стоит нажать, и выделяются мощные эмоции. Хитрый политик умеет манипулировать нами так, что мы ничего и не сообразим. Найдись подходящий вождь, и мы, словно подверженные внушению клиенты психотерапевта, с радостью исполним все, что он велит, — даже заведомо дурное. Создатели Конституции изучали историю; они понимали эти человеческие свойства и постарались изобрести способ сохранить нам свободу даже против нашего желания.

Некоторые противники американской Конституции утверждали, что она неработоспособна, что республиканская форма правления невозможна в стране «со столь несходными климатом, экономикой, моралью, политикой и людьми», как выразился губернатор Нью-Йорка Джордж Клинтон, или, как говорил представитель Виргинии Патрик Генри, такое правление и такая Конституция «противоречат всему мировому опыту». И все же решились попробовать.

Отцы-основатели опирались на сходный научный метод и тогдашние плоды науки. В их глазах высшим авторитетом, превосходившим и личное мнение, и книгу, и откровение, были, как сказано в Декларации независимости, «законы природы и Господа». Бенджамина Франклина чтили и в Европе, и в Америке как первооткрывателя новой области физики — электричества. На Конституционном Конвенте 1789 г. Джон Адаме неоднократно прибегал к аналогии баланса властей и механического баланса, другие ссылались на открытие Гарвея — циркуляцию крови в организме. Позднее Адаме писал: «Все люди от колыбели до могилы — химики… Материальная вселенная — химический эксперимент». Джеймс Мэдисон[153]использовал в «Записках федералиста» (The Federalist Papers) метафоры из области биологии и химии. Американские революционеры были плотью от плоти европейского Просвещения, и в этом свете мы можем понять, как и ради чего создавались Соединенные Штаты.

«Наука и ее отражение в философии, — писал американский историк Клинтон Росситер, —

стали, пожалуй, главной движущей силой в судьбе Америки XVIII столетия… Франклин оказался лишь одним из немалого числа глядевших в будущее колонистов, которые распознали родство научного метода и демократической процедуры. Свободный поиск, свободный обмен информацией, оптимизм, самокритика, прагматизм и объективность — все эти элементы нарождавшейся республики уже присутствовали в республике наук, чей расцвет наступил в XVIII в.».

Томас Джефферсон был ученым. Так он сам определял себя. Если надумаете посетить его дом в Монтичелло, штат Виргиния, то с порога окунетесь в мир его научных интересов — там не только огромная и разнообразная библиотека, но и копировальные машины, автоматические двери, телескопы и прочие инструменты, в том числе самые передовые по меркам начала XIX в. Кое-какие из них Джефферсон изобрел сам, иные скопировал или приобрел. Он сопоставлял растительный и животный мир Америки и Европы, изучал ископаемые, применил дифференциальное исчисление для разработки новой формы плуга. Он великолепно владел ньютоновской физикой. По словам Джефферсона, природа уготовила ему быть ученым, но дореволюционная Виргиния была для того малоподходящим местом: внимания требовали другие, более насущные вопросы. Джефферсон с головой окунулся в исторические события. Но, когда будет завоевана независимость, мечтал он, следующие поколения смогут посвятить свою жизнь учению и науке.

Джефферсон был героем моего детства не из-за его научных интересов, хотя они заметно повлияли на его политическую философию, а потому, что этот человек, пожалуй, более всех других сделал для распространения демократии во всем мире. Потрясающая, радикальная, неслыханная по тем временам идея (а во многих уголках мира неслыханная и поныне): править государством должны не цари и короли, не священники, не властители больших городов, не диктаторы, не военная хунта, не клика богачей, а обычные люди — все вместе. И Джефферсон был не только главным теоретиком этой идеи — он применил ее на практике, трудился изо всех сил, осуществляя великий американский политический эксперимент, которым с тех пор восхищаются во всем мире и которому пытаются подражать.

Джефферсон умер в Монтичелло 4 июля 1826 г., через пятьдесят лет, день в день, после подписания поразительного документа, составленного Джефферсоном, — Декларации независимости. Документ, ненавистный консерваторам всех стран мира — сторонникам монархии, аристократии, государственной религии и любой другой застывшей формы жизни.

За несколько дней до смерти Джефферсон писал в частном письме, что «свет разума» показал: «человеческие массы не рождаются с седлом на спине», а немногие избранные — «в сапогах со шпорами». В Декларацию независимости он внес требование равных возможностей, одинаковых «неотчуждаемых» прав для всех. И пусть понятие «все» в 1776 г. включало далеко не всех, все же дух Декларации способствовал тому, чтобы ныне это понятие стало поистине всеобъемлющим.

Джефферсон знал историю — не ту приятную и удобную историю, которая восхваляет наше время, нашу страну или нацию, а реальную историю реальных людей — нашу слабость и нашу силу. История убедила его, что богатые и могущественные — дай их хоть полшанса — будут грабить и угнетать. В качестве американского посланника во Франции Джефферсон вблизи наблюдал жизнь европейских дворов. Под видом правления, как отмечал он, они разделили свои народы на два класса: волков и овец. Он считал, что любое правление вырождается, когда власть предоставляется только властителям, тем более таким, которые самим актом правления предают доверие народа. Народ, говорил Джефферсон, единственный надежный источник власти.

Однако он опасался легковерия народа — аргумент, восходящий к Фукидиду и Аристотелю — и потому ввел дополнительные гарантии, защиту от заблуждений. Прежде всего разделение властей: пусть различные группировки, преследуя свои эгоистические интересы, уравновешивают друг друга и никому не дают полностью завладеть страной. Пусть соперничают законодательная, исполнительная и судебная ветви власти, сенат и конгресс, федеральное правительство и штаты. Постоянно, со страстью Джефферсон повторял, как важно народу осознавать, в чем риск и в чем польза действий властей, как важно учиться и включаться в политический процесс. Без этого, говорил он, волки опять возьмут верх. Вот как он формулирует это в «Записках о Виргинии» (Notes on Virginia), подчеркивая, что люди, обладающие властью, но не совестью, всегда постараются найти и обратить себе на пользу любой изъян системы:

В любом правительстве на Земле мы видим присутствие человеческих слабостей, некое семя коррупции и вырождения, которые хитроумие отыщет, испорченность потрудится незаметно использовать, культивировать и укреплять. Вырождается всякое правление, которое полагается единственно на правителей. Сам народ — единственный надежный источник власти. А чтобы этот источник был поистине надежным, необходимо совершенствовать умы…

Непосредственно к составлению Конституции Джефферсон отношения не имел, поскольку в ту пору служил послом Америки во Франции. Ознакомившись со статьями Конституции, он в целом ее одобрил, но с двумя оговорками. Во-первых, не предусматривалось ограничение сроков пребывания президента у власти, и это, как опасался Джефферсон, могло превратить президента в короля де-факто, если не де-юре. Вторым изъяном он счел отсутствие билля о правах. По мнению Джефферсона граждане, обычные люди, не получили достаточной защиты от неизбежных злоупотреблений тех, кто у власти.

Джефферсон отстаивал свободу речи, в том числе право выражать самые непопулярные взгляды, потому что таким образом предлагались бы для обсуждения и другие воззрения, помимо традиционных. Сам Джефферсон был на редкость приятным человеком, не любил критиковать даже своих заклятых врагов. В Монтичелло стоял даже бюст злейшего недруга Джефферсона Александра Гамильтона[154]. Однако навык скептицизма и критики он считал необходимым для сознательного гражданина и считал стоимость образования несопоставимой с той ценой, которую приходится платить за невежество, за то, что власть отдают волкам. Лишь та страна в безопасности, где правит народ.