Яромира. Украденная княжна - Виктория Богачева

Всегда, но не нынче, и из-за этого на душе было муторно. Но врать самому себе Ярослав не привык, потому и пришлось признаться, что обещания Синеуса его… манили. Особливо одно. Где князь отдавал на расправу заморского конунга.

Чужака, который вздумал покуситься на его дочку! Которому Яромира уже обещалась. В тайне, за отцовской спиной, без материнского благословения, не испросив прежде ни совета, ни разрешения.

У Ярослава до сих пор в ушах шумело, когда он вспоминал наглые речи Харальда Сурового. Как потребовал тот себе княжну и Новый Град!.. Может, еще и Ладогу ему стоило отдать, вприкуску?..

И переменившаяся дочь, которую он не узнавал, подлила масла в костер отцовского гнева. Люб ей дикий, чужой конунг. Отдала ему свою лунницу, обещала ждать его из похода, согласилась стать его женой…

Какая сила удержала его тогда, Ярослав и нынче не ведал. Верно, мысли о Ладоге охладили буйную голову, удержали в узде рвущуюся наружу злость. Князю нужен был конунг, нужны были его драккары, чтобы одолеть Рюрика. Потому Ярослав заскрежетал зубами, но прямо с ходу рубить не стал. Но и не обещал ничего. С Яромирой вовсе о таком говорить не стал, не дочкино это дело.

С Харальдом же условился, что поглядят они после битвы, как все закончится. А сам помыслил, что вече в Новом Граде ни за что не примет взамен одного чужого вождя другого — такого же свирепого и незнакомого.

А теперь Ярослав глядел на костер, в который изредка подбрасывал поленья, и чувствовал себя так, словно выкупался в бочке с помоями.

Его привлек хруст сломанной ветки, и он поднял голову. С другой стороны костра остановился Крутояр. Он делил с князем один навес и извертелся, пока дожидался его половину ночи. Не выдержав, пошел разыскивать и сразу же увидел сидящим напротив костра.

— Иди сюда, — Ярослав хлопнул по поваленному бревну рядом с собой.

Княжич опустился подле отца и протянул ладони поближе к огню, чтобы согреться. Ночи становились все холоднее и холоднее. Неотвратимо приближалась зима.

Крутояр искоса поглядел на отца. До того самого дня, как из терема пропала Яромира, он мыслил, что быть князем — не шибко трудно. Но очень почетно. Все тебе кланяются, называют «господином», повинуются и не перечат. А еще — боятся. Не смеют идти против твоего слова, не решаются сражаться против тебя в открытой схватке.

Нынче он мыслил иначе.

— А ты всегда чаял быть князем? — вдруг спросил княжич, следуя собственным мыслям.

Ярослав рассмеялся. Да так, что едва не пришлось утирать слезы из уголков глаз. Крутояр насупился: он уже не сопливый малец, чтобы отец над ним потешался, но князь, заметив, потрепал того по волосам.

— Никогда не чаял. Я и не должен был. У меня был младший брат. Я мыслил, князем станет он.

Крутояр свел на переносице брови, припоминая. Однажды он услыхал от кого-то на подворье про княжича Святополка, который и был тем самым младшим братом. Он сговорился с хазарами и пошел с ними против князя Ярослава. Предал свой народ, свою кровь, свой род.

Отец не любил о нем вспоминать, и потому в тереме никто Крутояру об этом не рассказывал.

— Не шибко весело быть князем, — сказал мальчишка.

Ярослав с трудом подавил улыбку и кивнул. Нынче он и сам так мыслил.

— Коли назвался груздем, полезай в кузов, — он пожал плечами. — Мужчина не выбирает свою судьбу и кем ему быть. Только как прожить достойную жизнь, чтобы не было стыдно смотреть в глаза праотцам, когда Перун призовет к себе.

— Ты мыслишь, тебе будет стыдно? — понизив голос до шепота, спросил Крутояр.

Коли по справедливости судить, то мог отец отвесить подзатыльник и прогнать взашей за такие-то дерзкие речи.

Но Ярослав лишь хмыкнул.

— Я могу многих вернуть домой живыми. Жены не будут оплакивать мужей, дети не станут сиротами, матери не потеряют сыновей, — сказал он скорее сам себе, чем навострившему уши Крутояру.

Тот кивнул. Весь вечер он слышал подобные пересуды между кметями.

— Ты дал слово Харальду Суровому.

— А ну цыц, — беззлобно ругнулся Ярослав. — Уж как-то без тебя упомню.

— Ты говорил, что княжеское слово нерушимо, — упрямо продолжил Крутояр.

— А еще я велел тебе остаться в тереме, и ты обещал, что не ослушаешься, — гораздо строже сказал князь, и сын мгновенно сник и притих.

Крутояр попал точно в цель. Ярослав и впрямь дал слово конунгу Харальду. И никогда прежде еще он не отступал от своих обещаний, не отказывался от того, о чем договорился. Как бы тяжело ему ни было, каких бы усилий это ни стоило. Слово ладожского князя было железным, и об этом знали все.

Ярослав был воином столько зим, сколько себя помнил. Он убивал врагов бо́льшую часть своей жизни. Он ведал мало жалости и еще меньше — сожаления. Коли конунг Харальд не переживет битву, что предстояла, он огорчаться не станет.

Но это должна быть честная, добрая битва. Не та, в которой он — Ярослав Ладожский — прослывет предателем. И трусом.

— А ты бы что сделал? — спросил князь сына, который недовольно пыхтел, но помалкивал.

Крутояр вскинул на него ошеломленный взгляд и нервно облизал губы.

— Убил бы Рюрика, — выпалил он уже спустя мгновение.

— А люди, которых ты мог бы сберечь? — пытливо продолжил Ярослав.

Княжич вздохнул и пожал плечами. По хребту пробежал холодок от одной лишь мысли, что однажды взаправду настанет его черед отвечать на такие вопросы. И тогда уже не будет рядом отца, чтобы испросить совета. Пусть князь живет и здравствует многие зимы!

— Они уже пошли за мной, — сказал он не шибко уверено, — стало быть, верят мне? — и вопросительно посмотрел на отца.

Тот шумно сглотнул и провел по горлу раскрытой ладонью, оттянув тугой ворот рубахи. Привлек сына под бок, укрыл краем своего плаща и сжал плечо.

— Да, — тихо промолвил Ярослав. — Они пошли за тобой, стало быть, верят.

Утром князь растолкал своих воевод задолго до того, как встало солнце. Сам он не так и не заснул той ночью.

— Отвезете Синеусу весть: пусть возвращается к брату под бок несолоно хлебавши. Поглядим, кто кого