Маскарад - Бренда Джойс

Джорджи покачала головой, широко раскрыв глаза и не в состоянии говорить. Лизи повернулась к Рори.

— Не знаю, какие у вас намерения, — натянуто сказала она, — но я не позволю вам опозорить мою сестру, сэр. Одной падшей женщины для этого дома вполне достаточно.

Рори оставался красным, но он заговорил с Лизи очень спокойно:

— Я только что попросил твою сестру выйти за меня.

Джорджи встала, заулыбавшись, по-прежнему потрясенная.

И Лизи начала понимать. Она улыбнулась, хотя на самом деле ей хотелось прыгать и кричать от восторга.

— Джорджи?

Джорджи смотрела только на Рори.

— Да, — прошептала она, и на ее глазах выступили слезы. — Да. Да!

И Лизи запрыгала:

— Вы поженитесь!

Рори подбежал к Джорджи, взяв ее за руки.

— Ты согласна? — воскликнул он.

Джорджи облизала губы.

— Да. Но только если ты действительно серьезен.

— Разумеется, я серьезен. Я никогда до этого никому не делал предложение. — Он сглотнул, притянув ее к себе. — Я никогда себя так не чувствовал раньше, Джорджина.

Джорджи кивнула, не в состоянии говорить; по ее щекам текли слезы.

Рори опустил руку в карман, и она увидела, как он достает красивое бриллиантовое кольцо. Камень был около карата, и она удивилась, как он смог себе его позволить.

Джорджи увидела его и выдохнула.

— Кольцо принадлежало моей маме, — хрипло сказал он.

Он взял ее левую руку и надел на палец кольцо.

Глаза Джорджи вновь наполнились слезами. Она попыталась скрыть их, потому что Лизи знала: она не хочет, чтобы Рори видел их, но он протянул руку, чтобы вытереть их.

— Ты заставила меня поохотиться, — дрожащим голосом произнес он.

— Только потому, что ты очарователен для собственного же блага, — прошептала она.

Лизи подошла к ним:

— Это чудесно! Я молилась об этом дне. О, мы должны сейчас же рассказать Элеонор — и маме с папой! О! Как жаль, что они уехали навестить Анну!

Рори сделался очень серьезным.

— Я еще не поговорил с мистером Фицджеральдом, — сказал он.

— Папа не станет возражать, — с улыбкой произнесла Джорджи. — Нужно победить маму, но ее можно легко очаровать.

Лизи знала, что папа будет рад за Джорджи, а мама с легкостью поддастся силе убеждения Рори. Ведь поскольку он любимчик Элеонор, она может рассчитывать на наследство. Теперь Лизи стала думать о будущем и о свадьбе.

— Где вы думаете пожениться? И когда?

Джорджи и Рори держались за руки.

— Мне бы хотелось провести свадьбу дома, в Ирландии! — воскликнула Джорджи. Она повернулась к Рори: — А как тебе эта идея? Рейвен-Холл очень маленький, но, возможно, мы сможем пожениться в Глен-Берри.

— Я сделаю все, что тебе понравится, — очень серьезно ответил он.

Она покраснела. Затем повернулась к Лизи:

— Так много, о чем нужно подумать, что нужно решить, что нужно сделать! О боже! Я выхожу замуж!

Тайрел как раз вышел из детской, где завтракал вдвоем с сыном. Нэд стал светом в его жизни. Он был его единственным источником радости и глубочайшим источником гордости. Пока спускался, он думал, сможет ли когда-нибудь забыть то лето, что они провели в Уиклоу, притворяясь единой семьей и глупо не желая думать о будущем.

У него перед глазами появились образы Элизабет — на лужайке с Нэдом, в его объятиях, смеющейся с ним за ужином. Воспоминания были нежелательны, и он стал раздражен. Это когда-нибудь закончится?

Дворецкий встретил его у спуска широкой извивающейся лестницы.

— Милорд, у вас посетитель.

Он протянул Тайрелу карточку, которую тот сразу же узнал. Она была довольно потрепана и неряшлива и могла принадлежать лишь Рори Макбейну. Он был рад, что его друг пришел, но в то же время напрягся. Когда-то Макбейн и Элизабет были друзьями. Он не видел Рори с лета и не знал, оставались ли он и Элизабет по-прежнему друзьями. Ему было интересно, что Рори знал о ней. Он не нравился себе за такую слабость.

— Где он?

— В Зеленой комнате, сэр, — ответил дворецкий.

— Принеси нам, пожалуйста, бутылку вина. Бургундского, — сказал Тайрел, отворачиваясь.

Он вошел в большую гостиную с удивительно темными изумрудными стенами и бледно-золотистыми потолками. Рори стоял, облокотившись о белую мраморную полку камина, не замечая жара, потерянный в мыслях.

Рори выпрямился, повернувшись к нему.

— Ты хмуришься, Тайрел? — Казалось, его это веселит. — Разве я не бальзам для глаз? Неужели ты не скучал по мне? Хотя бы немного? У тебя нет другого такого же радикального друга, как я. Без меня ты конечно же помираешь от политического консерватизма?

Тайрел был вынужден улыбнуться. Он забыл, каким остроумным и смешным может быть Рори.

— Я не хмурюсь, Макбейн. Это был луч света, поскольку ты самый шокирующий бунтарь, кого я знаю. Я не окружен реакционерами, как тебе хочется думать.

Рори усмехнулся и окинул его взглядом:

— Если ты проводишь время здесь, то ты в самом деле окружен опасно консервативными взглядами. Как твои дела?

— Очень хорошо, — солгал Тайрел. — А у тебя?

Улыбка Рори стала шире.

— Очень хорошо.

Тайрел поднял брови, но Рори продолжил:

— Но это между нами говоря. Этот разговор о слиянии финансов наших стран невероятно взволновал меня!

И он посмотрел на Тайрела так, словно тот был ответствен за приближающийся союз ирландского казначейства с национальным.

— Если ты надеешься на дебаты, ищи их в другом месте, — рассмеялся Тайрел. — Я отказываюсь обсуждать достоинства союза.

Рори странно улыбнулся, опустив глаза в плиточный пол:

— Если мне понадобятся оживленные дебаты, мне нужно будет лишь прийти к моей невесте. — Он поднял глаза и улыбнулся: — Я женюсь, Тайрел.

Тайрел схватил его за плечо, по-настоящему удивленный. Хотя Рори и не был убежденным холостяком, он точно не был распутником. Его страстью была политика, а не женщины. Он был слишком беден, чтобы позволить себе любовницу, и Тайрел знал, какими скоротечными были его связи, очень часто они даже не длились целую ночь.

— Должно быть, это любовь с первого взгляда, — с удивлением произнес он, радуясь встрече с другом. — Поздравляю.

Рори широко улыбнулся:

— Признаюсь, что влюбился по уши. Теперь я начинаю понимать, что значит влюбиться. — Он потер виски. — Я плохо сплю эти дни.

Появился слуга с вином.

— Как вовремя, — сказал Тайрел, и Рори взял протянутый стакан. — И кто же этот образец добродетели и, я полагаю, остроумия, который захватил тебя?

Улыбка Рори исчезла. Он помедлил.