Смятение чувств - Джорджетт Хейер

Адам умолял Дженни сказать ему откровенно: может быть, она предпочитает не видеть свою свекровь, но та отвечала с неподдельной искренностью, что Вдовствующая для нее – величайшая опора и утешение.

Подобно многим болезненным женщинам, Вдовствующая родила своих детей с неимоверной легкостью. Она не видела никаких причин предполагать, что у Дженни начнутся какие-то осложнения, выходящие за рамки ее собственного опыта, и ее убеждение, что все пройдет благополучно, придавало Дженни уверенность, которой ей, прежде так недоставало.

Адам, обнаружив, что его низвели в доме до положения школьника, был весьма склонен восстать; но мистер Шоли, сочувственно наблюдая за ним, как-то уныло заметил:

– Это совершенно без толку – выказывать свой норов, милорд! Вы подождите, пока у Дженни начнутся родовые схватки! По тому, как женщины ведут себя, когда одна из них разрешается бременем, можно подумать, будто мы не более чем скопище нескладех, от которых они с удовольствием бы избавились. И не думайте даже, что вы имеете какое-то отношение к этому ребенку, дружище, потому что вас просто будут осаживать, если вы попытаетесь важничать!

Прибытие няньки сделало женское владычество в Фонтли абсолютным и ввергло Адама в тесный союз со своим тестем.

– Единственная женщина во всем доме, которая не обращается со мной так, словно я только что сам из распашонок, – это сама Дженни! – гневно сказал он мистеру Шоли.

– Я знаю, – понимающе кивнул сей достойный муж. – Помню, когда жену уложили в постель, не было ни одной служанки, даже ни одной девчонки с кухни, едва достигшей четырнадцати лет, которая бы не доводила меня до помешательства, держа себя так, будто они были бабушками, а я – олухом царя небесного!

Когда у Дженни начались родовые схватки, повивальная бабка предупредила Адама, что роды будут не такими уж быстрыми. Несколько часов спустя она весело и бодро сказала, что будет рада, если его светлость распорядится привезти доктора Перли из Петерборо. Адам и так, едва у Дженни начались схватки, послал за этим рекомендованным ему акушером, а заодно и за доктором Тилфордом. Доктор Тилфорд за считанные минуты прилетел в своей двуколке. В нужный момент к нему присоединился диктор Перли, который, поскольку ему предстояло присутствовать на всем протяжении родов, привез с собой свой дорожный саквояж и слугу. Его уверенный вид оказал благоприятное действие на мистера Шоли; но, казалось, прошло томительно долгое время, прежде чем он выполнил свое обещание сообщить мужу и отцу миледи, каково его мнение по поводу ее случая. Тем не менее, когда он и доктор Тилфорд присоединились к встревоженным джентльменам в библиотеке, он выглядел вполне безмятежным и заверил его светлость, что, хотя, как он опасается, пройдет некоторое время, прежде чем ее светлость разрешится бременем, ни он, ни его коллега – учтивый кивок доктору Тилфорду – не нашли никакого повода для необоснованных опасений. Мистеру Шоли не могли понравиться успокоительные высказывания, и он немедленно посвятил доктора Перли в подробности катастрофических случаев со своей собственной женой. Не высказав этого напрямик, доктор Перли сумел донести ту мысль, что покойной миссис Шоли не повезло, поскольку она не была его пациенткой, и оставил мистера Шоли если и не совсем успокоившимся, то, по крайней мере, более способным смотреть на ситуацию с надеждой.

Но в середине следующего дня, после бессонной ночи, мистер Шоли, чьи нервы постепенно пришли в расстройство, утратил свое непрочное самообладание и сделал все чтобы втравить Адама в ссору. Войдя в библиотеку после часового отсутствия, Адам был встречен свирепым взглядом и вопросом, где он пропадал.

– В конторе, сэр, – ответил тот. – Мой управляющий был здесь по некоторым делам, требовавшим моего внимания.

Мистер Шоли заработал челюстями Спокойный голос зятя ни в коей мере не смягчил его, но почему-то вызвал необузданный гнев.

– Ах вот как! – бросил он с едким сарказмом – И конечно же в ус себе не дуете! Надо же, дело, требовавшее вашего внимания! О, да вы не знаете, что означает это слово! Вы, с вашими пустячными фермами! Так-то вы заботитесь о Дженни?!

Адам застыл в напряженном молчании.

– Да, вы можете задирать нос! – набросился на него с еще большей яростью мистер Шоли – Горды, как петух на собственной навозной куче, не правда ли, милорд? Но если бы не я, у вас не было бы никакого навоза – и более того, если моя Дженни умрет, я позабочусь о том, чтобы у вас его не было, не будь я Джонатан Шоли, потому что вы будете в этом виноваты, спровадив Крофта, как вы это сделали, привезя ее сюда, не заботясь ни на йоту о том, что из этого может выйти! Но тут-то и вы обнаружите, что просчитались! А она только о том и думает, как вам угодить и быть достойной вас! Достойной вас! Она слишком хороша для вас – вот что я вам скажу!

Гнев, несколько холоднее, чем у мистера Шоли, но такой же убийственный и безудержный, захлестнул Адама. Глядя на грубое, покрасневшее лицо, он в какой-то момент почувствовал, что его почти мутит от отвращения. Потом он вдруг увидел, как крупные слезы катятся по щекам мистера Шоли и внезапно его пронзила острая жалость. Тот будто не понимал, что говорит непростительные веши или что он обязан сам контролировать себя в моменты потрясения. Он пробивал себе дорогу в жизни, не имея никакого другого оружия, кроме трезвой головы и непреклонной воли. Он был грубым, но щедрым, властным, но удивительно простым, и давал волю своим эмоциям с легкостью ребенка.

Прошло какое-то время, прежде чем Адам сумел взять себя в руки достаточно, чтобы сдержанно ответить. Прихрамывая, он подошел к столу, на котором Дюнстер расставил графины с рюмками, и сказал, наливая мадеры:

– Да, сэр, вы правы; она слишком хороша для меня. Мистер Шоли демонстративно высморкался в большой, роскошно расшитый платок. Он взял протянутую ему рюмку, пробормотал «Благодарю вас!» и залпом проглотил вино.

– Мне, знаете ли, не все равно, – сказал Адам. – Если что-нибудь сейчас пойдет не так, как надо, не – столько вы будете винить меня, сколько я сам себя. Мистер Шоли схватил его за руку:

– Нет, вы делали то, что считали правильным! У меня не было никакого права набрасываться на вас! Просто это изматывает – беспокойство за мою девочку, – и я ничего не могу поделать. Я не из тех, кто может сидеть, томясь в ожидании, как теперь мы с вами, без того чтобы не известись вконец. Не обращайте на меня внимания, милорд, потому что, уверяю вас, я совсем не имею в виду те грубые вещи, которые говорю, когда бываю в гневе! Ей-богу, я не совсем понимаю, что и говорю, и это факт! – Он грузно подвинулся в своем кресле, чтобы убрать носовой платок в карман, и сказал, виновато глядя на Адама: