Атлантическая эскадра. 1968–2005 - Геннадий Белов

14 декабря 1972 года ЭМ «Скромный» вышел на боевую службу в Аталантику для решения задач у Африканского побережья Гвинеи. Судьба подбросила Омельчуку два серьезных испытания, поставив его перед сложным выбором. Незадолго до подхода к проливу Гибралтар Омельчук получает приказание с КП ВМФ воспрепятствовать и не допустить прохода АВУ США «Saratoga» через пролив Гибралтар в Средиземное море. Для него эта задача означала: «пойди туда, не знаю куда и принеси то, не знаю что». Выйдя на контакт с авианосным соединением и вступив в ордер, Омельчук посылает сообщение командиру авианосного соединения и командиру авианосца примерного содержания: «Командованием ВМФ мне поставлена задача воспрепятствовать вашему заходу в Средиземное море через пролив Гибралтар. Прошу изменть курс. Задача мной будет выполнена при любых обстоятельствах. Командир эсминца «Скромный» капитан 2 ранга Омельчук». С его стороны это был шаг отчаяния, ибо других вариантов решения он не видел. Через несколько часов авианосное соединение изменило курс и ушло на Север. Почему это произошло? Скорее всего ответ на этот вопрос дал командующий 6-м флотом США адмирал Миллер, доносивший в комитет начальников штабов США летом 1973 года во время арабо-израильского конфликта: «Русские непредсказуемы. Командиры их решительны». Повидимому, командир авианосного соединения решил не связываться с ошалевшим от полученного приказания командиром эсминца, который мог пойти на что угодно для выполнения приказа. После суточного сопровождения АВУ он получает приказание следовать к Гвинейским берегам.

Во время следования ЭМ «Скромный» к берегам Гвинеи там произошло очень серьезное политическое событие, на которое руководство СССР должно было отреагировать немедленно. В Конакри высадилась группа португальских наемников с целью свержения существовавшего строя республики. 31 декабря 1972 года Омельчуку от КП ВМФ приходит приказ освободить Конкари от высадившихся наемников. По сложившейся практике при решении задач у Африканского побережья на всех кораблях всегда готовился десантный взвод морской пехоты. На «Скромном» такой взвод тоже был сформирован. Командир «Скромного» был в полном непонимании, каким образом он будет решать эту задачу, и с тревогой следовал проложенным курсом. Штурман корабля, курировавший вопросы морского права, при обсуждении с командиром, каким образом решать поставленную задачу, предложил командиру: «Владимир Афанасьевич, согласно международным правилам при совершении официального визита корабли перед заходом в гавань должны дать салют в честь принимающего его государства. Но там нет четких оговоренностей, каким калибром должен быть произведен этот салют. Я предлагаю произвести салют из башни главного калибра!» Омельчуку эта идея понравилась. Войдя в гавань, эсминец бабахнул 21 раз калибром 130 мм. После постановки на якорь с корабля на берег был отправлен десантный взвод. К их изумлению, причал и порт были безлюдными. Крыши некоторых легких строений на территории порта были перекошены. Ни одного работника порта, ни единого жителя, никаких следов наемников. Гул холостых выстрелов корабельной артиллерии решил эту политическую задачу.

3. Командир пяти кораблей

Этот раздел написан по материалам воспоминаний В. Н. Пыкова, которые были использованы с его любезного согласия. Владимир Николаевич Пыков – человек совершенно особенной флотской судьбы. Ему выпало командовать пятью кораблями, начиная от сторожевика и кончая первым нашим авианосцем – тяжелым авианесущим крейсером «Киев», и всеми он командовал более чем талантливо. За его многие командирские годы на кораблях не было пожаров, взрывов и прочих аварий, которых тогда на флоте было не мало. Он был жесткий, бескомпромиссный, требовательный, порой язвительный, порой ироничный, и таким его знали, любили и побаивались. Возмутитель спокойствия благодушных начальников, возмутитель беспечной жизни иных офицеров, возмутитель спокойствия вероятного противника – таким был Владимир Николаевич Пыков.

После окончания ВВМУ им. Фрунзе в 1959 году он был назначен на должность командира группы в БЧ-3 на ЭМ «Сведущий». В связи с сокращением Вооруженных Сил на 1200 тысяч человек в 1960 году, было принято решение законсервировать эскадренный миноносец, и его назначили на строящийся в Калининграде противолодочный корабль пр.159, который впоследствии был переклассифицирован в сторожевой корабль, на должность командира БЧ-2-3. Боевая часть насчитывала довольно большое количество личного состава. В артиллерийской части было 12 человек (с приписными – 30), минно-торпедной – 11 (с приписными – 26). Для лейтенанта это многовато. И если противолодочное оружие он знал хорошо, то об артиллерийском вообще не имел представления. На вооружение кораблей ВМФ стали поступать спаренные автоматические 76-мм установки. Все старшины и матросы боевой части прошли обучение и стажировку на заводе-изготовителе и свою технику знали. Энергично взявшись за изучение артустановок и боезапаса, он довольно быстро достиг необходимых знаний и квалификации.

Знакомство с офицерами и сверхсрочниками началось для него своеобразно. Он сразу попал на партийное собрание, где разбиралось «дело» начальника медслужбы фельдшера-капитана. «Дело» заключалось в следующем. Возвращаясь домой под солидным градусом, он перепутал дома, зашел в чужую квартиру (хозяйка готовила обед на кухне) и в грязных ботинках улегся на парадно застеленную кровать. Когда хозяйка его обнаружила, он спал настолько крепко, что она не смогла добудиться его. Командир корабля капитан 3 ранга Левин был колоритной и своеобразной личностью. Он обладал довольно сильным характером и ясным умом (в трезвом состоянии). Главным его недостатком была лень, которая намного снижала его потенциальные возможности. Выпивал он вполне по-русски, и по количеству принятого на грудь, и по частоте этих принятий. Левин обладал приличным чувством юмора, причем оно появлялось даже тогда, когда он шутить не собирался.

Однажды офицер БЧ-5 лейтенант Жуков пытался обратиться по какому-то поводу к помощнику командира Елисеенко, когда тот заполнял журнал боевой подготовки. «Товарищ капитан-лейтенант, разрешите обратиться!». Помощник сделал отмашку левой рукой (мол, отстань), продолжая писать и что-то мычать про себя. Жуков упорствовал и отставать не хотел. После трех-четырех обращений Жукова, помощник со злобой швырнул ручку, встал, схватил Жукова за грудь и швырнул его так, что тот влетел в каюту напротив, в которой проживал. Придя в себя, он сел писать жалобу на помощника командира, где среди прочего показал, что сначала Елисеенко его швырнул на койку, а потом вышвырнул из каюты. Командир, разбиравшийся с жалобой, пытался выяснить у помощника, почему он так поступил. Елисеенко на этот вопрос ответить не смог, и Левин придал этому делу шутливый оборот, чтобы не сеять раздор в среде офицеров. Жуков был родом из Ленинграда и довольно интеллигентным человеком. Он играл на пианино, купил кларнет и по вечерам учился на нем играть, что очень раздражало командира. Наконец, тот не выдержал и выгнал Жукова из офицерского отсека. Тогда Жуков нашел место, где его вообще никто не слышал – герметичную кабину для управления газовыми турбинами. Вой газовых турбин мощностью 30 тысяч лошадиных сил в кабине был почти не слышен. Тем более кларнет из кабины. Остроумия он тоже не был лишен. Когда начальник политотдела дивизии пришел рассказывать, насколько правильно, что Сталинград переименовали в Волгоград, Жуков задал только один вопрос: «Как нам теперь называть Иосифа Виссарионовича, Волгин, что ли?» Можно представить реакцию начальника политотдела на эту реплику.

Замполитом на корабле был капитан-лейтенант Борисов, маленький, юркий, который плясал в художественной самодеятельности корабля. Качествами пропагандиста и агитатора он обладал слабыми, зато, как потом оказалось, успешно «стучал» на командира корабля. Юную актрису Доронину он почему-то считал проституткой. Когда однажды он вошел в каюту старшего механика и увидел на столе под стеклом вырезанный из «Огонька» портрет актрисы, то сразу отреагировал: «Что это за порнография? Кто поместил сюда эту проститутку?» Механик пояснил, что это собственность проживающего с ним в каюте штурмана лейтенанта Синицына. Борисов приподнял стекло, решительно вытащил из-под него портрет Дорониной и, скомкав, выбросил в мусорную корзину. Появившемуся позже штурману механик рассказал о происшествии. Синицын вытащил Доронину из мусорной корзины и, тщательно разгладив портрет, вновь поместил его на прежнее место. Через пару дней все повторилось, но теперь Борисов разорвал Доронину в клочья. Штурмана при этом опять не было. Появившись, он аккуратно наклеил клочки на чистый лист бумаги, и Доронина вновь стала узнаваемой. Третий раз замполит посетил эту каюту уже в присутствии самого штурмана и, увидев воскресшую Доронину, с угрозами в адрес Синицына бросился к столу, пытаясь окончательно уничтожить «порнографию». Но не тут-то было! Штурман решительно встал на защиту Дорониной, и началась рукопашная схватка. Оба упали на палубу каюты. Механик пытался судить схватку, а затем разнял «борцов». Особых последствий для штурмана не было. Видимо, здравый смысл и чувство юмора командира корабля сыграли свою роль.